Статьи и интервью

Конечно, главное в них остается главным, как и при чтении в Москве, но возникновение новых духовных прорывов неизбежно – тем более что вы подсознательно соотносите вселенную русских книг, их подтекст с окружающим миром.

Все это обостряет ваши чувства и духовное зрение. Конечно, многое зависит от индивидуальности и такой же остроты восприятия, по крайней мере, в смысле познания России – можно, конечно, достичь и на Родине: все самое значительное не обязательно познается через лишенность. Но все-таки. Я хотел бы рассказать о восприятии хотя быдвух авторов…

Пожалуй, наиболее драматично протекает в изгнании постижение есенинской поэзии.

Я думаю, что до сих пор существует определенное недопонимание поэзии Есенина и характера его гениальности (при всей фантастической любви к нему в Советском Союзе и силе воздействия его поэзии). В стихах Есенина есть нечто неуловимое, но экстремально существенное, что делает его поэзию совершенно исключительным явлением, даже выходящим за рамки обычной концепции гениального. Это «неуловимое» заключается, на мой взгляд, в том, что весь океан есенинской поэзии, образный, звуковой, интонационный (последнее, кстати, очень важно), непосредственно вступает в контакт с наиболее глубинными, первозданными, вековыми уровнями Русской Души – и именно в этом тайна ее сокрушающего бесконечного воздействия.

В изгнании становится особенно очевидным, что символика и метафорика русской природы и деревни в есенинской поэзии – не только манифестация духа тысячелетней крестьянской Руси, но и знаки глубинно-исходных состояний Русской Души вообще, вечные символы, которые выходят за пределы истории и деревни, так как они соотносятся с таинственной подосновой Русской Души, с ее архетипом, с ее априорной космической сущностью. Поэтому Есенина может любить (и жить его поэзией) любой русский человек, независимо от его мировоззрения, убеждений, образования, – феномен, который, кстати, не раз подчеркивался в зарубежной России: даже в Гражданскую войну, например, и «белые», и «красные» зачитывались Есениным. Можно всю жизнь прожить в городе, практически не знать деревни – но таинственные символы и интонации есенинской поэзии могут так же на вас действовать, как и на человека, погруженного в деревенскую жизнь.

И в то же время поэзия Есенина – это постоянная, страшная рана, открытая русскому сердцу, но такая рана, от которой не гибнут, ибо она источает жизнь – возвращает к истоку (хотя сам поэт принес себя в жертву). Имя этому истоку – Вечная Россия.

Вся русская классическая литература отличается тем, что она, обладая великим общечеловеческим значением, учит нас быть русскими. Но феномен Есенина поистине уникален в этом отношении, хотя, разумеется, поэт выразил далеко не все бездны и грани русскоискательства. Совсем иные стороны открыл гений Достоевского, но в целом наш величайший поэт деревни и величайший писатель города связаны друг с другом принципом дополнительности, а не противоречия. Они – каждый по-своему – создавали в литературе невероятный космос Русской Души. В то же время и другие титаны русскоискательства (Гоголь, Тютчев, Блок, Платонов, а практически в той или иной степени почти каждый русский писатель) внесли свой существенный вклад первооткрывателя тех или иных сторон этой темы.

Возможно, только в физическом космосе, среди холодного, равнодушного пространства, будет понята до конца поэзия Есенина. И сложный метафоризм раннего Есенина, и внешняя простота его примет русскости не меняют метафизический корень его поэзии.

Поэтому несомненно, что Есенин – не просто крестьянский поэт, но и поэт национально-космического уровня, ибо подтекст и дух его поэзии ведет в изначальный космос Русской Души (учитывая, что каждый народ индивидуален и имеет свой собственный духовный космос).

Разумеется, сразу возникает вопрос: какие именно первоначала Русской Души задевает поэтический гнозис Есенина и каково соответствие между символами, метафорами, звуковой и интонационной системами его поэзии и этой сущностной основой Русской Души? И в чем, собственно, эта основа состоит?

Но «ответы» на такие «вопросы» явно выходят за пределы этой статьи…

С другой стороны, сама поэзия Есенина вместе со всей философско-патриотической лирикой ХХ века (от Блока до Волошина) содержит в себе ответ, пусть и, естественно, неполный, к тому же скрытый за покровом поэтических образов, на загадочные медитации ранней лирики русскоискательства: «Но я люблю – за что, не знаю сам» (Лермонтов) и «Умом Россию не понять» (Тютчев).

И хотя Есенин сам писал: «Но люблю тебя, родина кроткая! А за что – разгадать не могу», это могло быть так скорее на уровне его личности, а не на уровне его поэзии, которая приближает нас к «постижению непостижимого» в России.

Кроме того, познание России в целом, во всех ее безднах и глубинах, познание уже не поэтическое, а чисто философское, невозможно на уровне западной философии (она слишком рационалистична и поверхностна для этого) – здесь нужна, я думаю, всепроникающая мощь восточного, в первую очередь индусского метапознания.

Но если не прибегать к такого рода метапознанию русской патриотической лирики, то нам останется только ощущать и чувствовать ту же есенинскую поэзию как неуловимое нежное движение ножа по собственному сердцу, вызывающее лишь вихрь неуправляемых эмоций, которыми можно упиваться, но которые так и не дают ответа на вопросы «кто мы?» и «что такое Россия?»

Кстати, именно фантастическая искренность, обнаженность текста – вот что объединяет всю русскую литературу, но Достоевского и Есенина в особенности. Казалось бы, это чисто психологическая черта, но на самом деле она имеет явно онтологический бытийный смысл, ибо такая «искренность», «обнаженность» устанавливает глубинно-реальный контакт между микрокосмами каждой из индивидуальных Русских Душ, а также между книгой, ее образами и подтекстом, и читателями. И естественно, что эта искренность, обнаженность присутствуют и во всемирно известном феномене русского общения – без них это общение потеряло бы свой смысл, превратившись в банальное и ординарное общение, характерное для современного постиндустриального общества.

Следовательно, есенинская поэзия помогает воссозданию в нашем духе той удивительной реальности, которую можно назвать «Внутренней Россией». Ее значение особенно велико в условиях Зарубежья и эмиграции, ибо именно эта «Внутренняя Россия» дает возможность человеку выстоять и не потерять себя в обманчивой стихии чужого мира, отождествить себя со своим русским духовным центром.

В то же время внутреннее бытие этой России создает тайную возможность подлинно русского общения даже в эмиграции. Наконец, существование такой «Внутренней России» в душе хотя бы немногих людей сотворяет возможность редкостного Единства и, несмотря на все естественные психологические различия, объединяет людей на основе самого сокровенного, что в них есть. Люди становятся таинственно-близкими, не говоря уже о том, что это дает духовную силу и радость, особенно если вы находитесь в зарубежных мирах.

Этому становлению внутренней России активно способствует, конечно, не только русская словесность, но и вся русская культура в целом. Но главное, что это становление находит опору в самых экзистенциальных и сокровенных пластах души, без чего любое воздействие культуры могло бы повиснуть в воздухе. Укорененность «Внутренней России» и делает ее такой жизненной, нередко определяющей всю жизнь человека.

С другой стороны, зарубежная Россия, взятая как единая культура, неотделима от самой России, и я думаю, что это только вопрос времени, – и, наконец, рухнут все перегородки, и то, что отделилось, соединится со своим священным Центром. Они должны объединиться, потому что суть их едина. И, конечно, опыт русскоискательства зарубежной России и соответствующий опыт Центра – на определяющих уровнях един: русскоискательство в зарубежной России имеет, разумеется, многие минусы (отрыв от жизни Родины), но и плюсы (драматизм ситуации и связанная с этим обостренность национальной интуиции), однако в своих глубинах и тот и другой опыт идентичны.