Вилья на час

И тут он остановился, и я кашлянула:

— Моя гостиница в другую сторону.

Альберт захлопал длинными ресницами:

— Я говорил не про секс. Я обещал тебе танец, и я всегда сдерживаю обещания. Иногда, правда, с часовым опозданием.

А бедняга действительно расстроился. Как хорошо, что я решила его дождаться. Или все же ждала я штрудель, который так долго не приносили… Одно из двух. Но я и штрудель съела, и заполучила на вечер великолепного любовника. Может, еще и про Баха узнаю всякие вампирские подробности.

— И куда мы идем? — поинтересовалась я, сообразив, что мы свернули в противоположную от центра сторону. — В какой-то клуб?

— Мы идем к моей машине, а потом сюрприз. Я отвезу тебя туда, где ты и помыслить не могла когда-либо танцевать.

В его глазах запрыгали опасные чертики, и мой внутренний голос включил сирену

— у сумасшедших могут быть не совсем безопасные фантазии. Ну, а у обычных людей, типа Димки, вообще нет никаких фантазий, так что заткни сирену и дай мне запастись воспоминаниями на весь жуткий рабочий год, потому что в Питере я вряд ли встречу того, кто хорошо танцует и свободен хотя бы на один вечер. А до следующего отпуска надо еще дожить. Веди меня, Альберт, куда хочешь!

Он кивнул, будто прочитал мои мысли, и сказал:

— Язык танца, родившийся намного раньше письменности, заменяет многим светскую беседу, ты так не считаешь?

Ну вот, камень в мой огород!

— Альберт, мне действительно нечего тебе рассказать. Но я благодарный слушатель, поверь мне.

— А чего верить?! Я это вижу, — улыбнулся он. — И ты хорошо танцуешь. У меня давно не было такой партнерши. Верь мне. Я никогда не вру.

Конечно, не врешь. Ты уже давно заврался настолько, что уверовал в правдивость своих фантазий. Но если в нынешних словах есть хоть крошечная доля правда, я готова скакать козой рядом с тобой, потому что такого партнера у меня точно не было и вряд ли будет. Хотя бы в обозримом будущем.

— А знаешь, почему женщин раньше учили молчать, когда говорил мужчина? Чтобы у мужчины создалось впечатление, что женщина соглашается со всем, сказанным им.

Я улыбнулась, чтобы поймать ответную улыбку, но мой спутник решил остаться серьезным, или просто фразу не закончил:

— И заодно для того, чтобы мужчина думал, что способен полностью подчинить женщину своей воле.

Я забрала у него руку и сунула в карман плаща.

— Альберт, не считай меня легкомысленной. Просто мне действительно приятно быть в незнакомом городе не одной. И в знакомом одной быть тоже плохо, но иногда это данность, с которой приходится мириться. Так что я сама с тобой иду, по собственной воли. Вот если бы ты мог подчинить своей воле погоду, я была бы тебе благодарна.

Я посмотрела на грозное серое вечернее небо. Польет? Что за глупый вопрос — обязательно польет. Здесь и синоптики не ошибутся. В Вене светило солнце, и прогноз был хорошим даже на Зальцбург. И на тебе, дождь второй день… С утра до вечера серое небо, и солнца не видать. Прямо как дома.

— А я уже подчинил ее себе, чтобы больше времени проводить с тобой. Я не люблю солнце.

Я улыбнулась.

— А я люблю, потому что я из Санкт-Петербурга. Это в России, — поспешила я добавить на всякий случай. — У нас постоянно дожди. Теперь даже зимой.

Альберт на ходу скользнул рукой мне в карман и вновь завладел моими пальцами.

— Извини, что я до сих пор не поинтересовался, откуда ты… Мне вообще это без разницы. Я не сужу людей по месту их рождения.

— Но место рождения и место жительства откладывают на людей серьезный отпечаток. Разве ты так не считаешь? — порадовалась я возможности задать вопрос и хоть самую малость поучаствовать в беседе.

— Возможно. И все равно я предпочитаю судить людей по ним самим. Мне без разницы, откуда растут корни их проблем. Моя задача — помочь им решить эти проблемы.

Я остановилась сначала, а потом пошла дальше. Ну и пусть у меня на лице написано, что меня бросили и я такая вся разнесчастная. Он меня не жалеет, он меня развлекает. Такого я и искала. По совету тети Зины. Надеюсь, и ему со мной хорошо, и он не делает мне одолжение от доброго сердца.

— Если ты мечтаешь, чтобы я замолчал, только скажи, и я замолчу и буду танцевать с тобой молча.

Я улыбнулась как можно мягче, чтобы не ранить и так израненные чувства несчастного Герра Вампира.

— Говори. Пожалуйста, говори. А вот танцевать я действительно предпочитаю молча. Так куда мы едем?

— Я же сказал — сюрприз, — и добавил даже немного зло: — Что за детское желание испортить себе радость от сюрприза?

— Не буду портить, — поджала я губы. — Я терпеливая.

— Я уже заметил, — улыбнулся Альберт и достал из кармана брюк ключи.

Темно-синяя «Вольво» подмигнула нам, и я поспешила быстрее пройти оставшиеся до нее пять машин. Под кругом из европейских звездочек красовались две буквы «RO» — он что, и правда трансильванец? Но если ему плевать, что я русская, так почему меня тревожит, кто он по национальности? Для меня должно быть важно лишь одно — он мое лекарство, и очень даже вкусное.

Альберт распахнул дверь авто, и я нырнула в темный салон. Чтобы пристегнуться, надо было опустить букет на колени, но я испугалась за белый плащ. Вернее хотела испугаться, потому что Альберт довольно быстро пришел на выручку, щелкнув моим ремнем безопасности. Заодно и поцеловал. А я успела подумать, что не дождусь поцелуя. Наверное, строгое воспитание не позволяет ему целоваться при людях ни при свете дня, ни при свете фонарей, ни даже в освещенном салоне.

Когда он оторвался от моих губ, первым желанием было притянуть его обратно за возвращенный галстук, но я опомнилась и крепче сжала букет, надеясь, что бумага в моих влажных ладонях не расползется окончательно. Один квартал, два, три… Мы явно выезжали из города. Во всяком случае центр давно остался позади. И, когда Альберт остановил машину, чтобы пропустить пешехода, я уже почти открыла рот, чтобы поинтересоваться, как долго нам еще ехать, но пешеход вдруг развернулся и шагнул к водительскому окну, что-то яростно крича. Пока Альберт опускал стекло, я успела испугаться.

— Нихт лихт! Нихт лихт! — орал мужик, и Альберт, смущенно бросив «данке», повернул какую-то ручку под рулем.

— Я забыл включить фары, прости, — смущенно пояснил он, поднимая кнопкой стекло.

Машина тронулась, и я открыла рот, чтобы задать вопрос, но первое же слово потонуло в оркестровом шуме.

— Я и музыку забыл включить. Узнаешь?

Очередной экзамен! Я кивнула. Музыка была знакомой, но откуда она, черти только знают. И Альберт. Ну, не мучай! Говори!

— Оперетта «Веселая вдова» Франца Легара…

Ну, еще бы я узнала такое на немецком!

— Песня про вилью. Знаешь, кто это?

— Я и русских-то исполнителей не знаю…

— Я про вилью спрашиваю! — расхохотался Альберт и убавил громкость.

Я не стала кивать. С местным фольклором еще запутаешься курам и Альберту на смех.

— Вильями, по поверьям, становятся девушки, умершие до свадьбы, которые при жизни любили петь и танцевать. После смерти они служат проводниками между миром живых и миром мертвых. Теперь понимаешь, почему танец — это единственно возможное лекарство для воскрешения из мертвых?

— Не понимаю.

Рука Альберта скользнула под плащ и сжала мне коленку. Только бы она не пошла выше и глубже.

— Попробую объяснить, — Альберт следил за дорогой, и я радовалась, что не вижу его смеющихся глаз. — Предки верили, что мертвые семена, опущенные в землю, нуждаются в первобытной силе танца, чтобы возродиться новыми побегами. На поля приходили девушки, чтобы станцевать танец плодородия и поделиться своей неизрасходованной детородной силой с мертвыми, чтобы те из земли подтолкнули ростки. Перед танцем девушки расплетали косы, — Рука Альберта с коленки переместилась мне на волосы и стала работать расческой, раскладывая по груди ровные пряди. — Ты знаешь, почему? А потому что длинные волосы символизируют способность женщины к деторождению. А про свадебный танец знаешь?