Страница 6 из 13
Он оказался прав.
Тогда они посветлели, заулыбались и стали хлопать Ваню по плечам и по спине, как равного. Еще бы – он сэкономил им массу времени, которое они теперь могли употребить на другие дела.
А ему самому было крайне неловко от своей неожиданной правоты, настолько он не привык даже к маленьким своим успехам.
– Ванька! Ты – голова! – хвалили его трактористы.
Попутно они снова собирали мотор, улыбались Ване и предвкушали хорошую выпивку после рабочего дня.
Он улыбался им в ответ, машинально вертел в пальцах запчасти от сеялки и думал, что они ошибаются: он – не голова, а в первую очередь руки…
Кстати, насчет сеялки.
Надо бы ее собрать.
Ваня тут же отвлекся от посторонних размышлений и сосредоточился. Сеялки он много раз видел, но ему еще не приходилось с ними работать. А был интересно. Трактористов вызвали к председателю, Ваня остался один и без помех занялся сеялкой. Не спеша, очень тщательно продумывая каждое свое движение. Здесь он был самим собой и – главное – чувствовал, что может принести пользу.
Правда, пока что эта польза ничем значительным не отличалась от пользы, приносимой всеми остальными, а ему время от времени хотелось поразить мир каким-нибудь удивительным деянием… То есть он понимал, что ничего в нет выдающегося нет, ничего нет такого, что создало бы предпосылки для удивительного деяния.
Ведь он – самое ничтожное создание в селе Агеево.
Не умеет составлять программы для компьютера.
Не умеет даже забить гол в пустые ворота.
Между тем сеялка медленно, но верно приобретала свои характерные очертания, ее детали становились на свои места, в том числе и те детали, назначение которых Ваня еще не знал, но догадывался по логике устройства и функционирования всех автоматизированных механизмов. С него какой спрос – даже если собранная сеялка не станет работать или сломается, всегда все спишут на малолетство и неопытность, а он будет ремонтировать, разбирать и собирать, пока не выучит эту сеялку наизусть и пока эта сеялка не проявит себя с наилучшей стороны.
А она, рано или поздно, проявит.
В дверь заглянула доярка и уже было ушла, но в последний момент заметила среди груды замасленного металла Ваню и вернулась:
– Ай, Ванюша, это ты здесь, родимый!
– Здравствуйте, тетя Катя.
Она вошла и несколько минут глядела с умилением на мальчишечьи руки, на вихрастую голову и общую юношескую нескладность Вани. Однако его с виду нескладные руки неторопливыми, но зато очень точными движениями собирали железный агрегат и не останавливались ни на секунду.
У тети Кати на глазах выступили слезы:
– Ванюша, сынок! Это тебя здесь оставили работать, а сами сбежали, вино трескать? Ну, черти полосатые! Изверги!
Ваня поспешно воскликнул:
– Ой, нет, тетя Катя! Я сам решил собрать сеялку! Может быть, получится что-нибудь.
Она с подозрением покосилась на него:
– Точно сам? А то смотри, заступаешься за них, лодырей и шалопаев, а они… Я ведь и председателю сказать могу. Что это за моду завели – ребенок надрывается, а они шляются где-то…
– Он-то их и позвал, – ответил Ваня. – Что-то срочное, я уже забыл, что.
Она еще немного постояла, любуясь на его работу.
– Мамка-то как твоя?
– По-старому, тетя Катя.
– Не лучше?
– Да вроде нет.
При этом Ваня постарался не просто отвернуться, а вообще отошел в дальний угол мастерской, чтобы скрыть гримасу, от которой с каждым разом становилось все труднее и труднее избавиться. При встрече с ним люди всегда задавали одни и те же вопросы, и он давал на них одни и те же ответы, и все равно в вопросах не было подлинной заинтересованности, а в ответах – подлинной искренности, все это говорилось лишь для соблюдения пустой формальности. К тому же, это говорило о том, что люди его жалеют, а жалость оскорбительна, особенно если чувствуешь в себе некий потенциал, который никто больше не видит и не догадывается о нем, а в общем, никому на свете он не нужен, как бездомная собака – ведь ее тоже всем жалко.
– Ты долго будешь еще здесь возиться? – спросила тетя Катя.
– Наверное, да. А что?
– Слушай, отложи ты это развлечение на потом.
– А что случилось?
– Пойдем со мной.
Она схватила его за рукав и с энтузиазмом потащила за собой, он не успел даже вытереть черные от мазута руки.
– Куда?
Но его вопрос прозвучал запоздало, он и опомниться не успел, как очутился на улице. Тетя Катя вышагивала широко и быстро, ему оставалось лишь семенить за ней и пробовать время от времени упираться этому движению.
– Тетя Катя, мы куда?
– На ферму, конечно.
– Зачем?
Она бросила на него косой взгляд, раздраженная его непониманием.
– Зачем, зачем… Машина для доения не включается! Перегорела, что ли? А пастухи коров пригонят, что делать будем? Всех-то коров руками не выдоишь!
– А я-то здесь при чем?
– Как это – при чем?
Тетя Катя даже приостановилась.
Ваня принялся объяснять, с надеждой, что его отпустят и избавят от необходимости идти в коровник, потому что если в коровнике что-нибудь ломалось, то это было надолго и очень тяжело. Ни один мастер не хотел добровольно чинить неполадки в коровнике.
– Я никогда не ремонтировал доилку…
– Врешь! Я видела тебя с Семеном Шалаевым, ты на той неделе доилки разбирал… Ванька, на тебя рассчитываем. Раз председатель сам забрал ребят, то мы их уже не дождемся, а коров-то скоро пригонят!
После этого разоблачения ему оставалось лишь безропотно подчиниться сильной и цепкой, как клещи, руке тети Кати и явиться в коровник. При этом у него был обреченный вид – он уже знал, что застрял здесь до позднего вечера. И неважно, что пришлось всего лишь заменить вилку включения в сеть. Доярки, как всегда, решили подстраховаться и взяли его в заложники до тех пор, пока последняя и самая отстающая из них не закончила свою работу. После этого тетя Катя звонко расцеловала Ваню в обе щеки:
– Ах ты, мастер, золотые руки!
Но он, оскорбленный до глубины души потребительским отношением всех доярок ко всем мастерам, всячески уклонялся от ее поцелуев и не принимал никаких благодарностей. Кроме того, он слишком задержался тут, дома с мамой за это время могли случиться какие угодно неприятности, да и вообще, мало ли какие дела у него были запланированы на это время! А дояркам было все равно, лишь бы соблюсти свой интерес.
В конце концов, он вырвался от тети Кати.
– Фу, бука! – сказала она.
Он покраснел и бросился вон из коровника.
Первым делом побежал домой, но внезапно вспомнил, что оставил открытой мастерскую, а вернулись или нет трактористы, не знает. Охотников до этого добра встречалось много, держи ухо востро. Как председатель не борется с процветающим воровством, вряд ли это можно искоренить.
Но, к счастью, он издалека увидел в мастерских свет и знакомые очертания трактористов. Вздохнул с облегчением, снова развернулся и побежал к дому, как можно быстрее. Пусть там и не случилось ничего, все равно маму нужно проверить.
Он выскочил из кустов на тропинку, ведущую к их огороду, и остановился так, что ушиб ногу. Он увидел на пятачке рядом с сараем большой яркий автомобиль, наполовину скрытый углом дома. Эта дорогущая иномарка была здесь неуместна, на фоне отсутствия в самом селе асфальта и при свободно гуляющих по округе курах, гусях и в особенности индюках. Ваня тоскливо посмотрел на нее и свернул к старому школьному стадиону, где уже, конечно, никого из мальчишек не было. Только пустая проржавевшая до дыр эмалированная литровая кружка валялась с краю, обозначая одну из границ футбольных ворот. Ваня подошел к ней, постоял немного, раскачивая ее носком старого кеда, потом столкнул ее с места и стал бродить по площадке, а кружку пинал впереди себя, словно это был мяч.
Ему и так не очень-то хотелось домой, хотя надо было туда идти, а теперь вид этой красивой и неуместной машины совсем отбил у него желание возвращаться. Он знал, какую картину застанет там, и очень ясно представлял себе взгляд матери, который говорил об одном: не мешай мне наслаждаться последними днями, малыш, и ты будешь вознагражден. Если не сейчас, то в будущем.