Страница 38 из 43
И он пропал. Ни слова о Юханнесе: словно того никогда и не было.
Я снова забрался на свой наблюдательный пост, на Божий палец на ели. Теперь палец слегка подрагивал, точно Богу было стыдно, что капитан Немо нашел время дать совет, а его сын нет. Солнце висело совсем низко. По озеру шли уже четыре лодки, они держали курс на залив.
Точно коровы. Которые идут домой, в хлев. Я увидел, как они вошли в проливчик и пропали.
Божий палец перестал дрожать. Я размышлял над тем, что сказал мне капитан Немо. Я сидел под деревом. Да будет так.
Наверно, уже наступила полночь, когда я нашел.
Солнце зашло, над озером повис туман.
Я был спокоен и хладнокровен.
Три круга сделал я вдоль берега, прежде чем нашел младенчика. Я оказался прав. Он проплыл подо льдом и застрял на берегу Русского острова. Капитан Немо направлял мои мысли. И все же по большей части я думал сам.
Я его узнал. Сперва его можно было принять за чисто обглоданный щучий скелет. Но когда я подошел поближе, сомнений у меня не осталось. Он зацепился между двумя камнями на берегу, в двух шагах от воды, и был едва заметен. Когда лед сошел, его, очевидно, выбросило наверх. От него остались лишь белые косточки, головка обглодана дочиста. Жуткое зрелище, на первый взгляд. Но он был такой чистый и пригожий, совсем как белая костяная куколка. Я позвал капитана Немо, но он не отозвался. Тогда я наклонился и взял мертвого младенчика Ээвы-Лисы в руки.
Ополоснул его в воде.
Потом пошел и принес Свенову коробку. Сдвинул колбасу в дальний угол, туда же отправил полбуханки, сухари, лепешки, бутылку с водой и завернутый в бумагу маргарин. Осталось двенадцать кусков сахара. И нож. И закрытая консервная банка с остатками мелассы. Потом я осторожно положил младенчика на освободившееся в коробке место.
И разложил припасы так, чтобы ему было удобно. Потом закрыл коробку и стянул ее ремнем.
Все готово.
Я вытолкнул плот из тайника. Коробку поставил впереди, туда, где сидел Юханнес. И оттолкнул плот. Кол из ограды был моим единственным веслом.
Настроение было торжественное, отталкиваясь колом, я плыл сквозь туман, сохраняя полное спокойствие. Юханнес покинул меня, и я нашел младенчика, и все получилось как надо.
Я пристал к берегу у Тонкого мыса, там, где Санфрид Ренстрём однажды поставил отхожие бочки так близко к воде, что их смыло волной в озеро, и Санфриду Ренстрёму пришлось спускать лодку и выволакивать их обратно на берег, за что потом ему проходу не давали. Сейчас он уже умер. Я взял коробку и оттолкнул плот.
Постоял немного, глядя, как он уплывал все дальше и дальше, пока наконец совсем не скрылся в тумане. Его, конечно, обнаружат. Потом начнут искать нас, но не найдут. После чего плот разобьют, вытащат гвозди и сплавят бревна вниз.
И никто ничего не узнает.
Стало быть, я взял коробку с провиантом и младенчиком, взял за ремень, и направился через лес. Я и думать забыл, что я босой. Идти было не больно. Тропинка мягкая. Сосны пригожие, ласково шумят. Я испытывал радость и благодарность к моему благодетелю, который указал мне путь и дал совет.
Меласса застыла на лице коркой. С коробкой в руке я поднимался в гору, в пещеру мертвых кошек.
2. Пещера мертвых кошек
Сегодня ночью разбирал послания Юханнеса из библиотеки капитана Немо.
Он играет с моими именами, будто это поможет. Зачеркнул мое имя, называет меня новым. В третий раз меня меняет.
Стыдно небось.
Сегодня ночью шел снег, быстро сменившийся дождем. Мне не хватает тамошних светлых зимних ночей. Свет зимних ночей не забыть.
И северное сияние. Куда, собственно, все подевалось.
Я побывал в пещере мертвых кошек еще раз, этим маем 1990 года.
Костяная гора на месте, лес тоже, но все было иначе, не так. Потом поехал обратно в аэропорт. Сделал краткую запись: «Все иное».
Пещера оказалась меньше, словно бы съежилась. Гора ниже. В пещере ничего нет, даже кошачьего скелета, когда-то такого чистенького.
Все съеживается и отдаляется от меня.
Почему все съеживается? Под конец, может, совсем ничего не останется, если я не потороплюсь.
Наверно, надо поторопиться, пока все не съежится и не исчезнет. Это-то, может, и значит — свести воедино.
Я прошел с коробкой в руке весь путь до пещеры мертвых кошек, и ни одна живая душа меня не видела.
Время перевалило далеко за полночь, солнце светило прямо в лаз, и в пещере было довольно светло.
Я уселся рядом с кошачьим скелетом, скелетом кошки-девочки. Она сидела совершенно спокойно, прислонившись к стене, задней каменной стене, точно это была колода, к которой можно прислониться.
Считается, что скелеты противные, но на самом деле они довольно пригожие.
Она сидела и глядела на долину. Ее видно из лаза пещеры. Если бы она могла говорить, я бы сказал ей что-нибудь, но со скелетами, понятно, какой разговор. Да и сказать ей особо нечего. И о чем бы я спросил?
Впрочем, о многом.
Я мысленно позвал капитана Немо, но он не откликнулся на мой зов, наверно, был занят. Я подождал чуток. Солнце немного переместилось, я позвал его еще раз, но понял, что придется подождать.
Долина была как всегда, я маленько всплакнул, но потом успокоился. Я видел небольшой кусочек озера, но не Русский остров, и вулкан в его центре, вход в который я позднее отыщу и где покоился «Наутилус», был спокоен. Не дымил. Этим и объясняется, что в деревне никто не понял. Если бы из кратера повалил дым, все бы, затаив дыхание, ринулись туда, из местной прессы тоже, и об этом бы написали в «Норран».
Я уселся рядом с кошечкой. И тоже прислонился к стене пещеры. Вот так кошечка спит много лет. Это, верно, и значит быть мертвым. Нет ничего проще.
Труднее, пожалуй, воскреснуть. Тут необходим совет.
Я ненадолго заснул.
Никто не явился ко мне во сне. Я вновь позвал Никто, но он, наверно, был занят. Я подумал, что пусть тебе и дадут под дых, но на свете нет ничего непоправимого, я обычно так думал: тогда спокойнее спится и легче взять себя в руки.
Коробку я не открывал.
Когда я проснулся, солнце еще немного передвинулось. Оно было как часы, почти как лунный свет на полу дровяного сарая, который напоминал мне, что время идет. Хотя мне было уже плевать, сколько времени. Сколько-то было. Всегда. Каждый день в одно и то же время оно передразнивало само себя. Приходилось напрягаться, чтобы помнить, что что-то все же произошло, хотя время так неотличимо.
Хорошо, у меня с собой коробка. Там лежит еда, то есть провиант, который выручит меня в нужде. И то, другое.
Может, его надо вынуть?
Я проснулся, в голове гудело от боли, на минуты две-три я совсем растерялся и поэтому сразу же принялся вспоминать, как построен зеленый дом.
Я, так сказать, проверил весь дом, чтобы он не исчез, когда понадобится мне в нужде. Я представил себе, как иду по дому, как он устроен и обставлен, особенно спальня наверху. Я нашел палочку и начертил план, как бы карту, и указал там, где расположена пожарная лесенка под окном спальни, с торца, но перед рябиной, деревом счастья, на котором зимой бывали снег и птицы. Потом вокруг я нарисовал в общих чертах карту Швеции, но так, чтобы дом оказался на нужном месте.
Скоро-скоро все опять пришло в норму. Так часто бывает, нет ничего непоправимого. Нужно только знать, что делать в ожидании Благодетеля.
После того как я почертил и все опять пришло в норму, мне вновь сделалось нехорошо, но совсем ненадолго.
Я решил не откладывая распаковать коробку.
Кожаный ремень расстегнуть — пустяковое дело, на нем был, естественно, штырек.
Я снял крышку. Теперь надо целесообразно расположить спасенное добро. В беде, учил меня капитан Немо в одной из прежних бесед, правильный и разумный план может спасти жизнь. Поэтому я вынул морские сухари и положил их на сухую ветку, чтобы они остались сухими. Их было сейчас пять штук. Нож лег рядом. Маргарин слева, считая от кошечки, потом лепешки, которые я после минутного колебания тоже положил на сухую ветку, рядом с сухарями. Бутылка с водой. Колбаса. Буханка. Сахар. Рядом с маргарином.