Страница 3 из 15
Арина еле-еле дотерпела до окончания съемки. От сладких речей лощеного ведущего ощутимо подташнивало. Когда прожекторы наконец погасли, она облегченно вздохнула и заторопилась к выходу. Только бы не любоваться больше на героя программы.
Но в студийном коридоре они на какое-то мгновение оказались рядом.
– Ты чего докопалась, стерва милицейская? – прошипел герой сквозь стиснутые зубы. Арине даже показалось, что он сейчас в нее плюнет. Или ударит. Но нет, только шипел страшным шепотом. – Прославиться решила? Показуху устроила? Тьфу, глаза твои бесстыжие! Все вы, бабы, на один манер, лишь бы коленками сверкать…
Глаза у него были очень светлые, как будто пустые. И взгляд – странно несоответствующий быстрому лихорадочному шепоту – немигающий, неподвижный.
Неуютный взгляд. Тяжелый. Как будто не в глаза смотрит, а гору камней на плечи кладет. Так что коленки норовят подогнуться. Арина отвернулась, выудила из сумки заботливо припасенную бутылочку минералки. После студии в горле что-то свербело. Точно песку туда насыпали. Бутылка за время съемки успела нагреться, пробочка, отворачиваясь, зашипела рассерженной кошкой, заплевалась, заливая ладони, юбку, туфли. Да что ж это такое! Выплеснулось, впрочем, немного. Арина прополоскала пересохшее горло, глотнула острые колкие пузырьки. Обернулась осторожно. Никого. То есть людей в бледном, похожем на больничный коридоре было довольно много – они ходили, стояли, разговаривали – но тот, кто только что поливал ее бессмысленными оскорблениями, исчез.
Он еще потоптался немного на крыльце телецентра – может, выйдет та девица в милицейском пиджачке. Мало он ей сказал. Испуг – первое дело, но мало этого, надо чтоб – дошло.
Мимо пробегали, едва не подламываясь на бессмысленных своих шпильках, другие девицы – кто в узких, едва не лопающихся брючках, кто в коротюсеньких юбчонках, кто в диких каких-то хламидах. И все размалеванные – тьфу! Нет, не так чтоб прямо по-клоунски размалеванные, да какая разница! Он-то видел – не слепой! – и ненатурально пухлые, наверняка силиконовые, губы под обманчиво скромной помадой, и неправдоподобно длинные ресницы – наверняка наклеенные, и призывно блестящие глаза. Вот почему у этих телевизионных девиц так глаза блестят – небось, под кайфом каждая вторая. Одна, в гигантском разноцветном шарфе поверх кургузой куртенки, тугих полосатых штанцах и здоровенных, словно кирзовые сапоги, ботинищах (правда, без шпилек), сосредоточенно прижимавшая к уху телефон, налетела прямо на него. Блеснула глазищами, махнула ресничищами, щебетнула «ой, простите», улыбнулась – преувеличенно приветливо, чуть не во все тридцать два зуба.
Где их всех такому учат? Женщина должна улыбаться слегка – сомкнутыми губами, скромно опустив глаза. Не пялиться в упор, махая намазанными ресницами, не скалиться во весь рот, рекламируя услуги «голливудского» стоматолога. Почему-то широкие, разухабистые улыбки теперь называют голливудскими.
Эта, в милицейском пиджачке, улыбалась правильно. Пожалуй, из нее еще мог бы выйти толк. Если, конечно, успеет попасть в руки настоящего мужчины. Наверное, он и разозлился на нее именно от досады, потому что она-то вроде бы не совсем еще пропащая. Да что толку? Пройдет совсем чуть-чуть – и станет такая же, как все они.
Очень трудно выбрать какую-нибудь…
Большинство из них делают счастливыми деньги. Раскрой бумажник потолще – и готово: станет щебетать, что ты самый лучший, что тебя она всю жизнь дожидалась, что рядом с тобой – счастье. А засядет болтать с подружками своими, иначе как старым козлом и не назовет: моему-то, дескать, козлу, никак не угодишь… а что ж бедной девушке делать, приходится подлаживаться. И подружки вздыхают сочувственно, потому что сами такие, и мужиков себе так же выбирают – по толщине кошелька.
Эта как раз была не такая. Эта явно стремилась к большему. Только не понимала пока, дура, что это такое – большее. Наверняка думала про карьеру и прочие такие же глупости.
Но вопрос она спросила правильный: вы долго выбирали?
Выбрать очень трудно.
Те, кто сразу помнит, что женское дело – о мужчине заботиться – те обычно вовсе дуры. Думает такая, что раз она борщ варит и полы моет, значит, все правильно в ее жизни. А через год поглядишь – квашня бесформенная. Уважающему себя мужчине рядом с такой и стоять-то зазорно.
Эта, небось, не позволила бы себе так распускаться. Хотя заранее, конечно, не скажешь. Пока-то не замужем, конечно. Кольца нет, и глаза смелые… Форменный пиджачок – или это называется китель? – сидел на стройной фигурке ладно, но не в обтяжку. И, похоже, сильно ей мешал.
И то сказать: разве может женщина ходить в форме? Форма – это власть. То есть дело совсем не женское. Власть – это значит сверху быть, а женщина должна снизу вверх смотреть. Так должно быть, потому что всегда так было. Нет, ну говорят, были еще какие-то амазонки – сами себе хозяйки, а мужиков только для этого дела держали. Только где теперь те амазонки? Да и давно это было, может, и вовсе байки. Потому что разве бабе можно доверить решения принимать? Даже если у нее в голове не совсем пусто, она ж баба, то пожалеет некстати, то на мелочи, как курица, отвлечется. А если не пожалеет и не отвлечется – тогда, выходит, она и не баба вовсе, а мужик в юбке. Да и юбки-то они теперь не больно-то жалуют. Типа раз мы с мужчинами вровень работаем, значит, и штаны нам положены.
Нет, он, в общем, не возражал, если баба работает. Он же не какой-нибудь там мракобес или радикальный исламист. Пусть трудится. В смысле, не только по дому хлопочет, но и еще где-то. Например, в бухгалтерии. Или в пекарне – самое для них разлюбезное дело.
В каком-то старом фильме одна такая довыслуживалась до большого начальника: брови строгие, глаза пронзительные, словно и не женщина, а генерал прямо. Даже дома командовала. Ясно, что никакого мужика у нее не было. Хоть и красивая была, но кому ж такое счастье понравится, когда на тебя собственная баба рявкает. К концу фильма появился, правда, один смельчак. Она было и этим попыталась покомандовать, а он как рявкнет в ответ: «Все буду решать сам. На том простом основании, что я мужчина». Ну и притихла командирша-то!
Потому что ласку-то они любят, но одной лаской не обойдешься. Это уж от природы – или, может, от Бога, если он есть, заведено, что главный в доме – мужчина. Потому и мечутся глупые бабы, что вбили им в головы какую-то самостоятельность. Но против природы-то не попрешь: мечутся, пока настоящую силу не почувствуют. Это те, кому повезло. Ну а прочие так и мечутся всю жизнь, лезут, карьеру делают, фирмами командуют. Смотришь на нее – миллионы заработала, вся упакована во все самое модное и дорогое, сумочка как автомобиль стоит, пальцы бриллиантами унизаны. А в глазах-то – тоска.
Ясно, что поначалу-то даже те, кому настоящего мужика встретить повезло, упираются, норов показывать пытаются, равноправие, вишь, у них. С молоденькими, конечно, проще, эти к природе ближе, эти быстро вспоминают, как все должно быть. Вот эту, в милицейском пиджачке, небось, подольше пришлось бы обламывать. Но, в сущности, разницы-то никакой. Все они, силу почуяв, на колени бухаются и руки лизать готовы. Потому что поняли, кто хозяин.
Сколько раз он уже в этом убеждался. Всего-то и надо – твердую руку иметь. Щенков не зря же в устроенную на полу лужу носом тычут, не зря же при попытке вольничать поводком охаживают. Если не воспитывать, лучше собаку сразу пристрелить, иначе вырастет не собака, а полное безобразие. Таких сейчас много развелось. Потому что хозяева боятся силу применить или даже вовсе у них силы-то нету. А уж бабу себе воспитать, чтоб место свое знала – и вовсе почти никто не умеет.
Ему ж, если честно, от процесса «воспитания» никакого удовольствия. Но что делать? Картошку ж не едят сырьем, да в земле – чистят, режут, варят, жарят. Вот и с бабами то же самое.
– А почему ты его спросила про… ну первая ли жена? Ты думаешь, он Синяя Борода? – глаза начальницы канцелярии горели так, словно ей демонстрировали хитро закрученный детектив, и она вот-вот разгадает, кто там главный злодей.