Страница 18 из 19
Разговоров было до конца лета.
С обеих сторон лазаретного лагпункта по линии железной дороги были покинутые лагпункты 16-й и 19-й (18-й был в стороне, еще действовал, к нему, по-моему, шла отдельная ветка).
Из любопытства мы заходили в эти лагпункты. Они отличались от лазаретного меньшими размерами зон, вышек было по четыре, только по углам огороженного квадрата. Ограда была усилена рвом с водой. Построек было тоже меньше, и были они какие-то очень мрачные, с маленькими окнами и нарами внутри.
Меня поразил тошнотворный постоянный запах во всех бараках и, казалось, даже на территории. Помещения были необитаемы с прошлого года, а запах устойчиво сохранялся. В лазарете преобладал запах креозота и карболки. Как-то я оказался около КПП, когда ввели колонну больных (были и женщины, некоторые заметно беременные). Колонна прошла близко от меня, и я почувствовал тот же запах, что и в бараках покинутых лагпунктов.
Вообще больных доставляли почти ежедневно, бывали и на носилках, которые тащили ходячие больные, но всегда под конвоем, нередко с собаками.
Умирали в лазарете многие. Постоянно видел, как несут накрытые носилки в морг. Хоронили в братских могилах, на которые ставился столбик с номером. Вокруг лагпункта было несколько кладбищ.
О людях в лагере.
Мое общение с окружающими людьми было случайным и односторонним. Могу достоверно сказать, что в подавляющем большинстве к 10-летнему мальчишке относились очень приветливо, заботливо, а иногда даже с какой-то нежностью. Это понятно, у многих на воле остались дети. Были единичные злобные типы, которых я сторонился.
Засилья уголовников в лазаретном лагпункте не было, преобладала 58-я статья, судя по компаниям подбиравшихся по интересам. Был драмкружок, в котором участвовал отец. Я дважды был на спектаклях, ставили Островского «Не в свои сани не садись» и модного в те годы «Платона Кречета». Режиссером был аптекарь, бывший заслуженный артист республики из Харькова (фамилии не помню). Постановки выглядели бедно по костюмам и реквизиту, но вполне профессионально по игре. Была компания, собиравшаяся в библиотеке. Библиотекарем была очень симпатичная женщина средних лет. Я слышал, что она кандидат наук, бактериолог, работала в НИИ в Киеве, срок получила 15 лет в составе группы сотрудников по ст. 58.10 и 58.13 за «подготовку бактериологического отравления Днепра». Фамилии я не помню, звали Аня. Отличалась тем, что ходила в вольной одежде, тогда как преобладала кругом казенная спецовка и для мужчин, и для женщин.
Собиралась компания и на волейбольной площадке, в основном молодежь. Иногда в команду принимали меня. В лагере я начал играть в волейбол.
В лаборатории, кроме отца, работало еще двое лаборантов и две санитарки. Один из лаборантов, инженер-химик, читал мне вслух и в лицах интересную книжку о мальчике-разведчике в гражданскую войну «Макар-следопыт». Позже я эту книгу никогда не встречал. Этот лаборант был радиолюбитель. Он первый рассказал мне о радио. При мне он собрал детекторный приемник (самый простейший), и несколько раз мы слушали радио (был всего один наушник, даже непонятно, откуда он появился, т. к. трансляции в лазарете не было). Буквально через два дня пришел начальник ВОХР и приемник отобрал.
В лазарете был ларек, который иногда открывался, там бывали и съедобные вещи. Иногда у КПП стояли крестьяне из ближайшей деревни – мордва, все в одежде из домотканого полотна с вышивками и обязательно в лаптях, с женщинами в особых головных уборах, вроде духовных клобуков. Крестьяне продавали продукты.
С питанием у нас было плохо. Отец получал «на вынос» свою порцию в столовой для обслуги. Порции на троих не хватало. Деньги быстро кончились. Мама меняла вещи на картошку, но и вещей, конечно же, было мало, чемодан быстро опустел. Картошку варили в мундире на лабораторной керосинке. Помнится, удивительно вкусная была картошка.
Когда приходили знакомые или сотрудники отца, то обычно приносили что-то съедобное. Угощали едой и совсем незнакомые люди, это я хорошо помню.
В первое наше посещение я часто заходил к соседям в конюшню. Конюхи были приветливые кубанские дядьки, все пожилые. Я сперва помогал, а позже и сам запрягал и распрягал лошадь. До сих пор помню названия деталей сбруи, хотя позже никогда с этим не встречался.
Когда мы приехали на лето 1935 г., то жили в маленькой комнате при лаборатории, в противоположном конце зоны.
Рядом были мастерские. Я повадился в столярную, где ко мне тоже относились хорошо мастера. В столярке я научился обращаться с пилой (продольной и поперечной). Стругал доски и рейки. Впоследствии плотницкие навыки мне очень пригодились. Недели через две после приезда я начал делать педальный автомобиль. И сделал.
Кроме коленчатого вала и оси задних колес, эта конструкция, которую я помню в деталях, была целиком деревянной. Должен сказать, что мастера мне только советовали, как делать ту или другую часть, но делал я все сам.
Для оси пилил ножовкой по металлу прут, а коленчатый вал мне согнули и отковали в слесарке.
Колеса были деревянные, в два поперечных слоя досок, опиливал по кругу лучковой пилой я сам.
Автомобиль получился тяжелый и ездить было трудно, особенно по песчаной почве зоны. Вот по деревянным тротуарам ездить было приятно.
В течение лета второго посещения Темлага, когда отец был уже вольнонаемным и получал какое-то содержание как «сотрудник НКВД» и паек, мы жили прилично, т. е. не голодали.
Мама наварила несколько банок варенья, а также, как и в первый приезд, насушила ягод и сделала пастилу.
Когда мы уезжали в середине августа, отец провожал нас до Потьмы и посадил в поезд.
Во время посадки у нас украли тюк – матрас, одеяло и подушку, в которые были завернуты банки с вареньем и сушеные ягоды. Темлаг есть Темлаг.
Пионер-активист
Возвратившись после второй поездки на лето в Барашево, в 1935 г. я пошел в свой 4-й класс, всячески наставляемый мамой и бабушкой – «взяться за ум». Однако главным стимулом было обещание мамы платить мне по 50 коп. за каждую пятерку. О велосипеде я думать не переставал, и копилка медленно пополнялась. Надо сказать, за ум я взялся серьезно и начиная с 4-го класса четверки получал очень редко.
С начала четверти по совету соученика Вовки Давыдова (Давыда) я записался в кружок авиамоделистов дома пионеров. Дом пионеров был на Красноармейской улице по пути из школы домой.
В это время большинство ребят бредили авиацией. Все внимательно следили за спасением челюскинцев, все знали фамилии первых Героев. Молодежь рвалась в небо, энтузиазм был повсеместный.
В нашем доме появилась радиотрансляция. В большой комнате висел репродуктор «Рекорд» (черная бумажная тарелка на ободе).
Занятия в кружке были после уроков. Начинались с построения и строевой подготовки, затем инструктор Сергей рассказывал об устройстве самолета, типах и назначении машин, а также случаи из жизни (он кончил планерную школу в Оренбурге). После теории мы работали час-полтора.
Каждый выбрал себе схематическую модель по готовым чертежам и самостоятельно строил ее. У каждого был свой перочинный нож, кроме того, в помещении кружка был необходимый инструмент (рубанки, лобзики и ножовки, различные рашпили и напильники). Был и материал: бамбуковые палки, сосновые и липовые рейки, резина, тонкая папиросная бумага и клей (казеин и эмалит).
Мне очень пригодились первичные столярные навыки и некоторое представление об инструментах, полученное в мастерских лазаретного лагпункта.
Я строил схематическую модель типа «утка». Это схема, при которой модель летит стабилизатором вперед, а винт расположен сзади, т. е. винт толкающий.
Стрингера и нервюры делали из бамбуковых тонких реек. Концоли гнули над спиртовками.
Бамбук хорошо кололся, но был опасен острейшими гранями лучинок. Пальцы резали беспощадно, у всех постоянно было порезано 2–3 пальца.
Я получил практику в перевязках, позже неоднократно удивлял окружающих бинтовкой собственных порезов. Это тоже пригодилось впоследствии.