Тая

С миром любви дела обстояли еще хуже. Красивые и успешные парни, которые приходили к ним в гости, воспринимали Лену как младшую сестренку – ребенка, к которому питать какие-то серьезные чувства еще рано. Ребята со двора, знавшие всех троих по детским играм, были поделены на два фронта: тех, кто был втайне влюблен в немногословную и загадочную Лизу, и тех, кто демонстративно добивался внимания яркой и харизматичной Беллы. И будь она мудрее, она бы, быть может, обратила внимание на своих ровесников из класса, на тех, кто не был знаком с ее сестрами, но захватившая ее сердце обида сделала Лену не только пустой, но и слепой…

А потом Лена встретила Салавата. Ей так отчаянно хотелось, чтобы кто-то ее любил, что, потеряв чувство меры и времени, она со всем так долго копившимся в ней пылом и жаром обрушилась, как лавина, на такое новое и такое незнакомое ей чувство. Она не ждала трех заветных свиданий, как это принято у девушек, чтобы вкусить поцелуй первой любви, не стала она ждать и предложения руки и сердца, чтобы отдаться под покровом ночи на чьих-то мятых простынях своему возлюбленному, и никак она не ожидала, что через девять самых тяжелых в ее жизни месяцев она станет матерью-одиночкой…

Тысячу раз она прокручивала в голове то, что с ней случилось: представляла, как Салават вернется в их город, постучится к ней в дверь и на коленях будет умолять о прощении, мечтала, злясь на саму себя, о том, как он заберет их с Таей в Москву и будет хвастаться перед друзьями похожей на него, как две капли воды, дочерью. Лена ненавидела его так же сильно, как и хотела простить. Наблюдая за тем, как растет его дочь, ловя на себе ее взгляды и видя в них его, она каждый раз испытывала невероятную боль от того, что когда-то вызывало в ней такое неописуемое счастье. Каждый раз, когда она злилась на Таю, она злилась прежде всего на себя за то, что была такой слабой и такой наивной…

Сев на диван, на котором они спали с Борисом, Лена нащупала ногами тапочки и, засунув в них ноги, пошла на кухню ставить чайник. Открыв кран, она набрала холодной воды, чиркнула спичкой и повернула колесико от газовой конфорки.

В квартире было на удивление прохладно для начала осени. Женщина поежилась и накинула на длинную хлопковую ночную сорочку пушистый красный махровый халат с большим и широким поясом. Завязав его потуже, она подошла к зеркалу в ванной комнате.

В отражении на нее смотрело уставшее и грустное лицо женщины средних лет. Ее длинные волнистые волосы еще не тронула седина, но они тем не менее были тусклыми и безжизненными. Под глазами намертво залегли темные круги от хронического недосыпа, а на переносице появились первые признаки морщин. Две ровные вертикальные линии, предательски выдающие ее хмурый взгляд на окружающий мир.

«Дааа …Таким темпами тебя скоро будут принимать за Тайкину бабушку», – прошептала она грустно сама себе. «Сама виновата – с кем поведешься, от того унылости наберешься. Зато мужику своему будешь соответствовать, как нельзя лучше! Осталось только водку с ним по ночам глушить, и будет у вас самая идеальная семья…»

Лена умылась, нанесла легкими движениями кончиков пальцев на лицо сначала крем, а потом тон, стараясь при помощи последнего скрыть следы недосыпа. Затем она накрасила ресницы, по инерции подушила свои виски и запястья и, расчесав волосы, начала их завивать плойкой, укладывая их аккуратными упругими спиральками на плечи.

«Надо было бигуди на ночь сделать и не терять сейчас на это время», – проворчала она сама себе под нос.

Закончив с прической, Лена пошла на кухню, заварила свежий чай и сделала несколько бутербродов с сыром и маслом для себя и дочери. У Бориса с похмелья никогда не было аппетита.

«Пора ее будить», – подумала Елена, чувствуя, как в ней закипает раздражение от одной только мысли об этом.

Будучи по своей природе совой, Тая вставала по утрам тяжело. Лене приходилось ее тормошить, стаскивать с нее одеяло и чаще всего повышать голос. От чего неизменно просыпался Борис Сергеевич и принимался ворчать с нескрываемой злобой в голосе, как его это все достало, а Анна Аркадьевна, пытаясь защитить внучку, начинала слишком много суетиться, создавая лишь еще больше шума в непроснувшемся доме. В конце концов Лене пришлось несколько раз поссориться с мамой, прежде чем та согласилась не вставать по утрам, пока все не уйдут на работу или в школу, чтобы не накалять и без того накаленную обстановку в доме.

Женщина заглянула в комнату. Таю практически не было видно из-под одеяла, и лишь только маленькая торчащая пятка выдавала, что на диванчике кто-то спит. Мама лежала на своей кровати лицом к стене, отчего было непонятно, спит она или нет. Но Лена в глубине души понимала, что Анна Аркадьевна скорее всего не спит, просто гордость и обида на дочь не позволяют ей себя выдать.

– Таисия, просыпайся! – сказала она строгим голосом.

Тая не пошевелилась.

– Я сказала, вставай! – произнесла она еще жестче.

Тая по-прежнему не подавала признаков жизни.

Тогда Лена подошла к дивану и сдернула с дочери одеяло. Та тут же свернулась в комочек от ворвавшегося в ее сон холодного воздуха, поджав ноги к груди.

– Я кому сказала просыпаться! – женщина ущипнула девочку за плечо.

От неожиданности та открыла глаза, полные испуга.

– Больно! – захныкала Тая, потирая одной рукой плечо.

– А будет еще больнее, если сейчас же не встанешь! – сказала строго мать и, взяв дочь крепко за руку, потащила ее в туалет. С недавних пор Тая начала писаться, поэтому было крайне важным вовремя довести ее до туалета.

– Я пошла одеваться, а ты, как пописаешь, быстро умывайся и чисти зубы.

С этими словами женщина оставила дочку сидящей на унитазе и удалилась к себе в комнату. Открыв шкаф, она достала темно-синюю прямую юбку ниже колена, белую рубашку и белый халат – типичная униформа среднестатистического инженера. Застегивая пуговицу за пуговицей, она параллельно прислушивалась к звукам из уборной. Там стояла кромешная тишина.

Чувствуя, как в ней с новой силой закипает злость, Елена Львовна, не имея больше никакой возможности сдерживать себя, быстром шагом направилась в сторону уборной, рывком дернула дверь на себя и закричала на дочь низким животным голосом: «Я кому сказала умываться??? Ты что, издеваться надо мной вздумала, тварь ты такая??? Быстро собирайся в школу!!!»

Маленькая Тая вздрогнула и посмотрела на маму сонными глазами, полными слез. Она попыталась просочиться между женщиной и дверным косяком, но та успела ее поймать и изо всех сил сжала за плечо, продолжая кричать: «Каждое утро одно и тоже! Неужели так трудно просыпаться с первого раза?! На хер мне все это нужно?! Ты что думаешь, у меня больше дел нет, кроме как тебя будить? Поверь, мне есть чем заняться! Можешь вообще не ходить в школу! Вырастешь тупой идиоткой и пойдешь дворником работать! Что ты молчишь? Что ты вылупила свои шары???»

Девочка смотрела на маму, не в силах что-либо произнести. Ее разрывало от страха, холода, боли и обиды. Она изо всех сил сдерживала себя, чтобы не начать реветь, потому что знала, что мама разозлится еще больше.

– Леночка, ты что так кричишь?

Услышала Тая самый родной голос на свете.

– Заткнись! И лучше не лезь, – рявкнула мама на бабушку.

Тая почувствовала, как сжалось ее сердце.

– Бабуль, я сейчас умоюсь и оденусь, – проскулила она.

– Я же просила тебя не вмешиваться!

Голос женщины был злой и холодный, как металл.

– Хватит, пожалуйста, – девочка схватила мать за руку. – Не кричи, пожалуйста, я боюсь тебя!

Тая почувствовала соленый вкус во рту. Видимо, она прикусила язык или щеку. Боли не было.

– А какого хрена ты тогда творишь??? Пять минут тебе чтобы собраться.

Тая, не дожидаясь продолжения гневной тирады, молниеносно ринулась в ванную комнату, наспех почистила зубы, умылась и побежала в их с бабушкой комнату одеваться. Кушать ей совсем не хотелось.

Анна Аркадьевна стояла около окна и молча смотрела в темноту невидящим взглядом.