Тая

Несмотря на то, что день близился к концу, на улице все еще было тепло. Солнце лениво ласкало лица случайных прохожих сквозь пушистые от листвы ветки деревьев. В воздухе стоял запах дровяных печей, от чего делалось по-особенному уютно. Видимо, весь город готовился к первому сентября, а счастливые обладатели деревянных домов и бань решили напоследок отмыть своих новоиспеченных школьников.

Слышно было, как где-то вдалеке тренькал трамвай, а в конце улицы лаяла чья-то собака. Из открытого окна негромко запел телевизор.

«Спокойной ночи, малыши, – узнала мелодию Анна Аркадьевна. – Значит уже восемь часов!»

– Таюша, надо ускоряться! Время-то оказывается восемь!

Девочка округлила испуганно глазки и засеменила рядом, ускорив шаг.

Жизнь научила Анну Аркадьевну радоваться счастью в мелочах: пить по утрам кофе с блаженной улыбкой, быть элегантной даже в булочной, баловать себя цветами или вкусными конфетами, по чуть-чуть, чтобы не навредить фигуре, но больше всего она любила наслаждаться общением с близкими и с упоением читать интересную книгу или просто гулять по улице, разглядывая дома, прохожих, вдыхая каждой клеточкой тела городские ароматы, подставляя морщинистое лицо ветру или солнцу…

Ей нравилось слушать, как пахнет асфальт после дождя, или как игриво щекочет ноздри свежеиспеченный хлеб. А еще она любила запах краски новенькой книги или свежей газеты, любила запах гудрона из толстой и чумазой бочки и просто обожала запах метро. В их городе, к сожалению, такой транспортной роскоши не было, но когда она приезжала в гости к дочерям и спускалась в недра мегаполисов, каждый раз ее сердце ликовало от восторга, а голова начинала кружиться от окутавших ее ароматов. Казалось, она пропускала город через себя, чувствуя, как пульсирует и жадно дышит его главная артерия – метро…

Анна Аркадьевна была стопроцентным городским жителем, у которого картошка росла на рынке, а коровы доились на молочном заводе, и, как настоящий городской житель, она, конечно же, знала, где можно найти цветы в воскресенье вечером – у таких же, как она, бабушек, которые продавали дары сада прямо около входа в центральный павильон городского рынка.

Маленькие, крепкие и загорелые бабушки, повязав вокруг головы платочки, сидели на перевернутых ведерках и, разложив прямо перед собой урожай, ждали своего последнего покупателя. Кто-то продавал мелкие садовые яблочки, кто-то острые перья зеленого лука и редис, а кто-то цветы – пушистые, нежные и ароматные пионы.

Тая, правда, представляла, что подарит красные гвоздки, но, увидев крупные бутоны пышных цветов, тут же забыла о первоначальном плане.

– А можно разных? – восторженно спросила девочка.

Анна Аркадьевна засмеялась.

– Конечно, можно! Выбирай!

Тая пискнула от восторга и бережно отобрала пять красивых цветов. Ей очень хотелось порадовать свою первую учительницу.

– Ну что, теперь ты счастлива? – спросила пожилая женщина внучку, когда цветы были куплены и аккуратно завернуты в газету.

Тая счастливо закивала, а потом нерешительно спросила: «Бабуль, а уже много времени?»

– А что? – лукаво улыбнулась Анна Аркадьевна.

– Ну, мы же на рынке… А это значит, что здесь рядом дом бабы Любы. Ну и, может, мы быстренько зайдем к ней на куриный чай? – пролепетала Тая, нежно обняв свою любимую бабушку.

– Ой, лиса! – Анна Аркадьевна рассмеялась. – Выбери тогда быстренько цветы для Любы и давай зайдем ненадолго. Как скажу: «Тая, домой!», ты тут же наденешь сандалики, и мы пойдем, договорились? И никаких «пять минуточек, бабулечка-красотулечка»!

– Договорились, – закивала Тая.

Баба Люба, как всегда, была очень рада своим гостям, и, как всегда, с трудом скрывая довольную улыбку, поворчала, что зря Анна Аркадьевна потратилась на цветы, а потом заварила такой привычный куриный чай и угостила своих гостей пирожками с капустой.

На что Анна Аркадьевна, блаженно закатывая глаза от невероятно вкусной сдобы, как всегда, поворчала в ответ, что такими темпами она скоро ни в одно свое платье не влезет. А Тая, как всегда, утопая в мягких и разноцветных подушечках на диване, наблюдала за такими любимыми и родными женщинами, думала о том, как же это здорово, когда все в твоей жизни «как всегда»…

Лена открыла глаза еще до того, как прозвенел будильник. За столько лет работы на заводе она привыкла просыпаться ровно в пять пятьдесят независимо от того, выходной это или рабочий день. Открыв глаза, она посмотрела в окно, но ничего кроме темноты там не увидела – солнце еще не встало. В их краях оно вообще было редким гостем: поздно просыпалось, обычно совсем ненадолго, потом, как правило, пряталось за тучи или облака и очень рано скрывалось за линией горизонта, уходя в следующий день. И если ты был заводчанином и работал с восьми до шести, то твои шансы увидеть солнце сводились к нулю. Разве что в выходные. Да и они пролетали так незаметно, что Лене становилось не по себе, когда она осознавала, заводя по привычке будильник на 06:00, что уже вечер воскресенья, а это значит, что завтра понедельник, а с ним и новая рабочая неделя, где ее ждет ненавистный завод…

Лена повернула голову направо и посмотрела на четко вырисовывающийся на фоне светлых обоев профиль Бориса, который спал рядом с ней. Широкие крылья его носа раздувались еще больше при каждом вдохе, приводя в движение усы и губы. Рот при этом был слегка приоткрыт, и можно было слышать, как он тихонечко свистит сквозь свои выпирающие вперед зубы. «В темноте он похож на бобра», – подумала Лена. От мужчины пахло потом, табаком и чем-то кислым. Лену передернуло. «Видимо он опять пил в кресле, когда я спала», – грустно констатировала она. То, что Борис не на шутку увлекся спиртным, она заметила не сразу.

На заводе с алкоголем было строго, и на мужчин, которые злоупотребляют, стучали свои же коллеги. Начальники, как правило, ни с кем не церемонились и увольняли незамедлительно. При всем при этом папа Лены при жизни был с алкоголем на ты, обожал домашнюю вишневку, а ужин считал не ужином, если ему не налили сто граммов ледяной водки под хорошую закуску. Поэтому у нее и в мыслях не было, что у мужчины, который тем более работает фрезеровщиком на заводе, могут быть проблемы с алкоголем.

Чем старше Лена становилась, тем больше она убеждалась в том, что ни черта не умеет разбираться в людях. Она не была ни такой хваткой и пронырливой, как Белла, ни в меру осторожной и аккуратной, как Лиза, и уж тем более не такой сильной и уверенной в себе, как мама. Она не умела заводить подруг, и если с кем-то и сближалась, то неизменно оказывалось, что женщина, набивающаяся ей в друзья, на самом деле конченная стерва и сплетница, которая не упускала случая распустить грязные интриги за ее спиной. А их было предостаточно, если принять во внимание белобрысую и голубоглазую Таю, которая подрастала без отца в самой обычной интеллигентной семье… Более того, у Таи были фамилия и отчество дедушки, что вызывало еще больше поводов для пересудов. Пожалуй, масло в огонь добавляло и то обстоятельство, что эта самая обычная интеллигентная семья была еврейской, а глава семьи – покойный Лев Константинович Виельгорский – был самым ярким ее представителем. И, может быть, не будь у ее мамы Анны Аркадьевны такой прямой спины и такого количества красивых сумок и туфель, а у нее с сестрами таких темных волос и ярких глаз, наряду с золотыми медалями и красными дипломами, то и никто бы и не обратил внимания на маленькую светленькую девочку, которую воспитывают на пару мама и бабушка, но все вышеперечисленное было и ни коим образом не давало покоя завистливым мыслям окружающих… Разочаровавшись в дружбе в первый раз, а потом во второй и третий, Лена пришла к выводу, что проще вообще никого не пускать к себе в душу, чтобы потом не было еще более одиноко…

Будучи самой младшей из трех сестер, Лена всегда оставалась где-то в стороне. Родись она с каким-нибудь выдающимся талантом: глубоким голосом, склонностью к живописи или музыке, она, быть может, смогла бы превзойти своих предшественниц, но судьба, к сожалению, ничем таким ее не одарила: ни тяги к искусству, ни к чтению, ни даже к учебе у нее не было. И как бы она ни завидовала успеху своих старших сестер, но именно благодаря ему и следовавшим за ним элегантным шлейфом из безупречной репутации учителя относились к ней немного снисходительно, списывая ошибки на невнимательность и детскую рассеянность. И если среднестатистический студент работает первые два года на зачетку, чтобы потом три оставшихся зачетка работала на него, то Лене даже этого не приходилось делать. Видя фамилию Виельгорская, преподаватели все как один расплывались в довольной улыбке в ожидании четкой и свежей мысли, чего у Лены, к несчастью, никогда не было. Нет, она не была глупой или ленивой, и изо дня в день занималась уроками, чтением книг и заучиванием английских слов, но просто все эти простые операции, в отличии от ее сестер, давались ей с трудом, а что самое страшное – без особого удовольствия. Отчего Лена чувствовала себя большим пустым сосудом, который, как бы ни старались наполнить водой, все равно оставался пустым.