Увлеки меня в сумерки (ЛП)

— Нет, до тех пор, пока Сабэль не найдет что-то в книгах Мерлина.

— Я помогу ей искать.

— Независимо от того, что вы найдете, эти слова изменили меня.

Его пальцы сжались на ее плечах, и темные глаза пронзили девушку, одновременно серьезные и требовательные.

— Как и все волшебники, я не интересуюсь ни одной женщиной, кроме моей пары.

Он не лгал. Он занимался каким-то половым актом с другой женщиной, потому что его вид требовал энергии, которую она отказалась ему дать. Она не оставила ему выбора, но от осознания того факта, что он пошел к другой, не сказав ей, было больно. Странная смесь ярости, вины, боли и желания затопила ее грудь. Слезы жгли глаза, как кислота. Она проглотила их.

— Я поставила тебя в ужасное положение.

Ее голос дрожал, и она ненавидела, что не могла его контролировать.

— Прости меня. Я разрушила твою жизнь…

— Остановись. — Харстгров притянул ее ближе. — Я именно там, где хочу быть. Я бы не пожелал ни о чем из этого, кроме Матиаса, рисующего мишень на твоей спине. Я знаю, что ты любишь Мейсона…

Но она не любила. Фелиция прикусила губу. Рассказав Харстгрову правду, она поможет снять часть вины, которую он испытал, делая все, чтобы спасти ее.

— Он… любит меня, — прошептала она.

Харстгров уронил руку и отступил.

— Я знаю.

Она потянулась, схватила его за рукав. Даже это маленькое прикосновение пронеслось сквозь нее ошеломляющим жаром. Ее потребность в нем росла каждый час, и Фелиция задавалась вопросом, как долго она сможет бороться с ней.

— Он мой лучший друг, — прошептала она.

Он пристально смотрел ей в глаза, сканируя лицо.

— Ты любишь его?

Харстгров подошел ближе, и она вздрогнула.

Любовь была слишком болезненной, когда в результате кто-то уходил. Дейдра показала ей отчаяние, которое может причинить разбитое сердце. Она превратилась из яркой женщины в пустую оболочку, сломленную мучениями, ее уверенность была разрушена, здравомыслие потеряно. Ее воля к жизни была в конечном счете украдена. Фелиция не хотела переживать о Харстгрове. Но она боялась, что было слишком поздно.

Он пожертвовал многим, чтобы защитить ее, как она могла лгать?

— Я люблю его… как друга.

Она закрыла глаза, зная, что эти слова изменят все, но она обязана ему честностью.

— Я думала, что он заботился обо мне так же. Но за мгновение до того, как ты появился на нашей свадьбе, он сказал мне, что его чувства стали глубже.

Нахмурившись, Харстгров двинулся дальше в ее личное пространство.

— Зачем тебе замуж, если ты не влюблена? Ты беременна?

— Нет! Когда-нибудь я захочу создать семью, но признание Мейсона, что он любит меня, было шоком, к которому я не была готова. Я даже не была уверена, стоит ли мне продолжать церемонию.

Он провел пальцами по ее щеке, и глаза Фелиции широко раскрылись.

— Почему ты не хотела, чтобы он влюбился в тебя?

Фелиция старалась изо всех сил ответить. Говорить про Дейдру было так… болезненно.

Лично. Если открыться Харстгрову, то это еще больше сблизит их.

— Это не имеет значения. Ничто не изменит чувства Мейсона или тот факт, что мы уже предали его. Все, что мы делаем, это просто поворачиваем нож в его ране.

— Ты думаешь, что отрицание того, что между нами, не причиняет мне боль? Я думаю, от этого даже тебе больно. Ты действительно этого хочешь?

Боже, нет. В тот момент Фелиция поняла, что Мейсон все еще ее лучший друг… и ее лучшее оправдание. По правде говоря, она была слишком напугана, чтобы рисковать своим неопытным сердцем для Харстгрова. Да, теперь у него были чувства к ней. Но продержатся ли они дольше, чем чувства Алексея к Дейдре? Харстгрову было бы так легко поддаться и так трудно забыть. Зачем подписываться, чтобы разбить себе сердце? Только потому, что магия временно связала их, не гарантировало, что все, что он чувствовал, продлится, когда опасность минует.

— Прямо сейчас, — пробормотала она.

— Мы должны иметь дело с ситуацией, а не с беспорядком наших чувств. Мы спарились, но твоя магическая подпись не изменилась. Брэм предполагает, что завершение нашего союза, возможно, поможет. Но Мейсон так много сделал для меня за эти годы и хотел жениться на мне несмотря на то, что я не отвечаю на его чувства. Я не могу предать его.

— Дело не в Мейсоне, а в твоем страхе. — Он притянул ее ближе. — И почему я тебя пугаю.

Сердце Фелиции заколотилось. Она вырвалась из его рук и попятилась к двери.

— Харстгров, я…

— Черт возьми, меня зовут Саймон!

Он крепко сжал ее, его дыхание было тяжелым, глубоким.

— Я не знаю, от чего, черт возьми, ты бежишь, Фелиция, но теперь, когда знаю, что ты не любишь Мейсона, у меня нет сомнений в том, чтобы сказать тебе, моя пара, что ты важнее для меня, чем что-либо или кто-либо, даже мой брат. Я не успокоюсь, пока твое сердце не станет моим.

Глава 10

Она не любит Мейсона.

Эти слова отозвались в голове Герцога, когда Фелиция с широко раскрытыми глазами отпрянула от него, и ужас отразился на ее изящном лице. Она вздрогнула и отступила.

— Ты хочешь мое сердце? Нет. Тебе нужна энергия, хочешь… секса. Ты…

Он подошел ближе, схватил ее за плечи.

— Хочу от тебя большего, чем секс. Гораздо большего.

— Это спаривание. Эти слова заставили тебя почувствовать что-то нереальное.

Если Фелиция так думает, то у него для нее есть новости.

— Нет, я чувствовал это с тех пор, как пожал тебе руку в день нашей встречи. Это ты.

Она уставилась на него.

— И ты думаешь, что хочешь моей… любви?

— Я не соглашусь на меньшее.

Его слова, казалось, выбили воздух из ее легких, и она выглядела готовой убежать.

Герцог сделал единственное, о чем он молился, чтобы напомнить ей, как хорошо им может быть вместе: он поцеловал ее.

Когда его губы накрыли ее, он призвал Фелицию открыться для него, поглотив ее вздох, когда девушка сделала это. Он сжал ее голову в руках, держа прямо под собой, пока исследовал ее рот, пробуя на вкус. Как и вчера, когда он поцеловал ее, Герцог купался в ее вкусе и правильности. Сладость, женщина, намек на терпкость. Принадлежит ему… без сомнений.

После минутного колебания Фелиция обняла его, схватив за плечи. Прижавшись ближе, она захныкала. Это был самый сладкий звук, который Герцог когда-либо слышал, и когда он наклонил голову, чтобы поцеловать еще глубже, его взгляд коснулся ее лица. Красные губы, полузакрытые глаза. Желание стерло страх с лица, оставив ее жаждущей, задыхающейся, такой же, как и он сам.

— Видишь? — выдохнул он. — То, что между нами — это правильно, Фелиция. Конечно, я хочу твоей любви.

Как будто он вылил на нее ведро ледяной воды, Фелиция сразу побледнела и отрицательно покачала головой. Она вырвалась из его рук, направилась к двери. Ее голубые глаза заслезились, умоляя его не преследовать ее.

— В чем дело? Почему любовь пугает тебя?

Она не сказала ни слова, просто развернулась. И побежала.

Ее отпор усилил его потребность предъявить права на нее, пометить ее. Его руки дрожали, кровь кипела. Его член ныл. Герцог никогда не хотел женщину сильнее, чем Фелицию. Она была лихорадкой, царапающей его кожу, сводящей его с ума от желания.

И он знал, что она хотела его так же сильно.

Фелиция оглянулась. Она выглядела испуганной и подавленной. Герцог выругался… но заставил себя отпустить ее. Пока. Ей нужно было время, которое он мог дать ей, чтобы принять его и их пару, примириться с тем, что ее беспокоило.

Герцог дал бы ей все, что мог, но из-за надвигающейся опасности и возрастающей лихорадки это не могло быть долго.

Поскольку Фелиция была невосприимчива к магии, разумно было предположить, что потребуется больше, чем обмен словами, чтобы сделать их связанной парой, особенно с ее стороны. Секс был следующей логической возможностью.

И он должен выяснить, и быстро, почему она боялась любви.