Страница 2 из 4
Ночь прошла тревожно. Отец и мать глаз не смыкали. Еленку одну даже "до ветру" не выпускали. Только все же поутру, шагая через лес, к большому торговому тракту, Горын приметил, что незваный гость с трудом скрывает оживление, и глаза его не печалью светятся, а сияют радостью и надеждой.
Воротившись домой, дракон проверил схоронку. Бесценный оберег лежал на своем месте.
Тут бы и успокоиться, но нехорошее предчувствие не оставляло Хранителей. И точно, к вечеру снова нежданные гости на пороге.
Тощая слепая бабка с трудом поднялась на крылечко. Одной рукой клюку свою сжимает, за другую девчоночка лет пяти уцепилась. Не поймешь, кто кого ведет, кто кому опора. Обе вымокли под послеполуденным дождем. Босые ноги посинели от холода.
Совсем закручинился Горын. Этих-то никак в амбар на ночь не отправишь. Не по-людски это. Да, и драконово сердце не даст так поступить. Почем знать, может это вовсе не злонамеренные Калики Перехожие, а самые себе обычные несчастные побирушки.
А вот Василечек новым гостьям обрадовался. Точнее - младшей из них. Давно не случалось ему с маленькими детьми играться. Трудно ведь такому крохе в семье, где братья и сестра много старше него.
Только девчушка все дичилась. Забралась на печку, куда сердобольные хозяева бабульку ее определили, и ни ногой оттуда. Так бы и просидела все время под боком у слепой бабки. Но Василек все же улестил ее, поволок в сени мышиную норку показывать. Хорошо у него получалось с грызастыми ладить. Баюн на него даже злился из-за этого. Но маленькая нищенка кота приласкала, успокоила. Так что мышиное представление смотрели вместе.
И малышка напоследок так расшалилась, что хотела мышат даже в избу на показ вывести. Только Василек не согласился, нечего грызунишкам в горнице делать, да и не могут они туда сунуться, тятенька супротив них какую-то пугалочку там придумал, чтобы до сала с маслицем, муки лакомой и сахарной головы не сумели добраться. Тут Баюн, распушив усищи, мяукнул, то ли поддакивая малому, то ли, посмеиваясь над его речами. Вовсю разошлись ребятенки. Под вечер затеяли еще и в салочки играть. Девчоночка хохотушкой оказалась. Даже, когда у ларя с мукою с Васюткой вместе споткнулись и по полу кубарем покатились, колокольчиком заливалась.
Утром Марьяга на прощанье не только корзинку еды убогим приготовила, но и кой-какую обувку им дала, чтобы ноги поберегли. А как только дверь затворилась, поторопились они с Горыном к заветной схоронке. И опять вздохнули с облегчением: все на своем месте.
День-другой прошли спокойно. А на третий вновь подогнулись курьи ножки избы, вновь заскрипела калитка, вновь застучала деревяшка по вымощенной камнем дорожке. И бравый, потрепанный жизнью и боями солдат с деревянной ногою ступил на порог.
Этого самого бывшего гвардии рядового Никтина на ночлег определили на сеновал. Хоть и увечный, а в походной жизни ко всяким условиям привык и приноровиться умел ко всему. Да только, к большой досаде Хранителей, он едва ли не целый день в избе проторчал. И коту Баюну поначалу этот гость никак не гляделся. Котище и сам поболтать мастак, а тут служивый, у которого рот не закрывается. Правда, потом толстый Баюнище разлегся на коленках служивого, позволил себя за ушком почесать.
Ну, а молодые Горынычи солдатские побасенки слушали с восторгом. Особенно Лукьян. Ему ведь только намекни на огонь да порох, вовек не оторвешь от рассказчика. Да тут еще оказалось, что Никитин в рядом с самим Иваном-царевичем с Чудом-Юдом сражался. А уж о молодецких подвигах царевича вся земля слухами полнится. У Лукьяна глаза разгорелись, даже как-то раз не сдержался, искорка проскочила. Иван-царевич ведь ему, можно сказать, ровесник. Пятьсот драконьих лет все одно, что двадцать пять человеческих.
А младшенького солдат все веселил, к потолку подбрасывал. Даром, что калека, руки крепкие, каменными мускулами бугрятся под изношеной шинелькой.
Не нравится мне этот солдат, - шепнула тихонько Марьяга мужу. Тот головой согласно кивнул и зубами скрипнул, что поделаешь, гость, надо привечать.
В общем, вздохнули они с облегчением, когда словоохотливый служивый наладился восвояси, а схоронка при этом никак не пострадала. И только теперь почувствовали, как умаяло их напряжение всех этих дней. Поужинали и присели на крылечке вдвоем, Марьяга мужу голову на плечо положила. Как вдруг опять затрепыхалась избушка. И совсем уж чудные странники наведались в лежащий на отшибе хутор.
Что искали тут купцы заморские понять невозможно. Прикатили, устроили сущий базар. Удивительные люди разложили товары один другого чуднее. Косоглазый китаец с нелепой косицей тончайшие шелка на циновочке разворачивает. Тощий индус в чалме нити жемчуга и самоцветов перебирает да расхваливаетl Охранником же или прислугою при них огромный чернющий до синевы арап. Этому делать на хуторе было нечего. Все забавлялся с котом-Баюном. А еще про плаванья и корабли Емеле рассказывал. Парнишка-то бредил путешествиями по морям-океанам. Кабы не отцова воля и к послушанию привычка, век бы на землю не ступал.
Еле-еле отбились от них. Заглянули в тайник, никуда не делся оберег. Но вот назавтра обнаружилось, что пропало иное, для родителей не менее ценное, сокровище. Исчезла Еленка.
Бросились на поиски. И чего только не обнаружилось в округе. И солдат-то одноногий, судя по следам, немало покружил в прибрежном лесочке задолго до того, как к ним в дверь постучался и немало времени после. И купцы тоже, можно сказать, в засаде здесь сидели. И мышиных следов немало к дереву с дуплом привело. Бумагой и чернилами в нем пахло. А еще Еленкой. И клочок Баюновой полосатой шубы здесь обнаружился.
Кинулись с кота объяснения стребовать, да только как в воду канул котофей.
Когда же за всем этим шумом-гамом про оберег вспомнили, то оказалось, что и он исчез бесследно . Опять обвели вокруг пальца драконов Калики Перехожие! Чем жили- дорожили, украли, увели. А самое страшное, что родная дочь, кровинушка, под подозрением. По всему выходит, соблазнили девицу посулами нечестивыми. Даже колечко заветное, по которому разыскать ее можно, сняла. Да и не раскрыли бы чужаки без подсказки секрет семейной схоронки.
Но наиболее растревожился Емельян, простить себе не мог, что не распознал лихих людей, развесил уши, слушал их побасенки, а главного и не заметил. Потемнели его очи, словно море в бурю:
- Я разыщу их, верну оберег и сестрицу. Далеко не уйдут! Чуял от них речкой Иволгой пахло. Не иначи, как на струге пришли в Толоку. Оттуда до нас верхом лишь пару дней пути, - закрутился Емелюшка , смерчем взвился и полетел к реке. Едва успел отец за ним вослед.