Черная тарелка

Оставались Брянщина со Смоленщиной, Калининградщина да Москва с Питером. Здесь нам ловить было нечего – к гадалке не ходи. Поскучнел наш штаб, приуныл. И потрезвел. Выхаживающий с опущенной головой из угла в угол Геннадий еще больше, чем всегда, походил на великого человека, но, увы, после Ватерлоо. Серега курил сигарету за сигаретой. Толя Горский забился в угол и с кем-то озабоченно говорил по телефону. Клавы в зале не было – я не заметил, когда она исчезла.

Минута проходила за минутой. Мы без всяких надежд, без каких бы то ни было позитивных электоральных ожиданий, как подсудимый перед выходом присяжных с приговором «виновен», поглядывали на телеэкран, где резвились девчонки из группы «Сверкающие». И вот последний раз сверкнули их очаровательные попки, и появилась заставка «Главросизбиркома», а затем и сам его председатель. Он сказал, что скоро утро и все, наверное, уже устали, но дорогие телезрители не зря оставались у своих голубых экранов, потому как предварительный подсчет голосов практически закончен и он, тут председатель лукаво усмехнулся, он, то есть подсчет голосов, принес небольшие сюрпризы. Тут говорящую голову сменила диаграмма, и мы на добрую минуту лишились дара речи.

На самой верхушке диаграммы с обычной кучей процентов расположилась президентская рать. Кто ждал другого? А много ниже ее, но выше роковой черты рядышком, практически в один уровень стояли: коммуняки, маргиналы, мы и невесты, причем мы впереди невест.

Немую сцену оборвало ликующее «Вау!» Сережи Сонокотова. Толя Горский выкрикнул «Победа!», а Гена совсем не по-наполеновски – что под Аустерлицом, что под Ватерлоо – подпрыгнул и взвизгнул «Ой, мамочка!».

Вслед за этим поднялся невероятный гвалт, и сразу же невесть откуда, должно быть, из туалета явилась Клава. Глаза у нее были красные – неужто ревела? Она растерянно посмотрела на нас, вопящих от восторга, потом на телеэкран и, осознав случившееся, бросилась к мне, уткнулась зареванным лицом в мой пиджак и счастливым голосом повторяла: «Получилось, получилось, получилось…»

В конференц-зале творилось что-то невообразимое. Приходили и уходили какие-то люди. Одновременно звонили все мобильные телефоны. Позвонил даже сам Семен Захарович. Неведомо откуда появились цветы. А владелец «Царской коллекции», словно ждавший победную весть за дверью, собственноручно, сгибаясь под тяжестью картонной коробки с дюжиной бутылок, внес в зал столь необходимый нам в те минуты напиток.

Гуляли мы до полудня. Ох, и гуляли же мы. И Клава, моя Клава, главная виновница торжества, с сияющими глазами принимала поздравления, не отходя от меня ни на шаг.

Остаток олигарховых средств Гена Последнев поделил истинно по-братски, выдав всем участникам победоносной избирательной кампании солидные премии. Щедро наградил он и меня с Клавой. И мы с ней рванули к теплому солнышку и ласковому морю: не мудрствуя лукаво выбрали плебейскую Анталью, где и пробыли две почти безмятежные недели. «Почти» – потому что среди наших сопляжников попадались Клавины избиратели, и они беззастенчиво лезли за автографами. Впрочем, это не особенно отвлекало нас от главного – в своем номере мы оставались одни.

Когда же этот медовый, если так позволительно сказать, полумесяц закончился и мы вернулись в Москву, начались суровые будни, которые воскресили забытый Клавин вопрос: а нам с тобой это надо?

Клава накрыла для подружек в супермаркете хороший стол и уволилась. А на следующий день вышла на новую работу.

Как ни странно, осложнения начались с сущих пустяков, с чисто бытовых вопросов, которые в Палате издавна регулируются в первую очередь: сначала парламентарию следует предоставить необходимые жизненные блага, а уж потом спрашивай с него, как блюдет народные интересы. И впрямь, поди порешай государственные дела на голодное брюхо.

Вернувшись ко мне с первой получкой, Клава сначала по-детски радовалась – таких деньжищ она прежде в руках не держала. Я искренне разделял ее радость. Вскоре, однако, Клавой овладели сомнения – так ли это хорошо. Наделенная природным тактом, она считала, что мужчина, с кем она делит обеденный стол и постель, должен зарабатывать больше ее. Мне это было до лампочки, но озабоченность подруги меня все-таки слегка угнетала.

А потом причин волноваться стало куда больше. В результате сложной межпартийной интриги при дележке должностей Клаву совершенно неожиданно выдвинули на почетный и ответственный пост вице-спикера Палаты. Впрочем, это закулисное, несомненно одобренное свыше решение было вовсе не глупым и не случайным. Благодаря клипу «Чистая Русь» лицо Клавы было узнаваемым, а сама она популярной, как говорится, среди широких слоев населения. С другой стороны, манипулирующие Палатой силы считали мою подругу легко управляемой простушкой. Простоты ей и впрямь было не занимать. А вот насчет управляемости они просчитались.

Об избрании Клавы на один из высших государственных постов я узнал из теленовостей. И был потрясен не меньше ее самой. Домой она вернулась в истерике, я приводил ее в чувство сначала водой, а потом нашим проверенным способом. В общем, через час над случившимся уже можно было слегка подшучивать. Нежно оглаживая Клаву после жарких объятий, я шептал ей на ухо:

– Вице-спикер ты мой… Нет, Клаша, настоящий вице-спикер это мужик… А ты… – Руки мои блуждали по всем ее совсем не парламентским выпуклостям и впадинам. – Ты у меня вице-спичка!

– Это я-то спичка?! – с наигранным негодованием воскликнула Клава, вырвавшись из моих рук и взгромоздившись на меня подобно наезднице-амазонке. – Это тебе спичка? Это тебе спичка? – приговаривала она, звонко шлепая себя по ляжкам, уподобить которые спичкам было бы чистым преступлением.

Мы хохотали и катались по кровати.

А на следующее утро Клава совершила непростительную для вице-спикера оплошность. Даже две. Коллега-парламентарий заметил ее выходящей из метро и задал естественный вопрос:

– Клавдия Николаевна, что это вы общественным транспортом? Чтоб ближе к избирателям?

– Да нет, что вы… – смущенно ответила Клава. – Мне тут ехать всего ничего. Одна пересадка.

Вторая оплошность была хуже первой. Посреди дня Клаве позвонили из Управления делами Палаты и почтительно поинтересовались, где она намерена поселиться – в загородном коттедже или на городской квартире, а если в квартире, устроит ли ее Остоженка. На что она простодушно ответила, что у нее есть большая комната в коммуналке, но вообще-то она чаще ночует у своего друга. То есть у меня.

К концу дня вся Палата смеялась над своим новым вице-спикером.

Две оплошности создали Клаве репутацию этакой парламентской дурочки. Впрочем, дурочки не безобидной: ее наивный отказ воспользоваться причитающимися ей благами ставил под угрозу социальные завоевания трудящихся парламентариев. Но это еще полбеды. Беда же заключалась в том, что у нее появились первые настоящие враги – влиятельные, мстительные и беспощадные.

Первым врагом, естественно, оказалась Куцая, которая не могла простить Клаве, что та публично назвала ее блядью, хотя, учитывая внешность Маргариты Леонтьевны, это было для нее большой честью. Вторым врагом стал Владлен Красноперский. Причина тоже была очевидной: он сам претендовал на пост вице-спикера, причем не без оснований, поскольку уже несколько лет сидел на этом теплом местечке. Но Клава не только его заняла, причем так, походя, без борьбы и интриг, но еще и подсыпала соли на свежую рану.

На одном из первых пленарных заседаний, которое вела Клава, Красноперский, выступая с места, позволил себе гневную инвективу в адрес сотрудниц парламентского аппарата: и писчей бумаги у них не допросишься, а когда наконец принесут, то она смахивает на туалетную, и вот распечатку постановления ему принесли с опозданием, и билет на самолет для него почему-то оказался в общий салон, а не в положенный ему по должности и званию бизнес-класс. И вообще, женщин ни к чему серьезному подпускать нельзя – их место в постели и на кухне.