Черная тарелка

Итак, первый раунд за нами. Но уже прозвучал гонг на второй. Когда Маргарита Куцая заговорила, я забыл о ее неловкой позе, старомодном темно-синем костюме с белой блузкой и черным галстуком-шнурком, о нелепом пучке жидких крашеных волосенок. Она говорила четко, напористо, убедительно. И я снова запаниковал – что моя сможет противопоставить этому потоку предвыборного красноречия? Мне до слез стало жалко Клавочку, и в который раз я проклял свое легкомыслие и дурацкую, холуйскую услужливость перед ЭРОСом.

– А теперь слово вам, Клавдия Николаевна, – услышал я голос ведущего. – Прошу вас.

Вот оно! Начинается. Сейчас произойдет катастрофа…

Но ничего страшного не случилось. Клава очень женственно поправила платье на коленях и с милой застенчивой улыбкой на устах сказала, что в большой политике она новичок, не чета Маргарите Леонтьевне, но и ей есть что сказать уважаемым избирателям. И пошла чесать как по писаному. Порой слегка запинаясь и подыскивая слова, но в целом дельно Клава изложила нашу платформу и попутно заметила, что невестам, которые мнят себя едва ли не главными радетелями народных интересов, не грех было бы вставить в свою программу хотя бы самую экологическую малость. Так и сказала – «экологическую малость». Браво, Киса, браво, что значит школа! – цитатой подумал я.

Однако дальше дела пошли хуже. Куцая задавала язвительные вопросы, а Клава с трудом находила на них удовлетворительные ответы и заметно нервничала. Я с трудом вспоминаю те минуты – и я, и Клава, как потом она призналась, прожили их словно в плотном тумане. Остались ощущения.

Это было похоже на боксерский поединок чемпиона, признанного фаворита, и претендента на титул, где букмекерские ставки достигают десяти к одному. Заведомый победитель молотит приговоренного к нокауту почем зря, тот пытается уйти, прижимается к канатам, вяжется, клинчует. Так было и здесь. Куцая осыпала Клаву тяжелыми ударами, каждый из которых запросто мог нокаутировать куда более опытного бойца; ведущий, как опытный рефери, в любую секунду был готов открыть счет, но Клава всякий раз каким-то чудом оставалась на ногах, то есть на своем табурете, хотя то и дело явно оказывалась в грогги. Она отвечала коротко и не всегда убедительно, однако, надо отдать ей должное, все-таки по существу, и встречными вопросами пыталась сдержать напор соперницы.

Фаворит месит кулаками противника, а тот на удивление публики держится раунд за раундом. Победа странным образом не дается в руки, ускользает. И вот уже без пяти минут победитель сам начинает нервничать и суетиться.

То же произошло с Куцей. Она занервничала, заторопилась и стала крикливо поливать программу нашего ЭРОСа, не дожидаясь Клавиных ответов. А Клава, выйдя из клинча, нанесла встречный удар, тяжесть которого соперница оценила не сразу:

– Вы бы лучше, Маргарита Леонтьевна, рассказали нам насчет приданого…

Ей-богу, это не было домашней заготовкой. Когда я наставлял Клаву перед боем, нелепейший пункт российско-невестинской программы даже не упоминался.

– А что, собственно, рассказывать, – раздраженно ответила Куцая. – Всем известно, что в случае нашей победы каждая российская девушка, впервые вступая в брак, получит от нашей партии приданое.

– Очень мило, – сказала Клава. – А вы знаете, сколько ежегодно девиц в России выходят замуж по первости? Надеюсь, проверка девственности у вас не предусмотрена?

Куцая растерянно оглянулась по сторонам. Невест они явно не удосужились пересчитать. Клава выдержала паузу и продолжала:

– А не мешало бы знать. Для своего же бюджета. Ладно, а в каком виде это приданое будет? Натурой или как? Сундук с перинами или наличные?

– Приданое будет выдаваться деньгами…

– Это по сколько же? – Голос Клавы стал слегка ехидным.

– Ну я не знаю… мы точно не считали… – В грогги была уже Куцая. – Ну рублей сто… сто пятьдесят…

– Вы в магазинах-то бываете? Да даже на вещевом рынке комплекта постельного белья дешевле трех сотен не найдешь. Вы что, по простынке дарить будете? Хорошее приданое!

И тут Куцая сорвалась:

– Не лезьте не в свое дело! С вашим менталитетом торговки вам не понять простого внимания к людям…

– Торговка – говорите? – Лицо Клавы окаменело. – Да, торговка! Когда вы и такие, как вы, наманикюренными пальцами перебирали бумажки в райкомах, я картошку в подсобке перебирала. У меня до сих пор грязь под ногтями.

– Ах скажите! И это дает вам право лезть грязными руками в чистое приданое чистых российских девушек, российских невест? – Куцая окончательно потеряла контроль над собой. – Я немного интересовалась вашим моральным обликом. Навела справки. У вас, милочка, беспорядочные связи…

Ведущий привстал на своем табурете и замахал руками. Но не успел вымолвить ни слова, потому что Клава спокойно и смачно произнесла:

– Сама ты блядь, Маргарита Леонтьевна!

Неожиданная, абсолютно неприемлемая для общероссийского телевиденья Клавина элоквенция стала событием недели. Об этом свидетельствовали и бесчисленные повторы скандального эпизода в новостях, и обвал телефонных звонков в редакции, и газетные заголовки тех дней. Вот только некоторые из них:

Сказав А, надо говорить Б… («Негоцiантъ»),

Срывание всех и всяческих масок («Последние Известия»),

Вещи, названные своими именами («Столичный ленинец»),

Распоясавшиеся жидоэкологи («Назавтра»).

В считанные дни в сети появился неизвестно кем сварганенный сайт www.klasha.ru, в чате которого вовсю резвились сексуально озабоченные народные политологи и уже появившиеся Клавины фаны. «Засадил бы ей за милую душу…» – вещал на весь мир Сексгигант. Ему возражал благородный рыцарь, скрывающийся под ником Вовчик: «Лапы прочь от нашей Клавочки!»

Клава, прежде не знакомая с интернетом и им не интересовавшаяся, от души веселилась, хотя, время от времени вспоминая теледебаты, и всплескивала руками: «Господи, угораздило же меня ляпнуть такое!» А наш Генка Последнев возбужденно потирал руки: после Клавиной выходки социологи прибавили ЭРОСу аж три десятых процента.

Впрочем, этого было маловато. За месяц до выборов мы не добирали до проходного порога в пять раз больше. В штабе понимали, что шум вокруг партии затихает и нужны новые акции, новые информационные поводы для его продолжения. А для этого требовались деньги, которых, увы, не было. Достаточно сказать, что даже со мной ЭРОС до сих пор так и не расплатился. Но все устроилось – неожиданно, быстро, счастливо.

Поздно вечером, едва ли не ночью Последневу позвонили от того, кого среди других ему подобных незаслуженно обижают глупой кличкой «олигарх», от того, кто уже дал на раскрутку ЭРОСа немалые бабки, а потом зажадничал, как говорят, зажидился, и давать перестал. Позвонили и поинтересовались, не трудно ли будет Геннадию Никодимовичу подъехать утречком в офис. Какие труды, о чем вы говорите! Буду к восьми. Нет, к восьми рановато. Семен Захарович в это время плавает в бассейне. А к девяти будет в самый раз. Хорошо? Так я вас записываю на девять. Отбой.

Ошалевший Гена тут же отзвонил мне и велел сопровождать его в поездке к благодетелю. Без четверти девять мы уже сидели в его приемной.

Приготовившись увидеть в приемной олигарха – простите, что и я пользуюсь этим нелепым словечком, – немыслимо сказочную роскошь, я был приятно удивлен простотой и демократичностью обстановки. Стол, за которым сидел помощник Семена Захаровича, вежливый мужчина средних лет в хорошо сидящем темном костюме, был вовсе не золотым, не красного дерева и даже не карельской березы, а совсем обычным, скорее даже невзрачным – из фанерованной доски. И кресла, в которых мы с Геной дожидались приглашения в высокий кабинет, оказались хоть и кожаными, но самыми заурядными, из магазина офисной мебели. Впрочем, как следует рассмотреть детали обстановки я не успел, потому что помощник, что-то у кого-то спросив по интеркому, сказал:

– Проходите. Семен Захарович вас ждет. У вас семь минут.