Укротительница змей

– Вот еще! Зачем ей меня бить?

Я решила, что невежливо дальше расспрашивать, хотя мне ужасно интересно было, как она с мачехой живет.

В этот день нам после обеда сказали, что нас завтра обеих выпишут!

А вечером Аня мне показала ультрафиолетовую лампу. Она висела у нас на стене, и оказывается, можно было нажать на выключатель самим и ее зажечь! Ультрафиолетовая лампа убивает всех-всех микробов. Вот мы ее включили и стали ждать, чтобы она микробов убила. Она таким синим светом засветила, как реклама «Аэрофлот» на доме на Ленинградском шоссе, там еще ковер-самолет нарисован. Очень приятно было. И запахло озоном – это так после грозы пахнет, мне папа говорил, что это очень полезно.

И тут вдруг из коридора медсестра прибежала, она мимо проходила, увидела, скорее к нам, лампу выключила и говорит:

– Вы что делаете, а? Кто вам разрешил?

– Мы инфекцию убить хотели, – сказал ей Аня. – Мы имеем право на дезинфекцию.

– Ну и деловая ты! – ответила медсестра. – А ты не знаешь, что это опасно? Глаза можно испортить, будешь слепая ходить. Маленькая еще, дезинфекцию делать.

А на следующий день нас выписали. И я так хотела, чтобы в этот день дежурила моя любимая Оля, ну вдруг так получится, что она с кем-то поменялась и будет работать! Но была не она. Я очень хотела посмотреть на Анину мачеху, интересно же, как настоящие мачехи выглядят. Но за ней приехал папа. А за мной мама с папой. И они уехали в свой конец города, а мы в свой.

**

Дома наконец-то можно было вкусно поесть, надеть домашнюю одежду, и попугай меня ждал. Я думала, как теперь буду всем рассказывать, как я лежала в больнице, и сколько всего видела, и про железы знаю, и даже как мальчик писать могу.

Вечером я позвонила своему соседу по подъезду и приятелю Андрею Туманову, узнать домашнее задание и что у нас в школе происходит, а он мне сказал, что завтра последний день четверти и викторина! Викторины я очень люблю, они так редко проходят, вот прошлая осенью была. Мы читаем всякие книжки, готовимся, а потом делимся на команды, и к нам приходят библиотекари из местной библиотеки и задают нам всякие вопросы по книгам, и задачки на находчивость дают, и много всего еще. Прямо, как в игре «Что, где, когда». И чья команда выиграет, тому призы дают всякие. А выигрывает всегда моя, потому что я почти на все вопросы ответы знаю. И в этот раз тема была – по всем частям «Незнайки» и моему любимому «Волшебнику изумрудного города»!

Я сказала своим, что хочу завтра в школу пойти, я же теперь здорова. Но мама сказала, что мне участковый врач сначала справку должна дать, а так просто меня никто в школу не пустит.

С утра у меня было плохое настроение. А в обед в дверь позвонили – это пришел Андрей. Он стал мне рассказывать, как «зыко» у них все прошло. Зыко – значит классно, он это слово любит. И он был капитаном в команде, и они победили, и он почти все отгадал, и ему даже отдельный приз дали – компас на руку, настоящий! От расстройства я чуть не расплакалась, но вида конечно не подала.

– Больница, это круто! А вот ты знаешь, для чего ультрафиолетовые лампы нужны? А ты бы мог один без родителей неделю прожить? А у нас у одной девочки была настоящая тропическая лихорадка! – вот что я ему говорила.

Балерина (1989-90)

***

В пустом классе стоял рояль, а остальное место было свободно – чтобы танцевать. Вдоль стен шли зеркала и деревянные поручни, рукой за них держаться. Кроме меня там ждали еще несколько девочек и один мальчик, все тоже с мамами и папами.

Вошла седая учительница в очках с прической «пучок». Она не очень-то похожа была на балерину, если бы не балетные туфли на ногах. Лицо у нее было вовсе не старое, но без улыбки и какое-то сухое. У учительниц лицо обычно или веселое, или доброе, или злое. У нее оно было ни доброе, ни злое. С ней пришла еще одна женщина с нотами в руках. Она стала играть на рояле.

Седая учительница попросила всех девочек ходить под разную музыку по залу, а потом подошла ко мне, села на корточки и стала щупать мои ноги. И сказала недовольно, что у меня ноги не очень подходят для занятий танцами и на ступнях шишки. Я никогда раньше особо не думала о своих ногах, тем более, что они для чего-то не подходят. А мама сказала седой:

– Но мы так хотим танцевать! Дайте нам шанс.

А та сказала:

– Ну, я не могу отказать Ольге Романовне. Я вас предупредила, а дальше посмотрим.

Ольга Романова – директор школы искусств. А еще наша соседка по даче и хорошая знакомая. Мы поехали домой, и мама сказала, как здорово, что я буду танцевать. Танцы – это так красиво. Я не знала, здорово или нет, и на что это вообще похоже. Мне только не очень понравилось, что танцевальная школа далеко от дома: мы на машине проехали две длинных-предлинных улицы, пять светофоров и долго петляли во дворах.

Мама сказала, что в детстве три года занималась танцами, а потом переехала в другой город, где вообще не было балетной студии, и это не страшно, что ездить далеко. Интересно: мама настолько старше меня, а я буду заниматься тем же, чем она, когда была маленькой.

***

В коридорах школы искусств пахнет холодом и какой-то сыростью. В школе по-другому: там бывает утренний запах каши или лаврового листа в обед, еще книжками и тетрадками пахнет. В моей музыкалке на лестнице – запах канифоли. А здесь не пахнет ничем приятным и знакомым.

Сначала занятия вела заведующая балетной студией Оксана Германовна, молодая и веселая, и сказала, что халтуры не допустит. Мы стояли у балетного станка (это те палки, чтоб руками за них держаться), следили за осанкой и учили балетные позиции. Третья позиция простая, надо одну ногу поставить к середине другой и чуть развернуть. А первая сложная – надо свести пятки и развести ступни в стороны в одну линию. Я, когда так делала, сразу заваливалась вперед. Но Оксана говорила мне постоянно «недурно, недурно». Было интересно.

Потом Оксана Германовна стала вести занятия только в старшей группе. А меня определили в младшую, где девочки почти все меня младше на год. Мама говорит, это потому что я совсем недавно занимаюсь, а не из-за возраста. У нас преподает та строгая седая женщина, которая принимала меня в школу и которой не нравятся мои ноги, Нелли Фаризовна. Занятия у нас три раза в неделю: два раза классический танец, по полтора часа, и один раз историко-бытовой. Есть еще раз в две недели история балета. Там учительница рассказывает, как негры пугали диких зверей и придумали танцы, и другие истории, интересные и не очень.

Папа может меня возить сюда на машине только по субботам, мама тоже работает. Поэтому мы ездим на хореографию с дедушкой на двух автобусах, а метро тут нет. Я после обычной школы иногда хожу в музыкалку, а в другие дни раньше было время посмотреть телек или по телефону поболтать с кем-нибудь из одноклассников, или погулять на школьном дворе после уроков. Но теперь у меня почти всегда хореография. Мама говорит, что родители тех детей, которые все время гуляют и играют, не заботятся об их будущем. А она заботится обо мне. Но мне гулять и играть нравится гораздо больше, чем на танцы ездить. Какое у меня при этом будущее, я не знаю.

Народные, то есть историко-бытовые, танцы мне немного нравятся, там музыка веселая и все быстро, а на уроках классического танца движения очень медленные и нудные, одно на другое похоже. Мы учим всякие батман-тендю и деми-плие, долго-долго. Сначала делаем их у станка, правой ногой, потом левой ногой. Потом лицом к станку. Иногда и не держась за станок, если успеваем.

Я не понимаю, почему аккомпаниаторша все время играет такую скучную музыку и все время одну и ту же: сначала раз десять вальс Грибоедова, потом столько же «Элизу» Бетховена. И так каждый урок.

Однажды я пришла на занятия раньше, когда взрослых еще не было, села за рояль и стала играть «ламбаду». Я ее очень хорошо, с аккомпанементом умею играть. Девочкам очень понравилось и все просили меня еще и еще играть, а кто-то стал танцевать. Потом пришла аккомпаниаторша. А я ее спросила, не хочет ли она сегодня отдохнуть, а я поиграю вместо нее. И сказала, что знаю наизусть этюд Черни, инвенцию Баха и сонатину Клементи и еще пьесу Прокофьева. А то нам скучно, и ей, наверное, тоже с нами скучно, все время играть свой вальс. Она как-то странно поморщилась и сказала: «Спасибо, девочка, не стоит», и сама опять села за рояль и поставила ноты Грибоедова. Так музыка у нас и осталась старая.