Патрициана

Хотя многие из патрициев и поддались восточной роскоши, так что центральные улицы Рима давно уже заполняли укрытые многослойными пологами носилки, Велена предпочитала путешествовать верхом. Ей нравилось ощущать власть над животным, чьи мощные бока покачивались у неё между ног.

Город пересекало несколько гигантских аркад. Они имели один ярус, когда взбегали на вершины холмов, два этажа — когда пересекали эти холмистые склоны, три или даже четыре — когда на них возникали овраги или даже речные долины. По аркадам струила вода, поступавшая из горных ледников. Норен, до того не слишком высоко ставивший умственные способности римлян, был этому лаконичному решению слегка удивлён.

Императорский дворец располагался не так уж далеко от особняка Хейд, так что дорога заняла не более получаса. Норен, получивший в пользование серого в яблоках коня из конюшни Хейд, ехал у неё за спиной. Увидев колоннаду, состоящую из двух десятков стройных колонн, он невольно сильнее необходимого сжал бока коня, и тот оглушительно заржал. Норэну показалось, что все прохожие оглянулись на него, но больше всего его волновал насмешливый взгляд зеленых глаз.

— Что-то не так? — поинтересовалась Хейд.

— В этом здании живёт одна семья?

Дворцовый комплекс, состоявший из множества зданий, тянулся от самого Форума, до Храмовой площади, расположенной в нескольких кварталах от неё.

— В общем, да. У приближённых семей особняки на ближайших холмах, как у меня.

Норен промолчал. Он вспоминал величественные пирамиды зиккуратов, в которых обитали сотни учеников. Они казались нелепыми и даже грубыми в сравнении с этим дворцом.

— Гораздо интереснее дворец смотрится с другой стороны, — сказала Велена, замедляя ход коня, чтобы поравняться с ним. — Император любит смотреть морские бои. Потому одна из зал открывается прямо на океан. Она имеет собственную пристань для гондол. Обычно император проводит там празднества в последние летние дни.

Норен всё так же не отвечал. Ему мало о чём говорили слова Хейд. Энтари оставались врагами, пусть даже и знали толк в красоте. А Норен к тому же абсолютно не разбирался в кораблях. Велена же, казалось, задумалась и неожиданно для спутника рассеянно произнесла:

— Я бы хотела побывать там с тобой. Мне кажется, тебе понравились бы… понравился бы шелест волн.

— Какое имеет значение, что нравится рабу, а что нет? — спросил Норен. Велена нахмурилась и промолчала. А через некоторое время продолжила:

— В Риме множество развлечений, которые я могла бы с тобой. разделить Ты, наверное, не разбираешься в охотничьих псах?

— Мы не добываем пищу охотой.

— Пищу… — Велена усмехнулась. — Пища тут абсолютно не при чём. Неужели тебе не доставит удовольствия мчаться вперёд быстрее ветра… знать, что до жертвы остался десяток шагов… А потом броситься на неё и пустить кровь?

— Я убиваю не ради забавы, — голос Норена оставался настолько сух, что Велена не смогла понять, осуждает ли тот её.

— Но ты всё-таки любишь убивать! — заметила Велена, оглянувшись на него. — Я видела на Арене эту жажду в твоих глазах.

— Эта жажда, — губы Норена исказил болезненный смешок, — проклятие, которым нас наградили мудрецы. Я испытываю удовольствие, когда убиваю энтари — но у меня есть на то множество причин более веских, чем первобытный инстинкт. В остальном, как и любой из крылатого народа, я ненавижу смотреть на чужую смерть и тем более её нести.

Велена молчала. Приближение дворца стало достойной причиной оборвать разговор. А тем временем литые бронзовые ворота, украшенные изображениями молний, показались между колонн.

Они оставили коней на попечение слуг и двинулись по ступеням вверх. Здесь, в тени портика, уже стояло несколько десятков человек. Они беседовали между собой и даже пили вино. Норен почувствовал себя невыносимо неуместно, в алом как кровь камзоле, среди тех, кто привык к подобной одежде куда больше его. Он нервно поправил манжеты батистовой сорочки, видневшейся из-под рукавов.

— У вас принято рядить римлянами рабов? — спросил он.

Губы Велены на мгновение дёрнулись, когда та оглянулась на него.

— Это допустимо, — спокойно сказала она. — Никто не будет удивлён. Многие патриции содержат, к примеру, карликов и шьют им ливреи, как у благородных господ. Это смешно.

— Я смешон, — заключил Норен. Краснеть он не умел. Вместо этого в глубине души поднялась злость, но Норен поспешил урезонить её. Велена несколько секунд смотрела на него, а затем медленно произнесла:

— Ты — нет. Ты очень красив, что бы не было на тебе надето.

— Даже если не надето ничего? — Норен сжал кулаки, но Велена не обратила внимания на этот жест.

— Особенно, если не надето ничего, — сказала она.

Двери они миновали в молчании. Норен не желал думать о том, какие планы имеет на него патрициана. Он не понимал, почему та не берёт то, чего желает, силой и зачем затеяла игру. Впрочем, энтари любили игры — это Норен прекрасно знал. Ему же оставалось одно — быть начеку.

Уже в первом помещении от обилия драгоценных ковров, золотых статуй и многоцветных картин в резных рамах у Норена зарябило в глазах.