Страница 5 из 7
Интереснее других – квартиры стариков. Это помещения со старой мебелью, чёрно-белыми фотографиями, обилием стекла, – с очень определённым характером – характером своего жильца.
У меня самой нет больше ни дедушек, ни бабушек, и в такие моменты чужие старики – немножко и мои старики.
В первую очередь я отправилась смотреть в окно одной бабушки (это была бабушка моей знакомой, Ани). Мне пообещали вид на главные ворота городского парка «Имени 30-летия ВЛКСМ».
Неужели прямо на ворота?
Неужели квартира принадлежит старушке?
Я составила список вопросов, схватила фотоаппарат и поехала на другой конец города.
– Я дам тебе телефон моей мамы, – написала Аня. – Вы определитесь с днём и вместе приедете к бабушке. Твой приход сравним со съёмками на центральном телевидении, может разволноваться. Мы однажды с подругой гуляли в парке зимой, замерзли и я предложила зайти к бабе погреться и попить чай. Позвонила ей, а она давай переживать, что у неё к чаю ничего нет, что голову не помыла и прочее…
Созвонились с Аниной мамой, встретились у подъезда. Мама Ани оказалась её чуть уменьшенной копией. А бабушка в квартире – копией Аниной мамы, только немного тоньше и хрупче, этаким нежным пудельком.
– Вы бы хоть звонили перед приходом, а то я могу и с молотком кинуться, – сообщил пуделёк спокойно.
Прошли на кухню, а там моё счастье – подшитые тесьмой занавески, вязаный коврик, на подоконнике герань, спицы и клубок. А за окном – зелёные шары ивовых крон и бетонные арки ворот.
Включённый диктофон запомнил все слова: о громкой музыке в парке по выходным и праздникам, о потоке голов – толпе, иногда полностью скрывающей асфальт на площади, породы всех гуляющих в парке собак – по часам, кто во сколько…
Материал собирался образный, искренний («Вынужденный праздник» – назову эссе, или как-то рядом: «У чужого счастья на краю», «Веселье поневоле»…).
Но всего чудеснее были детали, квартира и старушка.
Если бы я осмелилась сфотографировать бабушку Ани в мягком дневном свете у стола (а она была акварельно красива), если могла пройти по её огромной квартире и рассмотреть все предметы, я стала бы ещё счастливее.
Через пятнадцать минут после прихода я уже обувалась в пороге. Счастья было много, оно просило пространства и воздуха.
Две женщины, следуя за мной из кухни, приглашали остаться на чай – и это было лучшим завершением нашей встречи, это радушное приглашение. Я не осмелилась его принять.
Иногда чувствуешь, что ещё немного и будет слишком.
Поблагодарила, спустилась и обошла дом. Долго стояла напротив дома, поджидая трамвай, хотела сфотографировать окно чуть выше его красной железной морды. Дождалась.
От проявленной смелости пьянило.
Подсмотрела, подслушала, смогла.
***
Шла мимо детского сада. Дети скатываются с горы друг за другом и кричат:⠀
– Водопад! Водопад!⠀
Я посмотрела на этот поток шапок, курток, улыбок: такие маленькие, а уже поэты.⠀
«Я стану водопадом, падением с высоты…»⠀
Па-па-ра-па-парам,
па-пара-па-па…⠀
Время запомниться
Кто-то на Пасху крутил шампуры над углями,
кто-то слизывал белую глазурь куличей, щёлкал между зубами разноцветные шарики посыпки,
а кто-то умер.
В минувшем декабре, в обычное зимнее утро, в дверь нашей квартиры шагнул мой дед; худой, высокий, с огромными глазами за толстыми линзами очков. Я не видела его больше семи лет и столько же с ним не общалась.
Он застал моего брата в дверях, меня и своего сына дома – вот так случайно собравшись к нам. Повезло. И это везение, о котором мы будем вспоминать в апреле по-особому.
Много лет мама говорила мне, что стоило бы выбраться к деду, что годы идут, что, несмотря на междоусобные войны, всегда есть место для прощения и прощания.
Но он приехал сам. Надоело ждать.
Хотела бы я в свои 88 проснуться, умыться и двинуть к сыну и внукам на другой конец города, сев в автобус. Застать их дома, хорошо рассмотреть, мочь расслышать и поговорить с ними, говорить неожиданно правильные, важные вещи.
Это было доброе утро.
Мне нужно было во что бы то ни стало убегать, и на общение мне выпало всего около получаса. Но я успела ощутить, как сильно мне не хватает этого поколения – бабушек и дедушек.
Такой ребёнок проснулся во мне: я села на пол напротив дивана, фотографировала отца и деда, как внезапное чудо, влезала в разговор, вприпрыжку принесла журнал со своим рассказом – словно похвасталась рисунком из садика. А на прощание пообещала, что буду звонить иногда, взяла номер сотового.
И нет, раньше я так не могла.
Минут через пятнадцать, на кресле автобуса, меня знатно накрыло – поднявшейся волной нереализованной, зажатой детскости, и я даже расплакалась.
Это были странные звонки.
Я знала, что говорить нам с дедом особо не о чем, и потому я всегда боялась набирать ему. Но очень хотела. Он не был из тех стариков, которые болтают без умолку, и это меня спасало: он прощался первым и довольно быстро, благодарил за звонок – спокойно, но мне казалось, по-доброму – и меня «отпускало».
Чувство выполненного долга? Я никому не должна. Прикосновения к желаемому, к подобию обретения дедушки? Было на это похоже. На что-то нужное мне это было очень похоже.
После мартовского приезда с Москвы я всё тянула со звонком ему. Ответ на вопрос «как дела?» мне виделся в этот раз хвастовством, и я искала поводы обойти его, отдалить поездку, чтобы не рассказывать о ней.
И меня тоже коснулось это роковое «не успела».
30 апреля шёл сильный снег. Все киоски на маленьком продуктовом рыночке были закрыты, кроме одного. Женщина – хрупкая, зажатая в тисках пластиковых ящиков и картонных коробок с фруктами – словно специально ждала нас.
«Жалко моего дружочка», «А сколько лет деду было?», «Помидорки как вчера которые?»…
То же было и в хлебном, в маленькой кондитерской лавке на первом этаже дома. Заворачивая поочерёдно в пакеты шесть пахучих буханок (4 серого и 2 белого), женщина в фартуке вопрошала тихо: «Во сколько похороны?», «Поминки дома?».
Меня так удивило это сквозное знакомство моей семьи…
Можем ли мы, в 21 веке, в огромном городе, надеяться, что после нашей смерти о нас вспомнит кассирша «Ленты»? А мерчендайзер «Фикспрайса», он-то не забудет нас?
А в Омске, на 6-ой Линии мы ещё поживём.
Я очень боялась за папу. Будучи человеком сентиментальным, мнительным, чувственным – нежным до вмятин от дуновений, он мог воспринять особо сильный удар (не получить – ведь никто специально удар не наносил, а воспринять – у него умер отец, а это сильнее любых дуновений). Я закупилась валидолом, я обещала быть рядом. Очень боюсь подобных событий, но вахта рядом с папой меня отвлекла.
И… всё обошлось.
Я пережила это ради папы. А папа держался ради сестры. Мы поддерживали друг друга по цепочке и выжили.
И теперь я думаю: раз такой человек, как мой отец, нашёл силы отстраниться, обдумать, пережить, то какие у меня причины отчаиваться?
Ещё есть время запомниться кассиршам супермаркетов.
***
В автобусе жуткая давка. На подножку передней двери заскакивает женщина, толкается, тянется к поручню. Мужчина перед ней (сам заскочивший секунду назад) ругается:
– Куда вы лезете? Будут ещё автобусы! Не щемитесь!
( – Полетите следующим… Или предыдущим, – сказал бы Тито Торризи.)
Но у женщины есть аргумент:
– Я кондуктор!
Тёплое мыло
Зачем вы пересаживаетесь за руль собственного автомобиля? О, я понимаю, вы больше не выдерживаете этой переполненности людьми, образами, явлениями природы. Это как купить собственную квартиру, сбежав из общежития.