Чумной Пир

— Ах, теперь я еще лишаю тебя уюта, да? — она убрала руку с лица и нахмурилась. — Боря, да?

— Хватит меня провоцировать! — мужчина сжал в руках мокрую, липку тряпку. — я тебе не мальчик для битья, поняла?

— А, папа говорит, что все вы шакалы бандитские позорные, только и умеете права свои везде качать. — Анна вся сжалась от предстоящего взрыва. — жаль, что я его никогда не слушаю. Даже он мне говорит, что любой мужик бы уже заделал мне ребеночка, и только твой бандюган все тянет. Видимо не может!!!

Борис ничего больше не сказал. Молча надел черную футболку, поверх пиджак. Застегнул ремень на строгих брюках, и накинул на плечи куртку. Он уходил. Уходил из дома прочь, чтобы просто почувствовать, как первые лучи весеннего солнца коснутся его и без того горячих щек.

Глава 11

*Майя

В этой моей новой обители было все для счастливой жизни и даже больше. Великолепный, небольшой кабинет и банда агрессивных, но уважающих тебя головорезов. Знаете, это чувство лучше, чем найти деньги в зимней куртке. Это больше похоже, когда ты шпагоглотатель и впервые суешь острие лезвие в свою глотку. Вот на что это точно похоже. Словно оставил за спиной все, что было тебе дорого, словно оставил судьбу и ступил на путь праведника, что праведником является лишь в твоих глазах. Прикасаясь ко всему здесь я чувствовала себя так же, как когда-то моя мать ощущала себя королевой над моим отцом, которой он так покорно целует пальцы ног. Я бежала от этого, но в итоге…в итоге приняла все: эту нескрываемую нашу схожесть, это духовное распутство и любовь к бандитам, что чтят не только закон, но и твою преданность. Возможно, я достойна осуждения, но только сейчас хочу чувствовать себя королевой положения, а не полотёркой в доме властной хозяйки. Сейчас я хозяйка. Сейчас я достойна золотых побрякушек и неисчерпаемого уважения. Дуновение легкого сквозняка прикоснулось моих щек и я почувствовала, как бешено бьется в судорогах нарастающих чувств мое сердце….я увидела его…

Сероглазый мужчина засунув ладони в карманы брюк сделал два шага вперед, чтобы встав за спиной любимой женщины просто замереть. Замереть в ожидании наивысшей формы проявления ее природного, женского очарования. Мама собрала волосы своими хрупкими ладонями, и перекинула на правое плечо оголяя перед любимым мужчиной изящный стан своей хрупкой шейки, по которой отец ласково проводит губами рисуя кончиком языка узкую тропу к впадинке между ее выпирающих лопаток. В этой не спешке движений было нечто настоящее интимное, что могла быть только между привязанным друг к другу людьми. В его мыслях одно: «Я так хочу быть с тобой.» Отец понимает, что вся его вера лишена преданности, и прошлые идеалы такие тусклые, померкшие на фоне его бешеного, рвущегося из груди вон сердца, которое готово выпрыгнуть только при ней. От настойчивой нежности она словно стеснительная фиалка скрывает свои розовые лепестки, не позволяя ему проявлять грубость и прикасаться небрежно к хрупким, трепетным листочкам, что, краснея становятся только бледнее. Его любовь напоминает ночной бред, в котором просыпаешься мокрым и от того наваждения, что словно кошмар преследует тебя в самых страшных снах становится удушающим. Он ослабил галстук не в силах сделать очередной глоток воздуха, чтобы наполнить свои легкие новым приливом. «Делай больно, но только не уходи…»

Я открыла глаза, и судорога всего тела постепенно начала меня отпускать. Оглядев свое пристанище, я самодовольно ухмыльнулась резко, сворачивая голову горлышка бутылки. Едкие, колючие пузырьки подскочив к основанию игриво зашипели, выталкивая газом соленую пенку, что через секунду растеклась по моим рукам. Удобное кресло, множество папок и бумаг, как у политика, а еще, я повесила подкову над дверью в свой кабинет, и поставила на столик икону с тремя ликами святых. Почему? Я хоть теперь и главарь злейших бандитов, но я все еще такой же, как и все человек, который верует в Бога, но отрицает бесов. Как я буду выполнять заказы на убийства? Я пока не знаю, но понимаю, что очиститься мне, потом ничего не поможет. Бог, конечно, не давал мне прав вершить людские жизни, но что мне остается? Отказываться я не могу, да и не хочу. Это, как быть всю жизнь гадким утенком, а потом вдруг почувствовать себя павлином. Заслужено. Хотя иногда мне бывает тяжело…

Тяжело прикасаться к прошлому, что пропитано тайной и загадкой отношений моих родителей, которые хоть и были близки недолго, да и страсть их так скоротечна, но только найдя старенький флакончик духов мамы я застыла. Тяжелое чувство ноющей ноши сжало мою душу в свинцовые тиски. Меня бросало в жар от прикосновений, что чувствовала мама в моменты нависшего наслаждения с моим отцом. Меня сковывал холод от той непередаваемой, запретной любви, какую она чувствовала, глядя в эти серые, бездонные глаза мужчины, что не желал быть ее. Мое сердце вздрагивало от поцелуев, кои она получала от него ласковым прикосновением к шейке, и ломало от боли, когда щеки загорались Богровым румянцем от страха первых пощечин. Я открываю глаза и не могу сдержать тех слез бессилия, какие скрывала всю свою жизнь в попытке быть другой…не такой, как она. Быть не такой, как мама, что умеет любить, что умеет быть чувственной женщиной. Я плакала и сдерживала крик беспомощности, но такие моменты были редки. Подавлять в себе слабость, как новый вид идеальной энергии. Как там пелось в одной старенькой песне? «Я никогда не стану Марией Магдалиной… Ты — создание ночи, Мария Магдалина… Ты — жертва борьбы, Тебе нужна любовь, Ты обещал мне наслаждение… Тебе нужна любовь!»…быть может, и моя мама не смогла стать той самой Марией Магдалиной, что желала быть любимой. Быть может и мне не стать ею…Марией Магдалиной…

Ночь. В ночь здание здесь пустеет, становится одиноким, и сложно поверить, как несколькими часами ранее переполняющие залы ломались от изобилия людей совершенно разных мастей. Самодовольные криминальные авторитеты в сопровождении своих любовник-наивных овечек, что целуют им монетку на удачу моя излюбленная категория, как и сильные, властные женщины, что срывают огромный куш из-под носа этих самых авторитетов просто потому что их же женщины уже целовали монетку не для них. Жаль только, что такое случается крайне редко, ибо тогда это заведение просто разорилось бы. Все же помнят первое правило казино? У него невозможно выиграть. Я так часто наблюдаю за людьми, что иной раз не могу сдержать своего любопытного взгляда на тех или же иных людях. Словно находившаяся долго время в заточении, темнице нелюдимая дикарка я шепчу про себя слова молитвы «Ave Maria» и прошу святую деву помочь мне стать такой, как эти уважающие себя люди, но все меняется в одну секунду. Хватает секунду.

Я спускаюсь в коридор ведущей к моему пристанищу и теряюсь в этих неоновых огнях, как когда-то моя мама не смогла найти выход в этом лабиринте неоновой похоти, неоновой жизни, кислотного отношения. Затылком сползая по стене вниз, я теряюсь себя в этом опьянение, в этом наркотическом угаре, когда табачный дым выдыхают в лицо позволяя чувствовать себя дешевкой. Когда выдыхают дым в губы позволяя наполнить легкий этим ядом, что, пропитывая тебя изнутри становится жиже крови, заполняя сильнее воздуха не позволяя вернуться прежней в твой мир и ты чувствуешь, как смыкаются над твоими запястьями чьи-то сильные руки, как настойчиво раздвигают коленом ноги заставляя размякнуть в горячих мужски руках становясь схожей с глиной из которой лепят совершенно новую женщину. Открываю глаза…трясет. Дикая головная боль, и это хлесткое ощущение по коже…Мама…

Сейчас ночь, и именно, когда бильярдная пустеет я остаюсь в своем кабинете, и начинаю придаваться рвением души, как самый странный, как самый безумный человек, что однажды встретился с Богом. Так включив классическую музыку, я долго ласкалась о ее ноты своими слуховыми органами, а после принялась распивать разбавленное минералкой вино. Эти струнные проникали своими остриями в мою душу оставляя шрамы чувственности, громкие духовые пробуждали желание власти, и только тонкие нотки клавиш фортепьяно заставляли меня остановиться на секунду, словно только что посмотрела в глаза самой невинной из всех женщин и боишься спугнуть этого мотылька, который так робко прикоснулся к твоему яркому свету. Вдруг я услышала, как открылась дверь, и подкова огрела того самого счастливчика. Громкие, тяжелые, такие настойчивые ноты «Луной сонаты» словно заставляют меня кружиться в комнате с собственным «я». Эти переходы от нежнейших клавишных переходов до самых тяжелых басов били по моим напряженным нервам заставляя содрогаться всем телом пытаясь понять нутро блудливой девчонки, что хотела бы любить. Я дождалась пока пластинка завершиться и улыбаясь обернулась чувствуя, как мои волосы прикоснулись своими холодком спины. Это был Кеша…потирающий пальцами голову, он щурился, оборачиваясь на вход, чтобы повесить подкову на свое место. Его молчание это так красиво…