Страница 7 из 12
– Закинь правую ногу мне на бедро.
Подчиняюсь, покачнувшись, но он ударом стека по спине возвращает меня в вертикальное положение:
– Стой ровно.
Это довольно трудно – балансировать на каблуке, держа руки за спиной и удерживаясь только закинутой ему на бедро ногой. Рукоять стека оказывается у меня во рту, я сжимаю ее зубами, чувствуя привкус кожи, которой она обтянута. Рука Олега во мне, двигается быстро и довольно безжалостно, а он смотрит мне в глаза, не отрываясь, и я вдруг чувствую приближение оргазма. Но, разумеется, он тоже это чувствует, а потому убирает руку и, чуть отклонившись от меня, щелкает пальцем по прищепкам. Закусываю стек сильнее – больно. Губы Олега скользят по шее, по груди, к прищепкам, он берет одну из них зубами и смотрит мне в глаза. Я зажмуриваюсь, он резко разжимает прищепку – кажется, что из глаз сыплются искры. Таким же манером он снимает еще одну, но на этом – все.
– Опусти ногу.
Становлюсь на обе ноги, покачиваюсь – в голове уже слегка зашумело.
– Иди к кресту. Спиной ко мне.
Ну, разумеется! Спиной к тебе, как иначе… Становлюсь, как велено, и в тот же момент его рука, обхватившая меня сзади за шею, впечатывает меня в крест. Я выпускаю изо рта стек, он падает на туфли. Олег поднимает его, медленно ведет по моей спине вдоль позвоночника, и я чувствую, как вслед за кожаным наконечником по коже бегут мурашки. Он никогда не бил меня стеком – ни разу, это, скорее, элемент прелюдии, разогрева.
– Руки.
Поднимаю руки, Олег фиксирует их к окончаниям крестовины, то же – с ногами. Приносит кляп, вставляет, закрепляет ремешок. Его руки, кажется, повсюду, теперь ему ничего не мешает, и он трогает меня везде то мягко и нежно, то грубо и больно. Но, едва я подхожу к черте, он тут же останавливается, конечно – я никак не могу понять, каким органом он ощущает мою готовность и всегда успевает остановиться.
– Нет, милая, сегодня ты кончишь ровно тогда, когда я решу, – шепчет он, прижавшись губами к моему уху, и я понимаю, что это случится нескоро… Олег прекрасно умеет контролировать не только себя, но и меня.
Он порет долго, так, что у меня начинают подгибаться ноги, и я провисаю на наручах, не обращая уже внимания на боль в груди – кажется, что она вздулась и горит. Наконец Олег решает, что с меня достаточно, бросает плетки на пол и отстегивает меня от креста. Я еле держусь на ногах, но он разворачивает меня лицом к себе, прислоняет спиной к кресту и берет стек, по одному сбивая им прищепки с груди. Когда остаются только винтовые зажимы, он переносит меня на диван, укладывает на спину, заставив подвернуть руки под себя, и приносит флакон с маслом, капает на соски и за цепочку сдергивает зажимы, которые по маслу слетают в одну секунду. Отбросив их в угол, Олег ложится на меня сверху, целует в губы:
– Жива?
– Да… – выдыхаю я, не чувствуя ни собственного тела, ни огромного тела Олега, вдавившего меня в диван.
– Раздвинь ноги, – он сползает вниз, и я закатываю глаза от боли и одновременного удовольствия.
Когда же он вламывается в меня, я уже, кажется, не чувствую вообще ничего, и никакого оргазма не предвидится, но я забыла, с кем имею дело. Приближаясь к концу, он вдруг вскидывает руки и зажимает пальцами мои соски так, что я вскидываюсь под ним, и тут же нас обоих накрывает волной. Как я ухитряюсь при этом не потерять сознание – непонятно, но в голове шумит и гулко бухает, а тело стало совершенно невесомым. Олег скатывается с меня, ложится на спину и тяжело дышит, закрыв глаза. Я же не могу даже пошевелиться, совершенно размазанная по дивану эмоциями и физическими ощущениями. Тело не реагирует на прикосновение его руки, я не в состоянии даже глаза открыть.
– Ты лучшая, моя Мари, – шепчет Олег мне на ухо.
Мой день рождения отмечаем вдвоем в ресторане за городом. Это даже не ресторан – загородный клуб с номерами. Олег снимает там «люкс» на все выходные, и мы проводим их в настоящей нирване с бассейном, где только мы, с нежаркой сауной, с долгими прогулками по заснеженному лесу. Никакой Темы – мы спим, обнявшись, неторопливо занимаемся любовью, завтракаем прямо в постели. Но, вот честно, предложи мне кто-то сделать такую жизнь повседневной – я бы отказалась. Это должно быть вот таким праздником, подарком, а не буднями, потому что иначе все эти милые моменты потеряют свою ценность. Это как с Темой – пока она не становится обыденной, получаешь эмоции, но если в перспективе видишь каждодневные экшены и практики, сразу пропадает все желание. Нет, я хорошо провела выходные – и на этом все. Нельзя есть пирожные каждый день, перестанешь их любить.
Последняя неделя уходящего года выдается для меня слишком напряженной. Неприятности накрывают волнами, я не успеваю вынырнуть из одной – как на голову валится следующая. Проблемы с кочегаркой, ее опечатывают, я мечусь между приставами, судами, министерством экологии и домом, где мне удается разве что принять душ и сунуть в рот какую-то еду, порой даже непонятно, какую именно. Я сплю не больше двух часов в сутки, худею, нервничаю. Мне помогают все, кто может, арендаторы дежурят по очереди в помещениях, обогревая трубы тепловыми пушками, чтобы не перемерзли – кочегарка не работает, а мороз давит за тридцать. Снять печати приставы соглашаются только после новогодних праздников, хотя суд постановил иначе. Я не могу добиться исполнения решения, уговариваю, упрашиваю – мороз усиливается, если лопнут трубы, можно закрывать и сервис, и мойку. Олег ездит со мной, забросив собственные дела, тоже дежурит по ночам в сервисе, старается снять с моих плеч хоть часть этого груза, но, разумеется, по разным причинам он не может решить абсолютно все. К тридцать первому декабря я уже не соображаю, что происходит, отказываюсь ехать с Олегом на дачу к Денису, где собирались встречать Новый год, и, откупорив бутылку шампанского в одиночестве, укладываюсь спать ровно пятнадцать минут первого, едва сделав три глотка. Правда, в четыре просыпаюсь, как по будильнику, и звоню Ляльке в Москву – всегда поздравляю ее с Новым годом, так уж повелось, и сегодня тоже не смогла нарушить традицию, хотя пыталась попробовать.
Сплю все первое число, изредка открывая глаза и довольно слабо соображая, где нахожусь. Телефон не включаю, телевизор тоже – просто сплю. Однако второго все-таки приходится вернуться к жизни. Олег звонил за два дня раз пятьдесят, но я не испытываю угрызений совести – на это не осталось сил. Набираю ему сама, Верхний предельно зол, но старается сдерживать себя:
– Могла бы хоть смс написать, что жива.
– Мог бы приехать, если так волновался, – неожиданно для самой себя выпаливаю в трубку.
– Мог бы, если бы тут не за сорок и машина не перемерзла, – отрезает он. – Из трех тачек ни одна не завелась, вот тебе и джипы на дизеле. Но даже не это самое забавное.
– Да? И что же?
– Не поверишь – все второй день в лежку, продирают глаза только для того, чтобы очередную бутылку открыть, я заколебался нянчиться. Не надо было ехать, – злится Олег. – И, как назло, не могу лампу паяльную найти, в гараже у Дэна бардак. Как найду – сразу приеду.
Ну, ясно – пытается отогреть машину, но без лампы это невозможно. Бедолага, я-то представляю, каково ему, трезвому, в пьяной компании…
Третьего я еду на такси на базу, проверять печати и пушки. Все вроде в порядке, приезжают приставы, фотографируют, сочувственно качают головами, но снять печати не имеют предписания. На улице холодно, ноги мерзнут даже в уггах, и я жалею, что не поехала в лыжном комбинезоне и теплых ботинках. Добираюсь домой и сразу лезу в ванну, прихватив бутылку шампанского. Ненавижу этот напиток, но ничего другого в доме нет, а согреться необходимо. Развозит меня практически сразу, хорошо еще, что воды я налила не по горло, а не то запросто захлебнулась бы. Засыпаю прямо в ванне и не слышу ни звонка, ни открытой ключом двери. Открываю глаза только в тот момент, когда Олег, рванув двери ванной, оказывается на пороге и видит меня в таком непотребном состоянии.