Страница 10 из 16
– Так, одна сволочь на улице, – ответила Прокофьева.
– На улице? Ночью? – вопросительно посмотрела на нее Жар-птица.
– Нет, не ночью. Как раз среди бела дня. Я его сфотографировала. А он меня видишь как разрисовал? – показала Настя лицо, а затем локти. – Подскочил и чуть не убил. Я так ничего и не поняла. Сначала в машину заволок. Стукнул, я вырубилась. А когда очнулась, открыла дверцу и сиганула на асфальт.
– На всем ходу? – уставилась на нее Жар-птица.
– Нет, он притормозил, – уточнила свой рассказ Прокофьева. – Вот так.
– Странно, со мной такого еще никогда не было, чтобы незнакомый ни с того ни с сего с ходу по голове, – сказала подруга. – Наверное, ему очень не понравилось, что ты его сфотографировала.
– Наверное, – подтвердила Прокофьева. – Это называется нарушение личной неприкосновенности. Только по морде сразу зачем бить? Попросил бы по-человечески, я бы и уничтожила фото. Хотя…
– То-то… – подхватила Жанка. – Тебе тоже не хотелось, чтобы кто-то нарушал твою свободу снимать, где хочешь и кого хочешь.
– Ну, да. Но там все равно что-то не так. Мне кажется, что я его где-то видела. Морда какая-то на вопрос наводящая.
– Тем более. Значит, рыльце у него в пушку, если тебя так саданул. Может, его милиция разыскивает?
– Вполне может быть, – покивала головой жертва нападения.
– А тут ты со своей газетой. И на всю страну. Я бы тоже врезала тебе, будучи на его месте, – сказала Жар-птица. – И попыталась бы забрать эту фотографию.
– Ты бы?.. Да тебя саму… – погладила ее по голове Настя.
– А что, это же документальное подтверждение. Не боишься, что вдруг нагрянет?
– Не боюсь. Как он меня найдет в пятимиллионном городе? Скажи, как? Я могла его видеть случайно. Но то, что я с ним не разговаривала и нас никто с ним не знакомил – в этом я уверена на сто процентов.
– Может, ты и права, – сказала Жар-птица. – Ну да ладно, сейчас будем лечиться. Наливай. И нож, пожалуйста, дай мне – ветчину нарезать. Так, – принялась она раскладывать все по тарелкам. – Пикачики сюда положим. Помидоры туда. Апельсинку порежем на десерт. Хлеб можно ломать… Давай, давай на хлеб, мясо налетай. Я сама так есть хочу. Ты не представляешь. С утра почти ничего не ела.
– А мне кусок в горло не лезет после всего, что сегодня стряслось, – пожаловалась Настя.
– Ничего, ничего. Сейчас пройдет. Это стресс, по-научному называется, мы его быстро устраним. Мы же в этом деле профессионалы, – намекнула на свое повседневное занятие Жанка.
Жар-птица отличалась природной смекалкой и говорливостью. Прямо птица-говорун, так ее тоже иногда называли близкие знакомые, которых у нее, кроме Насти, в этом большом городе на самом деле было раз, два и обчелся. Вот они и жались иногда друг к другу, чтобы согреться и спрятаться от хладнокровия и иногда бездушия окружающих людей.
У Насти так же, как и у Жанки, здесь, в Питере, не было под боком ни мамы, ни папы. Вся ее родня осталась в Выборге, и наведывалась чаще туда она, чем они к ней. Но сам Питер они обе любили, и никуда отсюда уезжать не собирались, по крайней мере, в ближайшее пять лет, будучи каждая в своем амплуа.
– Давай за жизнь, – предложила первый тост Жар-птица. – Чтоб она никогда не кончалась. Давай?! Ну, вздрогнули.
– Давай. Стой, подожди секунду, не пей… – перехватила ее руку Настя.
– Что такое? Не бойся, не отравлено. Я покупала знаешь в каком месте? Знаешь? Где, как в лучших домах Парижа. Ну, в общем, проверено. Это тебе не водка, не бойся.
– В том-то и дело, что не водка. Текилу принято пить с лимоном, и солью нужно провести по ободку рюмки. Вот так правильно, – показала Настя. – Теперь и в самом деле, как в лучших домах Парижа.
– А ты откуда знаешь? – спросила, попробовав пить по-новому, Жанна.
– А меня один знакомый угощал в баре, там так делали. Ведь так интересней, правда?
Обе подруги знали, что удовольствия можно и нужно извлекать из мелочей. Жар-птице, конечно же, понравился новый ритуал, и она уже сама принялась проделывать нечто подобное, наливая и опрокидывая одну за одной рюмки текилы. После выполнения столь старательных упражнений с текилой ей стало жарко, и она расстегнула на себе платье.
– Настя, слушай, у тебя музыка есть? Хочу танцевать текилу-джаз, – заявила осоловевшая Жар-птица. – Я танцевать хочу, – завела она низким голосом. – Тащи музыку, Настя.
– «Текила-джаз» есть, но она тебе не покатит, – ответила Прокофьева, имея в виду название питерской группы, игравшей отнюдь не танцевальную музыку.
– А что-нибудь итальянское есть? Я Италию люблю с детства, – попросила Жар-птица.
– Есть, есть – сейчас включу… – Прокофьева притащила магнитофон и поставила современную итальянскую музыку, которую переписала пару месяцев назад у приезжавшей из Италии соседки по родительской квартире в Выборге, Ленки Даниловой. Та, познакомившись с итальянцем во время рабочей поездки в Италию, вышла за него замуж и осталась там жить, а этим летом наведалась в свою прежнюю квартиру в Выборге, которую собиралась продавать. Настя заходила к ней на прощальный сабантуй. И та, конечно, пригласила ее приехать к ней в Италию, оставив свой итальянский номер телефона и адрес в Солерно.
– Приезжай, – говорила Ленка, – мужа тебе там найдем.
Но эта музыка показалась Жар-птице мало динамичной, и она потребовала еще выпить, чтобы догнаться, и пустилась потом с Настей в обнимку в пляс под «фейерверк» звуков некоей отнюдь не итальянской мелодии. В конце концов, выхлеставшие две с половиной бутылки текилы на двоих полураздетые девицы переместились в спальню. А потом, добавив еще немного, под звуки все той же джазовой музыки завалились спать на Настином диване, даже не позаботившись о том, чтобы его разложить. На это у обоих не было уже ни сил, ни желания.
– Раз, два, подъем! Журналистка, на выход, – прокричала во всю глотку наутро Жар-птица, приготовившая, пока Настя спала, на кухне яичницу с ветчиной. – Пять минут на сборы.
«Ну ты, Прокофьева, даешь! Докатилась. А Жар-птица растет… по профессиональной лестнице и совершенствуется в мастерстве, – подумала Настя, обнаружив себя полураздетой. – Такого со мной еще не бывало».
Судя по тому, что на ней не хватало некоторых интимных деталей гардероба, Настя поняла, что сегодня ночью ей довелось пережить если не изнасилование женщиной-бисексуалкой, то, как минимум, кунилингус с ней же. И все это в состоянии полной отключки от мира сего.
– Черт побери! – воскликнула Прокофьева в сердцах. Как ни странно, она не чувствовала после этого всего себя плохо, а даже, наоборот, была как бы на подъеме. Словно гора с плеч свалилась. Все, что было с нею вчера, казалось каким-то далеким и совсем не страшным.
– А ну их всех, – сказала Настя самой себе. – Отсижусь, пока пройдут синяки, и рвану к деду под Выборг. Никакой журналистики недели две как минимум, а дальше видно будет. Пусть подавятся своими тупыми репортажами и глупыми расследованиями. Мне этого сейчас не нужно. И криминальными темами я больше заниматься не буду. Баста. Все. Жизнь дороже этой дряни.
– Ну и как мне ей сейчас в глаза смотреть? – думала она о Жанке, одеваясь. – Сделать вид, что ничего не произошло? Конечно, как же иначе. Жар-птица меня спасла. По крайней мере не со зла, а, видно, из лучших побуждений постаралась удовлетворить. Да-а-а. «Дорога в ад вымощена благими намерениями». А ну их, эти притчи. Спокойно. Идем и провожаем Жанну. Все о’кей, – в конце концов сказала себе Настя.
Она достала из платяного шкафа бархатный спортивный костюмчик и направилась в ванную комнату. Пока Настя приводила себя в порядок, Жанка успела заскучать. От нечего делать она даже заглянула в Настин ноутбук, пытаясь в нем что-то открыть. Но так и не разобравшись, как это делается, включила телевизор и пощелкала пультом, переключаясь с канала на канал.
– Ах, ничего интересного. Одни новости, – бросила она и это занятие. От нечего делать, взяла фотоаппарат и щелкнула себя на память на фоне скудной обстановки Настиной комнаты.