Захват

«Странное-таки ощущенье… В будущем – богатство и власть!.. Рано – в бургомистры… потом, – вскользь вообразив нареченную, подумал жених: – Чувствуешь себя на чужбине яко за Можаем, под Клепиками, в пору войны!..»

Что ж, не получилось в одном, в дружестве – займемся другим; да уж. Обеспеченный тыл в противостоянии с недругами, в лютой борьбе по значимости для человека, устремленного в будущее, как таковой, все-таки – существенно меньше, нежели конечная цель. Станется ужо благоденствие!.. В довесок – любовь; даром ли вручен корабельник.

Стрелка, вспоминая невесту на какой-то часец вообразил в далине, над берегом Карвилы усадьбу. Мыза, на глазах переводчика, увидел Матвей тут же превратилась в кабак. «Очень хорошо… Не совсем… не очень, – пронеслось на уме: – Только-то всего и достоинства: доходное место, сказывали – Красный Кабак… Тоже пригодится… берем!»

Любят не за черные очи, сказывал отец нареченной, выразив прозрачный намек на иждивение, кошт – дескать, добивайся руки, соузничества чем-то иным. Подразумевалось: деньгами; ясно же. Таможенник прав.

Благоденствия, увы не достать с помощью одной красоты. Да и таковая – не очень; взлысины маленько наметилися, бель на висках… телом худоват… не купец. Ладно уж. За главное: цель. Деньги, разумеется будут! – красота и уда, тельная, которой пришлось действовать на днях в сеннике только предваряют успех. Вящшая работа – за Ладогою: сошлых крестьян, беженцев за Лугу искать. Эта белобрысина, Фликка и ее старикан вскорости узнают почем будущие наши труды!.. В мае. Или, может: июнь. Надо – предоставим реестры. Выгодно; ужели не так? – «От-т жизнь собачья! – пронеслось на уме: – Хочется любовной обнимки… Костино, так будем считать… проехали – а вместо нее черная работа.

Увы! То же – в померанской земле; Брянщина, опять же… Во всем – та или иная браньба. Как бы то, выходит на деле: обречен воевать; жив – борись. Видно уж таков человек, зверь по своему естеству, то бишь по природе; ну да. Чем же то сие объяснить?»

…Хочется побольше? Не то; вряд ли подоплёка[36] борьбы за лучшее, чем есть, еже есть достойное, так скажем условно существование – людская душа; вящшая причина вовне. Будем выколачивать правду исходя из того, что каждый, по великому счету, нашему как перст одинок. То-то же и тянемся к Богу… Еже не в прямых неприятелях, то в чем-то еще, как бы, заменяющем их люди, покопайся поглубже в человечьей душе, темной, – промелькнуло у Стрелки, – в бранях ощущают нужду. Как это ни кажется странным на поверхностный взгляд истина предельно проста: человек, аже ли не борется – мертв. Лучшее тому доказательство: заневский погост, за Охтою, вблизи городка. Тот, кто не согласен – проверь; стоит побывать за околицею сразу дойдет… Каждый человек, сообразно этому – невольный борец. Тяга то и дело вступать в противоборства будит, получается так внутренние, скрытые силы, дремлющие где-то внутри – то есть, изначальный порыв к действию приходит извне. Да; так, так: жажда побороться за что-то, али против кого-то, важно ли во имя чего приходит, рассудил переводчик то, попеременно от Бога, то от губернатора тьмы; равные права, понимай. Вот именно; ужели не так? – истина, с которою может согласиться не только читывавший кое-когда книги бургомистра толмач, но и подгородный орарь, еже таковой не тупец. Просто; проще пареной репы.

…Егда покопаться еще глубже… лучше, – родилось в голове с тем как, утомясь рассуждениями, в полудремоте поплевал за корму, – противостояние с недругами, в сути – добро. Так бы, не имея врагов человек выродился, лучше б сказать: расчеловечился; впадая в застой во изнеможении сил, ослабленный борьбою за мир – он бы превратился в скотин. Главное отличие людства от четвероногой среды тех, что на подножном корму, питающихся травами в том, что люди не способны прожить без драки, затевая подчас ту или иную борьбу даже и когда провидением, по воле Творца оной предрешен неуспех. То бишь, по еговой природе, псу – не воевать не дано.

Любится тебе, али нет – пренепременно борись, нету неприятелей, ворогов – ищи таковых. Главное не то, как бороться, честно аль не так чтобы очень – важно, занимаясь борьбою настоять на своем.

«Да уж; за словами – дела, – вскользь проговорилось в мозгу: – В общем, оказалось: пустяк – взвидеть подоплёку борьбы… Ох-хо-хо. Вся-то наша жизнь, до успения – сплошная браньба, где б ни воевал; по-людски. Что ж, за неимением лучшего придется сказать: истинно-то: счастье – в борьбе; то б то, в упоении действием… И только? Ну да… вроде бы… Не густо, делец.

Шагу не ступить из-за тьмы разнообразных препон. Тут еще, влюбляйся в невесту! – пронеслось на уме. – Справимся ужо, победим. Тоже, называется – счастье, – усмехнулся жених. – Вроде приручил, наконец эту белобрысую курицу, но, паки душа к бабе и теперь не лежит. Надо же: ко внешним врагам – внутренний; выходит, борись противу себя самого… Переделывайся. К маю; эге ж. Запросто! С таким-то приданым, станется полюбишь не то что Фликку (далеко не красавица), – худую козу».

Сорок! Неужели-то впрямь этакие годы – его? Да. Да и нет: сложа и разделив пополам собственные годы и век семнадцатилетней жены, с чем-то небольшим – двадцать восемь; юноша… Почти молодой. Что уж говорить о другом: более существенно: крог, с винным погребом, у Нарвского тракта; вящшее богатство – Карвила. Хрыч… фадер будущей супруги скончается, не рано, так поздно – пятидесятилетен! Ого! Якобы – чем больше, тем лучше. Думается, что не заставит с этим, старикашка себя слишком продолжительно ждать.

«Душенька, сизоворонушка, – итожил: – не плачь. Стренемея ужо, не тоскуй. Жди… В мае. Возвернусь, и тогда…»

Что вообразилось в грядущем невозможно сказать.

Дом, недалеко от реки;

Ястреб над крылечком, резной – крылья по аршину, вразлет;

Мокрая – по пояс – трава, утренний туман, холодок, лаище встревоженных псов… Далее, в низу, на ключах – женщина: цветастый передник, маяльники, в ряд – погремки, золото, – представил жених.

«Нате-ка: и тут, на воде!.. Прошлое: вожанка; угу. Вспомнишь – голубые мечты мигом разлетятся, как дым. Эту и без денег полюбишь: краля! – пронеслось на уме. – Вырвалась, когда поволок эту свирестелку в кусты. Чаятельно, как-нибудь, позже сдастся и сия крепостца, даром на пути – вислоус, Паркою зовут, на селе. Кто же, як ни ворог… Мамай. Встретится – пощады не жди. Вспомнит, как его пистолетили, и тотчас… Да, да: может получиться, в отместку, пахотная лошадь убьет, насмерть, – да и как ни убить: трижды, колпаку насолил: с корабельником, у тракта, в суде… Выгородил Карло; ну да…»

Ночь, тишь… В Гудилове, на устьях Славянки промигнул огонек; вон кажется, правее берез, в селении, повыше – другой, около торговых рядов. Там крог, как водится; кружало, кабак.

На заре, после прохождения судном видимых довольно отчетливо Ижорских Рядков Свенссон повернул «Фостерйорд» к южному прибрежью Невы. За Бродкиным подводные скалы, река суживалась, и боковой ток, двигавшийся где-то в глубинах от наносной гряды правобережных песков сваливал, бывало корабль в направлении на Каменный Зуб[37]; «Первая угроза», – вещал, в сторону Матвея купец.

Для преодоления скал требовался знающий русло судовой проводник.

В Тосне, у которой пристали не дойдя до скалы таковых проводников без числа, но почему-то, игрой случая, на всходе к селу первым повстречался Таруй, с некоторых мест приходившийся – опять-таки, случай – родственником Вершину, Палке; зять старого ижорца, Окима езживал порою на Тосну, к свойственникам рыбу ловить.

Зыркнув на товарищей кормчего бегучим глазком, знахарь водяного пути дольше, чем того бы хотелось подорожнику свеев, Стрелке поглядев на него задержал несколько рассеянный взор на корабельной оснастке, выведав какая у «Литен» глубина погружения слегка покривился, пробуя послушность кормила, повертел колесо, тронул приводные ремни, полюбовавшись на флаг, реявший недолгое время около него, над кормою неопределенно похмыкал – и затем судовщик после невеликого торга сунул продавцу безопасности лопату-долонь; произошло рукобитье; Свенссон повелел подначальным подымать якоря.

36

Подоплека – часть крестьянской рубахи, нечто вроде подкладки. Образная речь селянина, в прошлом, Стрелки не должна удивлять.

37

Последние камни Ивановских порогов, как потом называлось это водопадное место взорвали в 1977 г.