Страница 10 из 22
Крупные, породистые клубни отличной, домашней, сохранности так и просились в родственную, чернозёмную, криушкинскую землю.
Кстати сказать, отчего не задаться вопросом: «Откуда на взгорье над Плещеевым озером взялся чернозём?» Ответ, оказывается, не глубоко зарыт. Тридцать – сорок сантиметров культурного слоя позволяют доискаться ответа. В Криушкине земледелие ведётся, как о том свидетельствуют археологические исследования, издревле. Хлебопашцы угро-финского племени меря трудились здесь ещё полторы тысячи лет тому назад. Славянско-русское население проникает в Залесскую землю в девятом столетии. Сюда по Мсте-Мологе-Волге хлынул поток переселенцев с северо-запада, из районов новгородских земель. Славяне попадали на озеро Клещино (Плещеево) двумя путями: из Ярославского Поволжья через озеро Неро и прямо с Верхней Волги по Нерли Волжской. Оба эти пути как раз сходились в том месте, где находился мерянский посёлок на Александровой горе, где и возникает, видимо, в конце девятого века древнерусский раннегородской центр, получивший в летописях название Клещин; он становится опорным пунктом освоения славянами всего Залесского края.
Земледелие в параллель со скотоводством за полторы тысячи лет и превратили глинозёмы и суглинки в плодородные чернозёмы. Конский да коровий навоз – драгоценное удобрение, в нём все мыслимые элементы питания почвы. Века трудничества земледельцев, язычников и православных, на криушкинском угоре сделали своё дело – обратили глину и суглинок в исключительной ценности плодородную землю.
В мае тепло, дожди – картошка на двадцатый день взошла, сильная, решительная. Божья благодать с небес погнала ботву ввысь, и картофель, никогда раньше такого не бывало, в мае зацвёл. Каждый уик-энд я спешил в Криушкино и тетёшкал радующие сердце картофельные грядки – окучивал, пропалывал, избавлял от объявившихся в первые жаркие дни колорадских жуков огрызок криушкинского чернозёма.
Высказался: «Огрызок!» Да, огрызок, но какой ценный! Последние годы картошкой с этого «огрызка» весь дачный период питается семья, приезжающие в гости родные и знакомые.
Пока официально через Троицкий сельсовет за нами не закрепили все тридцать соток усадьбы Ширшиковых, обходились землёй, непосредственно окружавшей дом с подворьем. Здесь и развели первоначально порядочный огород. На этом пространстве в своё время располагался с посевом огородных культур, включая капусту, которую солили и квасили на зиму бочками, рачительный хозяин, наш предшественник, Фёдор Ширшиков. Какой славный, трудолюбивый человек – мастер на все руки, талантливый плотник, выстроивший полдеревни. Хозяин. По сей день чувствуется его присутствие в рубленной руками большого мастера избе, просторном и ладно выстроенном заедино с домом хозяйственном дворе. Вечная память ему творениям рук его, а душе Фёдора Ширшикова в Божьих угодьях пусть будет радостно всегда!
В двадцать девятом его кобылу Зорьку (старший сын, Андрей Фёдорович, рассказывая мне историю семьи, упомянул кличку лошади) свели на колхозную конюшню. Подарок судьбы то, что Фёдор, пока лошадь была при нём, успел построить дом с двором для всех хозяйственных надобностей. Отменного качества крестьянская постройка! На причелине Фёдор Иванович выжег раскалённым кованым гвоздём: «1928 год». Изба и по северному обычаю под единой крышей с ней столь же добротно выстроенный двор со стойлами, хлевами и закутами для живности стоит, не покосившись, не шелохнувшись, восемьдесят с лишком лет. Знатная работа высококлассного плотника! В Криушкине произносят «мы плотники», с ударением на последнем слоге. Не ради шика это так делается, а как признак самостоятельности местного говора.
В последние годы, после того, как я под все углы дома подвёл кирпичные фундаментные столбы и прогнал по периметру дома и двора каменную ленточку, зять Владимир Николаевич Николенко, прирождённый инженер, кандидат технических наук, спец по компьютерным технологиям, спроектировал на вычислительной машине новое, просторное, светлое, отвечающее современным санитарно-гигиеническим нормам жилище, привязанное к фундаментам, о которых только что сказал, и к срубу классическому (шесть на шесть) избы. К избе Владимир Николаевич проявил подчёркнутое почтение: сруб, клеть (особое помещение для хранения вещей и продуктов) и сени сохранены в неприкосновенности как памятники русского деревянного зодчества, и притом каждое брёвнышко, каждая половица (округлый брус в полбревна) очищены от пыли и копоти времени и покрыты тонирующей мастикой. Что за строение в итоге сотворилось? Современный двухэтажный коттедж со встроенной в него первозданной конструкцией – избяным срубом.
Ясное дело, пребывать в созданной Фёдором Ширшиковым избе, не подвергнув её переосмыслению, мы не собирались. В первый день хозяйствования разобрали перегородку, выделявшую маленькую кухоньку при печи от остального пространства.
Досок, из коих сооружена была в своё время перегородка, чистых, отменно гладких, сухих, легких, прогонистых хватило на то, чтобы по всему периметру избы, исключая печной угол, устроить подпотолочные выставочные полки, торцы которых для важности я выкрасил киноварью. Яркий красный цвет «поджёг», несколько разогнал серый избяной сумрак, по которому экспозиторы, я и Женя, ударили всей красочной силой многочисленной игрушечной рати. За пятнадцать лет супружеской жизни в путешествиях по родной стране (так тогда выражались с ёрническим привкусом молодые интеллигенты) была собрана неплохая коллекция произведений народных мастеров. Они и стали первым вкладом в преображение жилища Ширшиковых в дом Бычковых. (За последующие десятилетия подрастающие поколения – дети, внуки, племянники и их сверстники – не просто любовались, а жили в обнимку с этим игрушечным царством и перекалечили всё, что им было по силам сломать и расколотить: ноги, головы, хвосты сказочных, диковинных зверей и птиц приходилось склеивать, связывать, сшивать разными способами, но, думаю, что при близком общении с творениями художников-фантазёров эстетическое сознание, вкус, фантазия подрастающего поколения нашей фамилии возрастало, а мои дети и внуки в свою очередь передавали своим детям и внукам ответственную роль играющих с высококлассными образцами народного искусства. (Примером возврата долга, ответом добром на добро я считаю организованную и с блеском проведённую в Государственном музее «Царицыно» выставку «Дети нашего двора», в которой приняли участие известные московские скульпторы, живописцы и закопёрщиком которой стал мой сын Сергей Бычков, выросший в известного мастера скульптуры в числе других плодотворных влияний и благодаря общению с глиняной игрушкой.) Конечно, в домах коллекционеров из числа тех, кто не удосужился обзавестись детьми, игрушки музейного достоинства пребывают в благости, тишине и покое. Однако мы с супругой Евгенией Серафимовной не сожалели, не огорчались до слёз, оттого что дети и внуки практически превратили в глиняные руины подаренные мне в далёкие шестидесятые годы знаменитой каргопольской мастерицей Ульяной Бабкиной двадцать работ. Не сомневаюсь в том, что Сергей Бычков, основательно постиг самобытную пластику Ульяны Бабкиной.
Мой друг, загорский художник Иван Сандырев, побывав в апреле семьдесят пятого года в Криушкине, оставил на память о себе сложносочинённое монументальное произведение «Сусанна и старцы». Библейский сюжет – старцы, подглядывающие за уснувшей под сенью смоковницы юной красавицей Сусанной, – композиционно был решён Сандыревым оригинально, изобретательно. Сусанна контуром с изящной моделировкой форм лица и тела была написана на белёной печи, в один приём, ала прима. Так пишут фрески – композиции по сырой штукатурке. Нечто подобное представлял собой боковой фасад русской печи, накануне выкрашенный белой-пребелой извёсткой. Запёчатлённая лаконично, одной непрерывающейся линией, роскошная, совершенная фигура молодой женщины пленяла, восхищала, очаровывала. Старцы, по воле художника, попали в раму однополотенной входной двери, что возбуждало зрительскую фантазию. Открывающаяся и закрывающаяся то и дело дверь рождала эффект суетливой озабоченности старцев. Они, их изображения в раме двери, снуют туда-сюда в стремлении охватить лукавым подглядыванием всю фигуру прелестницы, полюбоваться ею в разных ракурсах.