Страница 9 из 22
В «Театре на Таганке» спектакль получился душевным, где-то даже яростным, насыщенным деревенским юмором, контрастами мещанства и подлинной российской чистоты. Некоторые сцены «хватали» не только за пятки, но и пронзали душу (особенно тех, кто расположен к душевности) своей обнажённостью, своей жизненной откровенностью.
Другой спектакль – «Товарищ, верь!» – на тему пушкинских стихов уж очень балаганный: в нём много «любимовщины» и трюкачества.
«Пять Пушкиных», от рыжего, крашеного Золотухина до московского интернационалиста, жалкого, субтильного, скверно загримированного под Пушкина, раздражали, и только.
Хотелось другого. Хотелось наслушаться, напитаться музыкой пушкинского стиха, наконец, очиститься от всего бытового, которого у нас в Москве хватает, как и во всякой там провинции. Получилось обратное. Грохот, пальба из пистолетов, декламирование стихов на раскачивающихся трапециях – всё вместе привело к натужному развлекательству, головной боли у тех, кого заманили на это представление.
«Блоха» Лескова в студии «Гайдар» – тоже не из числа обычных постановок. Музыкально-джазовая, с очень условной декорацией, с теми же качелями и удивительными по своей необычности костюмами из мешковины, с куклами-символами, изготовленными из старых предметов быта (кастрюли, вёдра, тазы, чугуны), отмеченными изощрённой выдумкой и вкусом, и сами молодые актёры студии играли «Блоху» с такой самоотдачей, так талантливо, что дух захватывало.
А вот «Жизель» в Большом с Надеждой Павловой поначалу прямо-таки разочаровала. Хотелось увидеть парящую над сценой прима-балерину. Но где лёгкость, полётность движений, возвышенность танца? Второй акт – и на сцене совсем другая балерина. Насторожённость, неудовлетворённость улетучились. Глаз от сцены оторвать невозможно. Не танец, а парение феи, с грацией лебедя, с лёгкостью бабочки. Под стать ей партнёр – Вячеслав Гордеев…
Если я возьмусь рассказывать о художниках, с которыми довелось встречаться этой осенью, и о выставках, у меня кончится бумага, да и конверта большого формата под рукой нет. Коли моё письмо, дорогой Николай Николаевич, покажется интересным и не отнимет у тебя государственное драгоценное время, то, может быть, последует продолжение».
…Кичащийся роскошными формами кресс-салат соседствовал с картошкой, моей по жизни любимицей. Чего греха таить (так всегда выражалась мама Татьяна Ивановна, и бабушка так говорила, стало быть, издавна повелось – не очень-то благозвучно «грех таить», куда певучей «греха таить»; поди с этим поспорь) картошка в России не второй, а первый хлеб. В общем, это та еда, без которой сыт не будешь. Благополучие семьи, сколько себя помню, зиждилось у нас, Бычковых, на полноте закрома с картошкой. Она, как ни один другой продукт, круглый год не сходит со стола. Первое без картофеля не сваришь, и второе в большинстве случаев без картошки – не радует.
В моём, личном, поварском репертуаре жареная картошка – фирменное блюдо. Запамятовал, с каких пор изощряюсь в приготовлении жареной картошки. Быть нашим гостем и не попробовать «Юркиной картошки» – вещь невозможная! Селёдочке закусочной картошка да лучок непременно сопутствуют. И т. п. и т. д. Без картошки, одним словом, дом – сирота. Взять хотя бы и окрошку, как без картошки получить плотность разнородной массы, связанность всех частей сытного хлёбова?
Мамаше-колхознице от момента создания сельхозартели «Красный Октябрь» выделено было двадцать соток земли в личное пользование. В Подмосковье, как правило, весь участок шёл под картошку – весенняя посадка и осенняя уборка урожая крепко врезались в память, ибо несколько десятилетий кряду, из года в год повторялись с изменяющимся по мере роста семьи составом действующих лиц весенние и осенние картофельные кампании. Весёлое, радостное это зрелище – вся семья от мала до велика высыпала на поле сажать в прогретую майским солнцем землю отобранные с осени семенные клубни. А какая радость в теплынь бабьего лета убирать картошку, причём с обязательной ребячьей забавой – костром, в котором печёные, обуглившиеся картофелины имеют необыкновенный вкус. Ну чистый сахар! Неизменно, многие годы, в страду – как правило, это были воскресные дни (Бог труды любит!) – на картофельном поле возвышалась внушительная фигура отца. В действии, в работе он мне более всего памятен именно таким: главой дружной, работящей семьи, исполином, богатырём, для которого вскинуть на плечо полный мешок картошки – сущий пустяк. В рабочей телогрейке, в кирзовых сапогах, увязающих в мягкой, вздыбленной плугом сухой сентябрьской земле, он был для нас, его детей, внуков, правнуков, живым примером ответственного отношения к житейским обязанностям. Лениться в его присутствии никто из представителей младшего поколения не смел, не мог такого себе позволить. Пример и незыблемый авторитет старшего – мощный моральный фактор. Живу в подобном убеждении и на судьбу не жалуюсь. Ферулы – в первом значении этого строгого слова, то бишь линейки, которой бил нерадивых, провинившихся учеников школьный учитель в царское время, как и второго значения ферулы – строгое обращение, бдительный надзор, – и в помине не было, но оттенок легендарной ферульной суровости присутствовал на лице отца, когда он на румяной зорьке корил домашних за нерасторопность при сборах на покос. Именно это слово витало в воздухе, в сознании недостаточно расторопно собирающихся в столь ранний час «на сенокос» или пуще того «на заготовку сена для коровы-кормилицы».
В школьные годы, как отец сам признавался, он был озорником с признаками богохульства, за что преподаватель Закона Божьего, отец Николай, ставил его в угол на горох и даже применял на деле ферулу. В угол без гороха, коли заслужил, папашка ставил и меня, и других сменщиков. Безусловно, это имело смысл: в углу хорошо думалось о многих вещах, в том числе о смысле наказания. Не могу удержаться от соблазна рассказать о понятии «сменщик», о семантике этого слова и о том, какой смысл вкладывал в слово «сменщик» отец. Академический «Словарь русского языка» даёт следующее толкование: «Сменщик – тот, кто сменяет кого-либо на какой-то работе». Александр Иванович имел в виду, прежде всего, смену поколений и свою, личную, ответственность за качественный уровень этого процесса. Разумеется, это совершалось в масштабе семьи. Семья – ячейка общества: какие сменщики в семье, таков будет и нравственно-интеллектуальный уровень общества. Отец мыслил шире, чем истолковано слово «сменщик» в академическом словаре.
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь» для него значило трудом, старанием добыть сей хлеб, а не глупое, пустое ожидание манны небесной. Трудолюбие – наиважнейший признак человеческой красоты. Более полувека Александр Иванович Бычков был лицом, обязанным проводить на предприятиях и в организациях, где работал в должности главного бухгалтера, государственную финансовую политику. Так сложилась моя жизнь, что не доводилось видеть его в образе стража государственных интересов, но тщательность, с какой с его участием и под его руководством наш семейный подряд выбирал из земли все до единого картофельные клубни, говорила о многом. Об аккуратности, в частности. Примечателен почерк Александра Ивановича: красивые, прочные, стройные буквы и цифры стоят, как бойцы в строю, помнящие своё предназначение, функцию.
…Ни картофельным полем, ни опытным участком не назовёшь клочок земли размером десять на десять метров, затеснённый со всех сторон заборами, кустами, дворовыми строениями. Картошку в этом году, предчувствуя жаркое лето, посадил 29 апреля в прогретую, а прежде напоенную талой водой (снег лежал в марте метровой толщины) и щедро политую ранними весенними дождями землю. Влаги, кажется, достаточно, в меру набрала земля-кормилица – наш криушкинский чернозём не липнул к лопате. Идеальные условия посадки картошки сулили ранний, добрый урожай.
С посадочным материалом затеял эксперимент. Впрочем, не велика, честно говоря, новость: шесть из двенадцати грядок-коротышек засадил разрезанными на две, а то и на три части клубнями средней величины, разрезанными так, чтобы глазки разошлись по частям картофелины равномерно. Замахнулся на такое, испробовав на вкус привозную орловскую (чернозёмную) картошку. Её брали на суп и жарево прямо из кузова КАМАЗа, вставшего на прикол вблизи нашего дома на юго-западе.