Страница 60 из 84
Это твоя планета.
Когда и кто сказал ему эти слова? Сразу и не вспомнить, а времени, чтобы осознать и выдать верный ответ уже не осталось. Училка пошла собирать контрольные, умник, поздно теребить извилины. Времени думать больше нет. Лишние секунды не вырвать из путаной трассы жизни. "Маккиавели, ты не сдал за несколько месяцев в фонд школы и за ОМОН. Когда рассчитаешься? Отвечай, скотина! Ну... пожалуйста, иначе мне не выдадут зарплату". Он забрался в автобус, что лениво тащился по Кутузовскому, чтобы добраться до Голубиной площади. Когда-то это была площадь Ленина, но теперь и место, и памятник полюбили голуби, и в народе иначе её не называли. Ту-ту - поехали. Только не надо так резко тормозить. Бумм - наверное, без шишки не обойдётся. Долго ещё ехать на сопле, перевариваясь в её пустом брюхе. Правда, было очень рано, но, наверное, Гришка телепался уже на площади - ням-ням - приманивал голубей, шевелил толстыми губами. Впрочем, они ещё не были знакомы.
Глава четвёртая Осколки
Когда он снова пришёл в себя, рядом сидел невзрачный мужичонка в треснувших очках, кое-как скреплённых изолентой.
- Говорят, ты будешь жить, - проговорил он, ядовито целясь в его душу бесцветными глазами. - Поздравляю.
Он не чувствовал боли. Тяжёлая отмирающая душа камнем лежала в горле. Кашель не прогонял её, наоборот, душа увязала ещё глубже, будто бы рёбра превратились в липкую грязь.
- Ты можешь сказать своё имя? Откуда ты? Не волнуйся и постарайся припомнить. Здесь твои друзья. Мы постараемся отыскать твоих родных, близких. Кто-то у тебя да должен остаться.
Язык был тяжёл, он норовил выпасть на подушку и остаться там мокрым солёным комком. Сквозь пустоты, немые обозначения бывших зубов, потекли обрывки звуков. "И-и-иии". Потом языку стало мерзко в пустоте пространства и он, съёжившись, затаился во рту. "Неужели ничего не смогу больше? - бросилось ему в голову. Мысли задрожали, боязнь немоты оглушила его. Впрочем, неожиданному собеседнику были безразличны его душевные переживания.
- Здесь происходят странные вещи, - продолжал он, стараясь сохранить собственный иллюзорный покой, - ты пропадёшь, если не доверишься мне.
- А кому доверишься ты? - Лиза была в своём репертуаре, она бросила фразу, не глядя ни на Влада, ни на неизвестного, - Доброму доктору Горавски?
- Мне надо как-то тебя называть, - он сделал вид, что не расслышал слов Лизы, хотя они очень его тревожили. - Здесь никому не позволено... не иметь имени.
- Ие-е...- звуки выходили бесформенными и наполненными звенящей болью.
- Езус? - не понял склееный из разных кусочков библиотекарь, - Говори громче, не бойся.
- Какой-то еврей, - махнул рукой парень с листком бумаги, - наверняка в прошлой жизни перепродавал души.
Он действительно знал цену каждой душе. Но сейчас все расценки обнулились и каждая душа, скукожившись, замерла в ожидании. Наверное, и его тоже.
Угол возле мусоропровода он сдавал за сто рублей в час, но подумывал, что надо бы увеличить стоимость, потому что от желающих отбою не было. Ещё в девяностые, когда не все квартиры дома были заселены, он добыл кирпичи, выбил цемент, отгородил угол на лестничной площадке, поставил там железную дверь. Потом к нему несколько раз заявлялись представители сперва из ЖЭКа, потом из КТОСа с требованиями убрать, мол, мешает жильцам, затрудняет движение. На просьбу привести хоть одного недовольного жильца, представители мялись, голоса их съёживались, превращались в сплошной бубнёж. Он обещал убрать, и они облегчённо вздыхали. Сами были подневольные птицы: им сказали донести информацию, они донесли. Теперь можно разбредаться по своим клетушкам.
Одна из дверей верхнего этажа монотонно заскрипела. Он узнал этот звук, так потом он будет различать скрип каждой кровати в Палате. Баба Вова начала своё движение. В доме жило несколько инвалидов, да и молодёжи было влом прогуляться до супермаркета, который находился в нескольких кварталах. Сухонькая старушка с бесстрашным именем Ильича перепродавала продукты. Немощным бабкам, которых с каждым годом становилось всё больше и просто кому придётся. Влад подумывал сам заняться этим бизнесом - не все же дома баба Вова может обежать. Но так и не собрался: гастрономический бред не мог его увлечь в железные сетки корзин, часто оставляя на холодной пустой поверхности стола. А к нему вот-вот придут, не у бабы Вовы же покупать абсент. Надежда кормит мир, как-нибудь да протянем.
Только бы ушли прочь постоянные, выматывающие его кошмары. Лучше дайте лекарство, много жёлтых звенящих таблеток, и я упаду в тяжёлую беспамятную ночь без сновидений и воспоминаний.
- Как шкитуха, как стипуха, - Лёша впрыгнул в не успевшую ещё отвориться дверь, обрушив стопку книг в прихожей. Растрёпанный, весёлый, полный лёгкости и неизменно следующей за ней молодецкой дури.
- Намана шкитуха, намана стипуха, - в тон ему проговорил Влад, - как Сига? Обо мне... о наших походах не спрашивала?
- О тебе говорила, - улыбнулся Лёша, - Как раз утром.
- Обо... мне? - ком, солёный, непрожёванный, липкий, сорвался в горло, зазвенел рассыпавшимися буквами. - А что конкретно, не помнишь?
- Если бы можно было продавать кофейную гущу, он бы нажил на этом деле огромное состояние, - на одном дыхании отбарабанил этот идиот и рассмеялся. - Здорово ведь запомнил? Сига уверяла, что не смогу. А я!
Да, он был гений. Хотя бы потому, что принёс от неё хоть какие-то вести. И как любой гений он обязан рано умереть.
- Устроим квест? - подмигнул ему Лёша и легонько задел огромную стопку книг на краю стола. Солидно, избавляясь от туч пыли, полетели на пол тяжёлые фолианты. Так потом, уже в палате, будут лениво падать в пропасть уходящего дня мысли.
- Опять твой Дорис с жиру бесится, - пробубнил Коринец, мечтая, чтоб сегодня его и его книги оставили, наконец, в покое. - Пусть сам и бежит за выдуманной стрелой.