Страница 43 из 44
– А ничего у вас музыка – слегка оглянувшись, небрежно похвалил Беркут.
– Ну вы даёте, товарищ генерал! – изумился длинноволосый паренёк. – Не в обиду вам будет сказано, но у людей вашего возраста обычно уши вянут от нашей музыки.
– Ваше поколение её терпеть не может. У пенсионеров на наши записи – «ал-лергия»! – с трудом выговорив заковыристое словечко, хохотнул третий в «банде» – с индейским ирокезом на лысом черепе. – У нас во дворе один дедок нам целую лекцию прочитал, что мы потенциальные агенты и шпионы, потому что сегодня мы увлекаемся западной музыкой, а завтра родину продадим капиталистам в обмен за западные записи, фирменные джинсы и бабл-гамы.
– «Сегодня он танцует джаз, а завтра родину продаст», так что ли? – понимающе процитировал одного фельетониста Беркут. Ему было знакомо, что значит быть стилягой, на которого, словно на прокажённого изгоя, охотятся милиция и дружинники, чтобы заклеймить в рабочей стенгазете, в сатирическом журнале «Крокодил», изгнать из учебного заведения, с работы. Несмотря на огромную разницу в возрасте, зрелый мужчина ощутил родство с ночными странниками. И одновременно пропасть между поколениями. Ведь положа руку на сердце, это он сейчас пытается выглядеть таким демократом. А сам с возрастом тоже как-то незаметно превратился в ханжу и зануду. Тоже порой ловит себя на старческом брюзжании, не понимает и не желает понимать вкусы молодого поколения, и тем предаёт идеалы своей мятежной юности. Это касается и их музыки, которая вызывает в нём лишь раздражение своей новизной и отличием от привычных ритмов. То, что слушает молодёжь в уличных компаниях, часто казалось ему абсолютной безвкусицей. А на самом деле это просто старость, теперь-то Беркут это ясно осознавал.
– Скажу вам, что тот дедок просто недалёкий человек, – заверил ребят он. – Потому что то, что вы слушаете, вышло корнями из народной негритянской музыки, это потом уже появились такие направления, как джазом и рок-н-рол, а когда-то это были песни африканских рабов.
– А вы шарите, – уважительно заявила ему девица с томным лицом.
– Я в молодости довольно лихо бил стэп, – не хвалясь, спокойно сообщил он, чем вызвал недоверчивую, ироничную реакцию собеседников.
– Можете сбацать? – подначил его патлытый, переглядываясь с дружками.
Павел тут же отстучал на асфальте чечётку, затем изобразил несколько роке-н-рольных па. Чтобы завести «старикана» ещё пуще, главарь мотоциклистов, а за ним и остальные устроили импровизированную дискотеку на обочине. Взрослый мужчина стал повторять за юнцами энергичные движения незнакомых ему танцев. Вероятно, получалось у него неплохо, потому что молодёжь поддержала его восторженными аплодисментами. Беркут почувствовал, что стал им намного ближе и понятней.
– А вы нереально круты, товарищ космонавт! – без насмешки объявила одна из девчонок. Павел и сам был приятно взволнован и горд собой. И наслаждался чувством лёгкости, эйфории, как бывает лишь в юности. Ночной воздух буквально пьянил. Было ощущение рухнувших стен, даже звёздное небо казалось каким-то новым, непривычным, неизведанным, полным таинственных загадок.
Давайте мы вас проводим, а то уже стемнело, а дорога тут далеко не хайвэй, – вежливо предложил вожак стаи.
Ветеран с симпатией оглядел собеседников, хорошие они оказались ребята, хоть и выглядят угрожающе в своих кожаных мотоциклетных куртках, непричёсанные.
– Спасибо, но мне эскорт без надобности, – ответил взрослый мужчина, – это я вас могу проводить до дома, тем более, что некоторым из вас вероятно завтра в школу. – И взглянул на самого молодого паренька в «стае», у которого светлые усики едва пробивались над верхней губой. Юноша скоромно не влезал в разговор, лишь внимательно глядел своими мягкими печальными глазами на взрослого. И от этого взгляда Беркуту становилось не по себе. Отчего-то подумалось: «А ведь так мог бы выглядеть наш с Вероникой сын».
Встречное предложение нового знакомого вызвало беззлобные смешки в стане мотоциклистов. Впрочем, на лёгкую снисходительность взрослого никто из них не собирался обижаться. Павел почувствовал, что они стали друзьями и попросил позволить ему немного прокатиться на одном из мотоциклов. Оседлав ревущий байк, он почти сразу начал вытворять на нём разные трюки. Так что владелец даже забеспокоился за своего железного коня:
– Э-эй! Папаша, поосторожней с моим мустангом, так и разбить недолго, а он между прочим полторы штуки стоит.
– Я разобью – я и починю, или куплю новый! – весело крикнул Беркут, пробуя поднять мотоцикл на заднее колесо…
Домой он заявился всё ещё не остывший от эмоций. Пока раздевался в прихожей, жена с удивлением смотрела на него, наконец удивлённо спросила:
– Что за вид, Беркут? Почему у тебя волосы стоят дыбом, через тебя что пропустили разряд электрического тока? И что у тебя с глазами?
– А что у меня с глазами? – удивлённо глянул он в зеркало.
– Ты пьян?! Ты же говорил, что у тебя полёты на этой неделе!
– Так я и с полётов, – весело подтвердил он. – Поверь, давно так круто не летал, просто ништяк!
– Что за выражения, Беркут?! А может, ты снова не смог отказать «почитателям таланта»? – предположила Вероника и сердито поджала пухлые губы. – Опять «незапланированное общение с народом?». Когда ты наконец поймёшь, что ты не можешь пить с каждым, кто тебя об этом попросит! Не имеешь права опускаться до уровня толпы. Потому что на тебя должны ровняться, а не думать, что с тобой можно запросто «сообразить на троих».
– Да трезв я, трезв! Сама можешь убедиться, – Беркут дыхнул на сморщившуюся жену. Но даже не уловив и намёка на перегар, Вика всё равно продолжала с подозрением разглядывать супруга.
– А что за нелепая куртка на тебе? И куда подевалась твоя?
– Подарок от новых братьев. Мы махнулись по-братски! – осветившись тёплой улыбкой воспоминания, пояснил Беркут, впрочем, не ожидая понимания своего поступка, ибо женской логике такие «сакральные» жесты неподвластны.
– А это что за папуасское ожерелье? – Вика опасливо коснулась весящей у него на шее массивной цепи из крупных металлических колец. – Что ещё ты «махнул» в обмен на эту побрякушку? Надеюсь, часы и папин подарок – серебряный портсигар с золотой монограммой остались при тебе?
– Это не побрякушка, а знак «почётный байкер»! – горделиво ответил он.
– А это у тебя на щеке что, губная помада? – сузила глаза Вика. – Тоже какой-то особый знак?
– Где? – Павел потёр себе щёку, посмотрел на ладонь, понюхал, и стёр улику рукавом. – Не-е…машинное масло: я немного повозился с мотором в гараже. Ладно, я в ванну пошёл.
– С каких это пор машинное масло разливают на парфюмерной фабрике «Невская косметика»? – крикнула ему вслед Вика.
– Прости, мне надо в душ и скорей ложиться спать, а то завтра ответственная медкомиссия, – отмазался он от дальнейших расспросов.
Глава 20
На следующий день с десяти часов утра Павел превратился в подопытную мышь. Началась большая аттестационная медкомиссия. Беркут, его напарник по экипажу и двое их дублёров-запасных космонавтов проходили самые разные испытания. Условия были предельно жёсткие, даже завышенные, рассчитанные на двойной, тройной запас прочности по здоровью. В итоге один из дублёров «срезался». При 8-кратных перегрузках на центрифуге врачи обнаружили на спине у 23-летнего лётчика непонятные точечные покраснения и тут же списали его.
Но командир экипажа пока уверенно проходил все испытания: на центрифуге и в барокамере. На беговой дорожке – весь в датчиках, с кислородной маской на лице, в которую подавалась обеднённая дыхательная смесь, как на высоте рекордных альпинистских восхождений. И никаких проблем у него не возникало.
Сразу после «забега на Эверест», лёжа на кушетке – проходя ЭКГ – Беркут даже шутил с врачом-кардиологом, вместо того, чтобы волноваться за результат, а всё потому, что после начала секретного курса биопрепарата к нему вернулась прежняя уверенность в себе, ведь он словно сразу сбросил лет двадцать!