Пластмассовый космонавт

Павел мрачно слушал, но вопросов больше не задавал. Ненашев истолковал это однозначно и с грустью вздохнул:

– Вот и у вас, похоже сложилось обо мне превратное мнение. Меня ведь выставляют этакой белой вороной, сумасшедшим.

Беркут прямо глядя ему в глаза признался:

– Не стану врать, что поверил всему, что вы мне сказали. Пока это кажется мне очень странным. Ведь вас тоже могли намеренно ввести в заблуждение те, кому выгодно окончательно скомпрометировать ваше доброе имя, уничтожить вашу репутацию.

Лицо академика потемнело, в углах губ залегли складки печали, щёки безвольно провисли; в больших, голубых глазах неисправимого романтика появилась выражение затравленности и боли.

– Поверьте, это невозможно, – заговорил он глухим голосом. – Они итак уже сделали со мной самое страшное – лишили себя. Человеку крайне важно знать, что он представляет собой в общественном и профессиональном смыслах. Вот вы знаете, что вы космонавт и Герой. И я был определённой величиной в науке. А сейчас я – никто… Они лишили меня лица, голоса, чести, а по сути убили. В социальном смысле, конечно. То есть, биологическая жизнь моего тела ещё продолжается, но духовно и социально я мёртв. Поэтому могу так смело говорить, ведь мне уже нечего бояться. А с вами я откровенен, потому что знаю, что слово «честь офицера» для вас – не пустой звук.

Оказывается, до изгнанника дошла недавняя история, когда Беркут отказался ставить свою подпись от лица всех космонавтов под открытым письмом видных деятелей советской науки и культуры с требованием примерно наказать группу молодых писателей и художников, посмевших начать полуподпольно издавать собственный литературно-художественный журнал. Беркуту такой отказ мог дорого обойтись, но Павел сумел прикинуться этаким наивным дурачком, дескать, он бы и рад, но, к сожалению, в искусстве не бельмес не понимает. В конце концов начальники плюнули и отстали от него. Но для Ненашева этот был настоящий поступок, на который не многие бы отважились.

– Вы порядочный человек. И говорят, что пока ещё вы главный кандидат на должность командира лунной экспедиции, так попробуйте бороться за свой корабль! – посоветовал Ненашев. – Из того, что мне говорили о вас, я сделал вывод, что вам свойственна принципиальность, решительность в действиях, бесстрашие перед лицом судьбы, та напряжённая и особая страсть, присущая истинному исследователю.

Павел и рад был бы заверить почтенного старика в готовности отстоять их общее дело, но кривить душой не умел, и потому откровенно признался, что не так уж много и может:

– Ещё недавно в космос отправляли морских свинок, собачек и обезьянок. Руководство смотрит на нас космонавтов примерно так же. В нас часто видят тех же мартышек, в лучшем случае обученных простейшим командам шимпанзе. Так что от моего слова, к сожалению, не так уж многое зависит.

– Но кто-то же должен лечь «трупом» против их разлагающей философии! – возмутился опальный академик. – Меня в дрожь бросает, когда я думаю об экипаже, которому предстоит скоро лететь на этом скопище технических недоделок «Союзе»! Лучше бы вы отказались. Может такой ваш решительный демарш и заставит кое-кого наверху обратить внимание на то, что твориться. Конечно, с вами могут поступить так же, как и со мной. Зато ваша семья, ваши дети, не потеряют из-за чьей-то глупости или подлости отца и мужа. Вы мне кажитесь человеком смелым и прямым, который может пойти наперекор системе. В самой сложной ситуации.

Любому бы польстили такие слова, тем более из уст такого человека, но Павел не слишком обманывался на собственный счёт. Ведь практически никто не застрахован от низости и подлости, поставь его в жёсткие условия выбора.

– Когда-то я служил простым лётчиком на дальнем Востоке… – вдруг вспомнилось ему, и он поделился воспоминанием с опальным академиком. – Так вот, однажды дежурное звено истребителей было поднято в небо по тревоге на перехват вторгшегося в наше воздушное пространство самолёта-нарушителя. Когда мой друг-однополчанин приблизился вплотную, то понял, что перед ним не воздушный шпион, а заблудившийся пассажирский лайнер. Он доложил об этом на землю. Но получил приказ открыть огонь. Сослуживец видел лица пассажиров в иллюминаторах, там были женщины и дети…и всё-таки нажал на гашетку авиационной пушки. Через несколько минут добил падающий в океан «Боинг» ракетой. И как-то жил с этим потом … Порой я думаю о том, как бы сам поступил, ведь в тот день могло быть моё дежурство…

Они стали переходить бегущий по извилистому оврагу в густых папоротниках ручей и остановились на середине деревянного мостика. Галилей Ненашев почти с отвращением оглядел окружающую идиллию – с кувшинками и плакучей ивой у воды, пастуха, ведущего с полей стадо коров, – и дёрнул шеей, словно желая ослабить невидимую удавку:

– На самом деле вся эта дачная жизнь – лишь попытка выжить, чтобы не умереть от отсутствия воздуха. Вы понимаете, о чём я? Настоящая работа – и есть тот воздух, которым мы дышим. Хотя у меня всё чаще появляется такое чувство, что я уже умер… Вы, как лётчик, конечно, знаете, что при разгерметизации кабины на большой высоте человек погибает мучительной смертью от перепада давления, вот и со мной то же самое…

Тут академик отвлёкся от собственных переживаний и внимательно поглядел на Беркута, словно что-то вдруг разглядев в нём:

– А вот вы выглядите человеком, принявшем для себя важное и очень непростое решение. Такое впечатление, что для вас окончательно стал складываться узор судьбы.

Павел чуть улыбнулся и похлопал ладонью по перилам моста:

– Да, я почти перешёл свой Рубикон.

– Только берегитесь, чтобы они и вас не объявили сумасшедшим, – зачем-то предупредил Ненашев, всматриваясь в него немигающим взглядом фанатика. Затем, помолчав, загадочно произнёс с выражением лёгкой отрешённости глядя куда-то вдаль:

– Что же касается меня, то пускай они думают, что сломали меня. Для них я обычный городской сумасшедший, потому что они не понимают… – Бывший академик вдруг ушёл в себя. Стоял, покачиваясь, глаза полуприкрыты, губы что-то шепчут. – Голос сказал мне, что я призван, – открыв глаза, серьёзно сообщил Ненашев.

Глава 16

– Какой голос? – не понял собеседник. – Вы хотите сказать, что…

– Павел осёкся. Академик стоял рядом со странной улыбкой на лице, но при этом поднял руку и указательным пальцем описывал в воздухе какие-то вращательные движения в его сторону.

– Оттуда, с небес! – таинство объявил дачный затворник. – Я научился разговаривать с космосом… он даёт мне энергию и учит, как поступать. Раньше я был слеп, потому что был ограниченным материалистом, как почти все мы: строил свои ракеты, чтобы изучать Вселенную, а сам считал её скоплением мёртвых галактик. А она наполнена величайшей жизнью и гармонией! И я бесконечно счастлив от того, что великий свет Вселенского разума осветил и мой ничтожный разум. Я услышал шепот звёзд!.. Голос сказал, что я не просто так оказался в такой жизненной ситуации, на меня возложена великая миссия открыть человечеству глаза.

Внушительно помолчав, Ненашев добавил с клокочущим внутри восторгом: – С тех пор как голос разговаривает со мной, моя жизнь постепенно стала снова наполняться смыслом. Голос научил меня, что делать.

Уставившись на Беркута немигающим взглядом, академик таинственно улыбнулся:

– Скажу лишь вам одному: я собрал кое-какие материалы. В том числе по гибели Гагарина. Вам фамилия Власов ни о чём не говорит?

– Василий Трифонович? Да я знаю его, он отличный лётчик, – удивлённо подтвердил Беркут.

– Вот и вы подтверждаете, что ваш знакомый отличный лётчик, – удовлетворённо покачал головой Ненашев. – Опытный испытатель, в совершенстве владеющий техникой пилотирования самолётов любых типов. Такой конечно знает, как мастерским манёвром, например, опрокинуть указанный ему самолёт, чтобы вогнать его в землю вместе с экипажем…

Академик понизил голос до едва слышного шепота и торопливо заговорил: