Страница 7 из 12
Адвокат выступала после меня, и, признаться, её выступление оказалось для меня неожиданным. Она обвиняла меня в том, что я не знаю ребёнка, что ничего положительного о нём не сказал («а ведь Виталик любит животных, у него дома даже птичка в клетке»). Как это так – учитель – здоровый молодой человек – не мог справиться с мальчишкой и не заставил его вести себя хорошо хотя бы на собственных уроках. Я был действительно молодым человеком и разозлился.
Попросив ещё раз слово, я рассказал о поджаривании голубей «любителем животных», о моих сомнениях в возможности адвоката по-настоящему узнать своего подзащитного и о моих возможностях на уроках, из которых Горшенин не посетил ни одного. Говорил я громко, жёстко, с напором. На скамье подсудимых никто не смеялся.
Суд закончился. Приговор должны были объявить на следующий день, утром. Предстояла непредвиденная ночёвка.
Мы поселились в единственной гостинице города. В одной комнате: Виталий Горшенин, освобождённый до утра из-под стражи, его отец и я. Меня угостили взятой из дома едой. Вечером я пошёл немного погулять. Когда вернулся в гостиницу, все спали, кроме Виталия. И вот тут у нас получился разговор. Единственный, долгий, ОСОБЕННЫЙ разговор с Горшениным. Мы говорили о футболе, о «Спартаке», о его родном городе, о друзьях. Передо мной были усталое мальчишеское лицо, обыкновенная мальчишеская речь, неподдельный мальчишеский интерес.
Уснули мы под утро, а когда проснулись, чувствовалась какая-то неловкость: мы как будто стеснялись друг друга. При чтении приговора, наверное, не было человека в зале, который больше, чем я, хотел условного наказания для Виталия. Но он был осуждён на два года и взят под стражу в зале суда. Обратно я возвращался рейсовым автобусом с родителями осуждённых и их знакомыми.
Через год Виталий Горшенин умер в тюрьме.
Свидетель поневоле
Мама Алика Лужина позвонила в 12 часов ночи. По её словам, с сыном творилось что-то неладное. Он приехал откуда-то на мотоцикле в невменяемом состоянии. Сначала кричал, плакал, бил кулаками в стену. Затем утихомирился, но ни с кем не разговаривает. На всякий случай она вызвала «скорую».
Моему бывшему ученику Алику Лужину недавно исполнилось 17 лет. Он учился в техникуме. Парень был с характером. И жизнь складывалась трудно. Поэтому телефонный звонок не оказался для меня неожиданным.
Врач «скорой помощи» был уже на месте. Им оказался также мой бывший ученик, Лёня Магазанник. Можно было посмеяться такому совпадению. Но смеяться не хотелось.
Лужин сидел на кухне, сгорбившись, глубоко опустив голову и слегка поматывая ею из стороны в сторону. Казалось, он постанывал. Руки висели без движения. Они были в крови. Джинсы грязные. Похоже, он падал с мотоцикла.
Врачу Алик пробормотал, что выпил бутылку водки. Но Лёня сказал – врёт: ничего он не пил, ему надо сделать успокоительный укол. От укола Лужин наотрез отказался.
Ещё в коридоре мама Лужина предположила: случилось что-то с его девушкой.
Я зашёл на кухню, поздоровался. Алик никак не отреагировал. Тогда мы договорились с родителями, что я просто посижу с ним, пока не отойдёт.
Я снова зашёл на кухню. Извинился, что должен остаться и не могу дать ему побыть одному. Мы сидели молча. Он практически не менял позы. Иногда казалось, что он уснул. Раза два, наверное, я подходил к открытой форточке и курил.
Честно говоря, я ждал минуты, когда он не только успокоится, но и начнёт говорить. И в какой-то момент даже испугался, что вот он пойдёт спать и всё, а я ничего не узнаю. Вряд ли бы я обиделся, но, наверное, чувствовал бы досаду. О, какие мы любознательные…
Он встал, пошёл в ванную. Но ничего не говорил. Я ни о чём не спрашивал. Может, здесь и надо было поставить точку. Ему лечь спать, а мне идти домой. Но первым не выдержал я: «Ну, так что там случилось с Викой? Мне мама начала что-то рассказывать, но я ничего не понял».
Не знаю, может быть, ему было неудобно мне не отвечать или захотелось выговориться, но постепенно я узнал всё, что произошло.
Два дня родители Вики скрывали от Алика, что она беременна и находится в больнице, говорили, что уехала на дачу. Когда же Лужин собрался ехать на дачу сам, вынуждены были сказать правду.
Он поехал в больницу, ещё ясно не понимая, что произошло. Может быть, он и не знал толком, что означает слово «аборт». Но в больнице бесстыдные молодые женщины в весёлой, популярной форме объяснили, что к чему. К Вике его не пустили.
Для Лужина всё было шоком. Он, которого ещё в школе считали «психом», закатил яростную истерику, кричал, что все – убийцы. Потом сел на мотоцикл… В этот раз ему повезло.
…Под утро мы рассматривали семейные фотографии. Потом Алик проводил меня к первому уроку в школу.
Так прошла эта ночь. Я не мог себе представить, что после этого долго не увижу Алика. Нет, с ним ничего не случилось. Он просто не звонил.
Через полгода мы случайно встретились на улице. Поговорили несколько минут. «Звони, если что», – сказал я на прощание. Назавтра он позвонил и попросил что-нибудь почитать.
Потом я отгулял у них с Викой на свадьбе. В будущем году их сын, Костик, пойдёт учиться в нашу школу.
В связи с чем вспомнил эту историю? Разговаривая недавно со старшеклассником, я не почувствовал вовремя, что тема нашей беседы крайне болезненна для него. Когда обратил внимание, что у него дрожит подбородок, и он готов заплакать, тут же под благовидным предлогом собрался уйти, чтобы не стать невольным свидетелем его слёз, но было поздно.
Теперь я не уверен, простит ли он мне эту нерасторопность.
Мы, взрослые, так любим знать о них всё. Это бывает непросто – но мы очень стараемся. А, может быть, постараться чего-то не знать? И тогда, возможно, не придётся ждать полгода случайной встречи на улице…
«SOS»
Восьмиклассник Виктор Тиунов был псих, хам, спортсмен, не дурак и почти алкоголик. Взрослые его боялись. На уроках он мог совершенно неадекватно отреагировать на любое слово, жест. Дома изводил отца и его жену пьяными дебошами.
Они периодически писали заявления в школу и в милицию. Школа грозила комиссией по делам несовершеннолетних. Милиция заставляла проводить обследование у нарколога. Но ни угрозы, ни уговоры не помогали.
Учебный год приближался к финишу. В апреле в школе проводилась очередная дискотека. Как организатор внеклассной работы, я отвечал за её проведение. Вход был бесплатным, но по пригласительным билетам.
Всё шло хорошо. Пока не появился Тиунов. Он был пьян. Совал мне пригласительный билет и пытался протиснуться в дверь. Я объяснил, что пустить его в школу в нетрезвом виде не могу. Но он ничего не понимал: продолжал показывать свой «аусвайс» и упорно пытался пройти.
Ситуация становилась напряжённой. Я сдерживал его, потихоньку выталкивая на улицу из школьного «предбанника». Он вис у меня на руках, неактивно сопротивлялся.
Наконец мне удалось вытолкать его и закрыть дверь. Не обращая внимания на крики и мат, я пошёл в актовый зал. Пора было начинать дискотеку.
…Первое стекло было разбито на первом этаже в комнате завхоза. Он хотел пройти там. Но попытка оказалась неудачной – дверь была завалена хламом. Другое он высадил в туалете второго этажа, куда забрался по водосточной трубе. Услышав треск разбитого стекла, я побежал, готовый применить силу. Увидев меня таким, он бросился обратно на улицу.
Вскоре было разбито третье стекло. От злости и пьяного куража Тиунов залепил камнем в окно мужского туалета на первом этаже, где в это время находилось много ребят. Никто ничего не видел и не ожидал. Камень попал в голову одному из стоявших у окна парней.
Терпение закончилось. На улицу со мной выскочило много старшеклассников. Тиунова быстро поймали. Я вызвал милицию, и его забрали.
Вечер был испорчен. С трудом я дождался конца и направился в милицию. Я был уверен, что Тиунова нужно раз и навсегда проучить, что его безнаказанность слишком дорого обходится. Это был первый случай в моей жизни, когда я горел желанием посадить ученика. Я твёрдо решил написать заявление и добиться возбуждения уголовного дела.