Страница 2 из 11
— На Улице Чудес, — с определенной беспечностью ответил Бастиан, хотя было понятно, что ему не слишком приятно говорить об этом. — Я показывал фокусы с огнем и подпалил его шляпу.
Улица Чудес? Аделин понятия не имела, где это, и что там происходит, но от названия отчетливо веяло какими-то гадкими неприятностями. Пузан покрутил в воздухе указательным пальцем и поинтересовался:
— А это, хм, ваше лицо, оно..?
Аделин почувствовала, что Бастиан напрягся, хотя это, в общем-то, было незаметно. Что же у него с лицом? Ожог? Фокусы с огнем не прошли даром?
— Мое лицо изрезано, потому что калекам лучше подают, — с прежней беспечностью ответил он. — Особенно изувеченным детям. Это сделали те, кто купил меня у моей матери за четверть каруны. Но оно не помешало моему отцу увидеть мои таланты.
Значит, калека. Уродец. Трудно было в это поверить, глядя на его идеальную осанку, костюм с иголочки и прическу — с такой куафер работает каждую неделю, подравнивая и правильно укладывая волосы. На мгновение Аделин позволила себе пожалеть этого Бастиана. Только на мгновение.
— Вы очень на него похожи, — заметил третий господин, которого Аделин не сразу заметила, настолько он был блеклым и неприметным. Не человек, а моль, сложившая суставчатые лапки на сером животе. — Выражение лица, жесты… наряд. И смотрите вы так же.
Бастиан усмехнулся.
— Для меня честь — быть на него похожим, — с холодным достоинством ответил он. — И я надеюсь, что похож на него не только в манерах, но и в делах.
— Хм-м, да. Вы молоды, но опыт, х-м-м, да, впечатляет, — кивнул пузан. Поворошил стопку бумаг на столе. — Поэтому вы и подали это прошение, м-да!
Аделин с трудом сдержалась, чтобы не дать щелчка по водной глади, настолько пузан раздражал ее.
— Шесть девушек из благородных семейств изнасилованы и убиты в Западных пустошах за полгода, — произнес Бастиан. — Обстоятельства дела говорят о том, что убийца — маг, причем стихийный и очень могущественный. Я прошу назначить меня следователем и отправить туда.
Некоторое время важные господа молчали. Аделин чувствовала, как по спине бежит холодок, а волоски на руках поднимаются дыбом. Ведьминское чутье в ней истошно кричало: опасность! Опасность! Спасайся, беги же! Не медли!
Бастиан чем-то напоминал ей беренийского пса — мифическое трехголовое чудовище, которое всегда настигает свою жертву и никогда ее не упускает.
— Принесете нам его голову, юный Беренгет? — предположил Жердь. — Не посрамите памяти вашего достойного родителя?
— Принесу, — кивнул Бастиан. Пузан снова принялся копаться в бумагах, и Аделин внезапно поняла: вся эта каша во рту — всего лишь маска. Именно он здесь самый опытный и главный, именно он все решает.
— Что ж, м-да… — протянул пузан. — Отправляйтесь. Говорите, ваш отец учил вас охоте на ведьм?
Бастиан вновь утвердительно качнул головой. Аделин впервые за долгое время подумала, что дела плохи. Очень плохи.
— Учил. Потом я продолжил обучение в академиуме инквизиции. Получил золотой диплом.
— Тогда мы пожелаем вам удачи, — серьезно сказал Жердь. — Отправляйтесь сегодня же.
Бастиан развернулся и пошел прямо на Аделин — на какое-то мгновение его лицо заняло все водное зеркало, и она оцепенела, взглянув в него.
Бастиан Беренгет был бы красавцем — темные глаза с густыми ресницами, ровный нос, высокие скулы — если бы не старые шрамы, которые поднимались от бровей к вискам и от уголков рта к глазам через щеки. Зрелище действительно пугало. Аделин отодвинула тазик, хлопнула по воде, и картинка исчезла.
Дождь шел все сильнее. Казалось, великан, обитатель небесного острова, забыл закрыть кран в своей ванной и теперь сам не знает, что делать с потопом, и как укротить ревущую воду.
— Должно быть, тебе хорошо подавали, — негромко сказала Аделин, вспомнив шрамы Бастиана. — Такому-то уроду!
В сумрачной тишине ее голос прозвучал нарочито звонко и от того испуганно.
«А ведь он догадается, — подумала Аделин. — Он все выяснит, такие никогда и ничего не упускают».
Этот щеголь с модной стрижкой, розовым бриллиантом в булавке шейного платка и изуродованным лицом мог разрушить ее привычную жизнь. Мог прийти и растоптать все то, что она создавала с таким трудом.
Когда-то Аделин обещала отцу, что справится, и отец ей верил. Настолько верил, что оставил поместье своей дочери-ведьме, незаконнорожденной. Настолько верил, что поручил ей защищать самое дорогое и несчастное, что у него было.
И Аделин знала, что справится.
У нее не было другого выхода.
***
Когда отец входил в комнату, Бастиану казалось, что в ней вспыхивает еще одна лампа — яркая, ясная, теплая.
Альвен Беренгет был невысокого роста, очень изящный, похожий на фарфоровую куклу, которую маленький Бастиан однажды видел в витрине. Но за этой кукольной внешностью скрывался несгибаемый характер, сила и достоинство. Чутьем, что выросло в нем за несколько лет, проведенных на Улице Чудес, Бастиан понимал, что его отец — самый опасный хищник, которого можно встретить.
Знаток магии и артефакторики. Безжалостный и опытный охотник на ведьм. Человек, который в других обстоятельствах убил бы его без малейших колебаний.
Но он не убил. Он любил и жалел, он заботился, и Бастиан вечерами плакал в подушку от того, что наконец-то стал кому-то нужен по-настоящему. Это было счастьем — недоступным, неслыханным и обретенным. Это было сном, который не растаял после пробуждения.
Однажды Бастиан долго смотрел в зеркало на багровые рубцы своих шрамов — а потом увидел, что отец стоит за его спиной и тоже смотрит. Не так, как зеваки, для которых он был уродом, таращились на Бастиана: отец смотрел так, словно шрамов не было. Словно перед ним был обычный мальчик без малейшего увечья.
— Их можно разгладить? — спросил Бастиан с надеждой. Отец ведь знаток волшебства, он может все! Он ведь вернет ему прежнее лицо!
— Да, но не нужно, — ответил отец. — Пусть они исчезнут, но никто никогда не забудет, что они были. И ты не забудешь. В них твоя сила, Бастиан, так что носи их с достоинством. Они сделали тебя тем, кто ты есть.
Отец считал, что в Бастиане изначально не было ни капли магии: она пробудилась в нем после того сильнейшего душевного потрясения, которое вызвало нанесение шрамов. Магия переполняла его — пульсировала в кончиках пальцев, поднимала волосы дыбом, выплескивалась с дыханием, и отец научил владеть ею и усмирять ее. Отец научил жить с магией и не бояться такой жизни.
«Это он сделал меня тем, кто я есть, — думал Бастиан. — Он вернул мне меня».
Поезд летел в Западные пустоши — отдаленный регион, в котором просто положено случаться всякой дряни. Отец всегда говорил, что волшебство в столице более смирное и законопослушное — зато в глуши разворачивается во всей своей злобной красе. Протянув руку, Бастиан взял со столика папку с документами и еще раз пролистал донесения по делу.
Шесть невинных дев из благородных семейств, над которыми надругались и перерезали горло направленным магическим ударом. Полиция Пустошей рыла носом землю, но ни улик, ни какой-то связи между жертвами так и не нашла. Да, девушки знали друг друга — а как не знать, если они принадлежат к одному социальному кругу и живут в маленьком городке? Все они были очень разными. С дагерротипических снимков на Бастиана смотрели блондинки и брюнетки, светлокожие и смуглые, худенькие и полные: найдешь, что их объединяет — найдешь и убийцу.
Ни один из столичных следователей не хотел брать дело. Охота была тащиться в этот медвежий угол? Бастиан вцепился в дело, как сказочный беренийский пес — ему казалось, что это та самая возможность проявить себя по-настоящему. Показать, что отец недаром учил его и теперь мог бы им гордиться. Все, чего Бастиан добился до этого, сейчас казалось ему незначительным и неважным.
Поезд пошел по мосту. Бастиан приподнялся на своей полке, заглянул в окно: внизу лежала темно-синяя гладь Барванского озера с белыми соринками парусников. Когда-то они с отцом провели полгода в курортном поселке на его берегу: Бастиану требовался свежий воздух после легочной жабы. И они гуляли в этих сосновых лесах и однажды поймали ворсу — мелкую лесную нечисть, похожую на сердитого серого кота с перепонками между пальцев. Бастиан тогда испугался так, что спрятался за отцовскую спину и вышел только тогда, когда ворса тихим мелодичным голосом пообещал дать им яркие камешки за свою свободу.