Альбедо

— Может, и так, — соглашался Родион и, подумав, загадочно добавлял: — А может, здесь единственное безопасное место во всем Авьене.

Но тут же замолкал, будто боялся выболтать некую тайну, связывающую его с ютландцем. Марго не настаивала. У нее тоже была тайна, в которую она пока не собиралась посвящать брата, но которая касалась непосредственно его: в конце октября Марго отправила запрос в Питерсбургский приют и теперь терпеливо ожидала ответа.

За ноябрем пришел декабрь, и Авьен вспыхнул предрождественской иллюминацией. Воздух пропах корицей и имбирем, в аристократические круги вернулась ежегодная мода на благотворительность, а в госпиталь Девы Марии явилась сама принцесса Равийская.

Марго, заболтавшаяся с Родионом, так и пропустила бы ее появление, если бы не услышала шум в приемном покое. Забегали фельдшеры, замельтешили белые косынки сиделок, и Марго вслед за всеми выбежала в холл.

Там, среди сваленных в кучу пестрых коробок и корзин с подвядшими цветами, металась ее высочество, бормоча что-то по-авьенски с чудовищным акцентом, ее лицо, спрятанное в тени широкополой шляпки, розовело пятнами. В изнеможении упав на ближайший пуфик, принцесса к удивлению Марго выругалась крепко, отчетливо и по-славийски, добавив:

— Помоги, Богородица! Авьен полон идиотами…

— Ваше высочество, позвольте! — протестующе отозвалась Марго из-за цветов, и принцесса по-гусиному вытянула шею.

— Кто сказал? Прошу вас, милочка, выйдите! Вы говорите по-славийски?

Она взмахнула батистовым платком, расплескав вокруг душный лавандовый запах.

— Я урожденная славийка, — ответила Марго, показываясь из-за вазона. К ней тотчас же приник фельдшер и, наклонившись к уху, быстро проговорил:

— Баронесса, не сочтите за беспокойство! Узнайте, что ее высочеству требуется. Как назло доктор Уэнрайт в отъезде, а мы никак не возьмем в толк…

— Доктор Уэнрайт в отъезде, — терпеливо повторила Марго на своем родном языке, приседая перед ее высочеством в книксене. — Если вам угодно…

— Ах, несчастье! — всплеснула руками принцесса. — Доктор Анрай не здесь? Так что же эти болваны не сказали?

— Они пытались, ваше высочество.

— Плохо пытались: я не поняли ни слова! — с досадой произнесла принцесса, протягивая руку. — Авьенский ужасно труден! Не удивлюсь, если эти идиоты втайне подсмеиваются надо мной!

— Никто не насмехается над вашим высочеством, — заметила Марго, мягко пожимая пальцы, унизанные кольцами, среди которых, к неудовольствию, заметила и обручальное. — Но, чтобы говорить на чужом языке, требуется определенная практика.

— Со мной никто не занимается, — пожаловалась принцесса. — Слуги молчат, фрейлины шепчутся за спиной, его величество вечно занят, а Коко в разъездах. — Вздохнув, она поправила шляпку и добавила: — Вижу, вы единственная достойная дама, которой я могу доверить важный документ. Как ваше имя, милочка?

— Баронесса Маргарита фон Штейгер, — сдержанно представилась Марго, про себя подумав, что в своем простом шерстяном платье и шали выглядит больше похожей на сиделку, нежели на баронессу, но принцесса просветлела лицом и ловко поднялась с пуфика:

— Ах! Вы благородных кровей! Скажите этим растяпам, пусть отнесут цветы в палаты. А еще в коробках, — она махнула надушенным платком, и Марго, задержав дыхание, откачнулась в сторону, — сладости с императорской кухни. Их приготовили всего два дня назад, пусть раздадут в честь грядущего Рождества.

— Позвольте заметить, больных раздражают назойливые запахи. К тому же, им показана строжайшая диета, злаковые и каши.

— Да вы шутница! — засмеялась принцесса, подхватывая Марго под локоть. — Злаковые? Какая чепуха! Пусть едят пирожные. Однако же, — она повлекла баронессу в сторону, касаясь ее лба жесткими полями шляпы, — кроме благотворительности меня привело сюда важное дело. Доктор Анрай…

— Уэнрайт.

— Да-да, доктор Анрай просил моего супруга оказать финансовую поддержку.

— Это было бы кстати! — быстро ответила Марго. — Больные продолжают поступать, и совершенно не хватает белья и лекарств.

— Я передам моему Коко, — важно произнесла принцесса. — Ах, милочка! Вы не представляете, как сложно быть женой Спасителя! Это накладывает определенные обязательства, и, признаться, я дергаюсь каждый раз, когда получаю от него письма. Надеюсь, он вернется к Рождеству.

— Вы думаете? — с надеждой отозвалась Марго.

— Мы с его преосвященством настаиваем на скором возвращении. Большой грех, когда муж и жена так долго в разлуке! Ах, милочка, я не должна так откровенничать, но вы первый человек, кому я смогла за долгое время так излить душу…

— Все сказанное вами останется тайной, — заверила Марго.

— Я верю вам! — воскликнула принцесса, пылко пожав ее ладонь. Тоска по Генриху, вспыхнувшая было с новой силой, сменилась чувством вины. Марго отвела взгляд, надеясь, что ее щеки не зарумянились, как лицо самой принцессы, но та, если и заметила смятение баронессы, не придала значения и продолжила: — Мой Генрих просил передать доктору Анраю, что в Каптоле выявлено несколько случаев заболеваний чахоткой и просит поторопиться. Прошу передать ему, милочка, как только вернется.

Марго пообещала, но слова принцессы оставили в душе тревогу, и это ощущение усилилось, пока она тряслась в экипаже по дороге домой. Там ее с порога ошарашила Фрида, объявив:

— Фрау, вам пакет! Из Питерсбурга!

Мгновенно бросило в жар.

Ладони взмокли, и вощеный шнур, перетягивающий желтую бумагу, выскальзывал из дрожащих пальцев. В конце концов, Марго взрезала его стилетом, и замерла, уставившись на выпавшие бумаги.

Она так давно не читала ничего на родном языке, что не сразу смогла сосредоточиться на фразах. А, сосредоточившись, почувствовала зябкий холод: точно из-под двери повеяло стылым туманом.

Подтянув колени к груди, Марго обвила их руками и, только прочитав письмо во второй, а потом в третий раз, осознала смысл написанного.

«Достопочтимая баронесса! — бежала по строчкам славийская вязь. — Сим удостоверяю, что имущество Вашего батюшки, господина Александра Зорева, недвижимое и движимое, по праву наследования переходит господину Родиону Зореву. Воспользоваться положенным ему правом возможно по достижению шестнадцатилетия. Однако фамильный особняк не подлежит восстановлению, но осталась земля, бумаги на которую пересылаю Вам. Прошу господина Зорева младшего рассмотреть означенные бумаги и принять решение, что делать с наследством. Вступить ли в законные права или перепродать землю. Прошу подробнейше изучить вопрос и в ближайшее время телеграфировать меня о Вашем решении. Поверенный господина Зорева, адвокат Просолов Дмитрий Вениаминович».

Число. Подпись.

И вложенные бумаги, отпечатанные на пишущей машинке и подписанные размашисто, крупно.

Александр Зорев.

Отец…

Ротбург, зимняя резиденция.

За время отсутствия Генрих успел забыть, насколько в Авьене любят золотой и алый. От рождественской иллюминации рябило в глазах. И пышные плюмажи на головах лошадей, и портреты, украшенные мишурой, и блестки конфетти так резко контрастировала с темной, запрудившей платформы и близлежащие улицы толпой — крикливой, взбудораженной его возвращением, — что, сколько бы Генрих ни прятался под козырек шако, он все равно видел устремленные на него жадные взгляды. Ощущал возбуждение: оно разливалось в воздухе густыми волнами, дрожало и паром стояло над головами горожан — застывшая в зимнем воздухе квинтэссенция надежды. От этого становилось тоскливо и неуютно: будто все эти люди — мужчины с обветренными лицами, женщины с кукольными свертками на руках, старики, осеняющие себя крестным знамением, дети с яблочно-алыми на морозе щеками, — ждали от Генриха чего-то…

Избавления от чахотки.

Окончательной победы над смертью.

Ждали чуда.