Страница 2 из 9
Когда-то я решил поиграть с миром как раз по причине отвращения ко всему реальному. Люди казались до невозможности мелочными, окружающие предметы чрезмерно огромными и несущими в себе столько всего, чего человеку вовсе и не надо, а сам себе я виделся до того изъеденным всем этим, что больше напоминал не человека, а живой труп, без понимания того, зачем его приютили в этом мирке. Со временем, такое критическое отношение подстыло, воспринимать я стал всё проще, но направленность воли осталась та же. Прихоти переводились по тем же траекториям и устремлялись не в мир, а в то, что за ним. Если и стал я более непринуждённо смотреть на окружающих и их быт, то связано это с тем, что даже в самой мелочи, взгляд старался уловить нечто не от мира-сего, какую-то скрытую суть, питающую меня изнутри и заставляющую продолжать ставить театральный эксперимент.
Взвесив всё это, долго обдумывать не пришлось. Выбор был предопределён с самого начала, ещё до момента, когда я решил сесть за письменный стол и записать эти строки. Нужно продолжать нести то, что самолично возвёл. Разве не таково желание многих – обрести собственную судьбу? Что ж, обзавестись то может и не составит труда, а вот принять и исполнить – вопрос уже более сложный. Эта самая судьба явилась ко мне прошлым вечером. Тот таинственный незнакомец – это ещё одна маска, которую мне предстоит одеть. Он – персона, только кажущийся отдельным актёром. На самом деле, его миссия состоит в том, что слиться со мною. Я должен стать им, а он мною и когда произойдёт это соитие сущности с человеком, будет продекламирован новый акт, кулисы вновь разойдутся и взору зрителя предстанет новый игрок.
Встав из-за стола и немного размявшись, меня посетило желание помедитировать. Уж что-что, но духовные упражнения можно по праву назвать самым стойким среди моих порядков. Многое уходило, многое приходило, но медитативные практики всегда оставались. И действительно, если они дарят спокойствие и оживляют мысль, то почему-бы не пригубить десятком минут ради столь лёгкой в своей получении услады?
Проделав несколько асан, настала пора стойки на голове. Вознеся тело над головой, первые ощущения, как всегда, были слегка покалывающими, немного пугающими, но вот, кровь начинает приливать к голове с той интенсивностью, к которой мои сосуды за долгое время уже успели адаптироваться и стали спокойно переносить эту позу. В следующий же миг, я падаю как громом поражённый. Попытавшись не навредить как телу, так и окружающей обстановке, я постарался компактно сгруппироваться, однако высокий рост и довольно малые размеры моей комнатушки не позволили мне соприкоснуться с полом без последствий. Ноги ударились о стол, что тот чуть не развалился, а руки схватились за рядом висящую тюль и сорвав её, я словно укутался в тонко сотканный саркофаг. Падение погрузило меня в ступор, тело не шевелилось, я лежал в позе эмбриона, не двигая ни одной конечностью, ни одним мускулом. Мне было страшно, страшно снова потревожить то, из-за чего и настала вся эта череда событий. Меня не испугала неизвестность произошедшего, напротив, я точно осознавал происходящее, страх же вызывало другое. Я не мог уразуметь саму причину того, почему телу столь внезапно скомандовали подчиниться гравитации, почему ему нарекли обмякнуть и сделаться столь ослабленным; в конце концов, с какой такой стати оно решило прилечь без согласования своего вольнодумства со мной? Если что и могло лучше всего описать приключившееся, то это сделала сорванная тюль. Она окутала меня с ног до головы, словно саван и это не игра слов или красивая аллегория; этот парадный костюм мертвеца подошёл мне, как и всякому другому поселенцу морга и то было неспроста. Солнечный безветренный день, полдень, а в комнатушку одного студента затёрлась самая что ни на есть смерть, которая может и не решила всецело раскрыть свою амплуа, но напомнить о себе вступительной увертюрой ей всё же удалось. Память об этом событии ещё долго будет отзываться в моих думах и не только из-за фиаско с медитацией, но так же по причине внезапного свидания левой лодыжки с краешком ясеневого авгура моих рукописей – его высочеством – письменным столом.
Кажется, я уже упоминал о некоторой вспышке перед вчерашней прогулкой. Так пора же сказать об этом чуточку больше. На протяжении всей жизни меня преследуют парасомнические приступы истерии. Парасомния – это расстройство сна, пока я бодрствую, никакой истерии и в помине быть не должно, однако, чем старше я становился, тем чаще эти приступы начинали преследовать меня наяву. Преследование сводилось к переживанию тех же пугающих ощущений, что и ночью, в момент настоящей парасомнии. Это-то и случилось со мной в медитативном трансе. Особенно важен факт, что это расстройство пошло дальше своих полномочий, когда я начал заниматься экспериментированием. Расслоение своего «Я», постоянные лишения и самостоятельно вызываемое угнетение только сильнее расшатывали мою психику; в определённый момент, я настолько ослаб, что более не мог сдерживать внутренние образы и они вышли на свет в качестве отдельных персон. Каждая маска ожидала своего выхода и сигнал о появлении нового сценического актёра давал парасомнический хорал. Когда я переживал эти приступы, меня охватывало безумие, ужас и трепет. Я чувствовал слабость перед той силой, что рвёт и мечет внутри меня, но противостоять ей или хотя бы как-то сдерживать ту никак не удавалось. Это была не персона, с которой ещё можно было-бы вступить в худо-бедно какой-то разговор или же конфликт; говоря о Нечто, стоящем за всеми масками, я говорю о том, Кто или Что по-настоящему руководит театральным набором. Балом правят не декорации, не актёры и не мнения зрителей; всем управляет смерть, как возможность к перевоплощению. Нет здесь и множества игроков, а только один, способный сменять одну личину на другую, что есть умирание одного образа и рождение следующего. Эксперимент не был бы экспериментом, не будь в нём погрешности на провал и в моей жизни, крушение одной персоны за другой стало путеводной звездой, верной ниточкой, вальяжно мотающей передо мною своей координаторским хвостиком.
Я привык делить приступы на указывающие и ключевые. Произошедшее мгновением ранее несёт указательный посыл. Указание на переосмысление чего-то, замечание какой-то ускользающей сути. Кто знает, может я упустил нечто важное… Совсем иначе всё обстоит с ключевыми приступами. Их-то я и называю вспышками. Если первое есть заболевание и поражение какого-то одного органа, то второе охватывает собою всю кровеносную систему, от чего не заражается не сегмент, а весь организм разом. Первое сравнимо с заражением одной деревушки, второе же сопоставимо с гнётом всего королевства. Параллель с средневековым примером позволяет представить парасомнию как чуму. Заражённый орган или конечность ещё можно ампутировать и по возможности заменить, но когда зараза проникает в кровь и разносится по всему телу, не остаётся ничего другого, кроме как с высоко поднятой головой встретить своего экзекутор. Чумная напасть – как и случай, когда нас сбивает машина; мы не успеваем переодеться в церемониальный мундир, нам не оставляют времени причесаться и надушиться, всё происходит мгновенно и сиюсекундно. Таков главный мандат смерти: она берёт своё тогда, когда ей это удобно, а не нам. Так и с чумной вспышкой, случившейся на днях. Я не мог её предвидеть, но настала она именно потому, что я задержался в роли старой персоны. Слишком сильно я слился с прошлым аватаром, чрезмерно крепкими сделались связи с былыми установками и разорвать эти нити усилием воли уже оказывалось невозможным; разум же ясно сознавал, что без постороннего вмешательства уже не обойтись. Новая маска не может вытеснить старую, ей всегда необходимо свободное пространство, место где развернуться, а этим-то я, увы, и не располагал; всё было забито знаниями о тех или иных вещах; различные представления и фантазмы витали по моей внутренней библиотеке, а я, как царь, сидел в центре всех этих идей и отыгрывал роль старца, которому уже давно пора-бы было отправиться заждавшуюся его опочивальню.