Страница 1 из 9
«Итак, ты видишь, слепой иудей, турок и язычник, что в Божестве три лица, ты не можешь этого отрицать, ибо ты живёшь и существуешь в трёх лицах и жизнь свою имеешь в них и от них; и в силу этих трёх лиц в Последний день ты воскреснешь из мёртвых и будешь жить вечно».
Якоб Бёме. «Die Morgenröte im Aufgang»1 (1612 г.)
Часы пробили 21:00. Снова режим пошёл под откос… Верно говорят, что ни одно, даже самое жёсткое установление, в отношении как к телу, так и к разуму, не способно уберечь от недуга, особенно такого, который предписан нам самим провидением. Ну да об этом ещё успеется подумать. Сперва стоит разобраться с куда более интригующим. Время проведать мои внутренние горизонты.
Как я и думал, тишина, спокойствие и умиротворяющая гармония. И до чего же отвратно наблюдать такую идиллию! Ах, где же тот былой распорядок мысли? Только посмотрите, стеллажи хоть и содержат в себе те же знания, но что-то с ними не так. А я скажу, что с ними «не так», поредели они! Раньше то тут, то там, да по разным углам, всюду были разбросаны десятки источников знаний, каждый был раскрыт на определённой страннице и мне не составляло труда застать ту или иную мысль в необходимый момент. А что же теперь… Всё прибрано, упорядоченно. Этот порядок ощущается как куда больший хаос, недели то, что предшествовало «генеральной уборке». Обведя взглядом весь этот срам, я решил развеяться. Сейчас чтение только больше погрузило бы в этот универсум порядка, а мне требовалась лёгкость, хотелось почувствовать хаотичность свободной мысли. Вдобавок ко всему, чтиво навряд ли бы подсказало, какова причина очередной вспышки, а понять смысл такого происшествия в данный момент, немного-немало, я готов был приравнять к основной задаче моего существования.
Укутавшись шарфом и накинув плащ, я вступил в предночную стужу. Вечерняя промозглость пронизывала кости до дрожи, дыхание выходило клубами плотного пара, но как-бы не подвергалось моё тело внешним факторам, я всё равно ощущал мир каким-то эфемерным. Окружение нельзя было назвать чем-то действительным. Кружащее вокруг пространство только и было таковым лишь в малых кругах света под фонарными столбами. Относительно всего остального, то взгляд неумолимо впивался в непроглядную тьму – в тень мироздания. Ни закоулки, ни подвалы, ни самый удалённый уголок мира не казался мне столь затемнённым, как город «Ч» в этих промозглых сумерках.
Я знал, что меня поджидают: в переулке, за углом или даже на центральной площади – везде была вероятность встретить собственную тень. Так оно и оказалось. Позади я заметил фигуру в чёрном облачении. Силуэт семенил от одного круга света к следующему, постепенно сокращая до меня дистанцию; вот его шаг становится размеренней, походка выражает горделивость и статность; движение тела кажется до того плавным, что казалось, будто незнакомец не просто не от мира-сего, а словно с приходом в эту бренную реальность, он принёс с собой неведомую потусторонность. Теперь он шагал со мной вровень. Располагаясь по правую руку, мне удалось разглядеть основные контуры таинственного образа: фетровая шляпа, то ли пальто, то ли тот же плащ, что на мне и остроконечные туфли из шерсти пони. Всё одеяние пронизывал не тот чёрный оттенок, что привычно представляется восприятию, а его какая-то модификация, словно бы цвет, прямиком вышедший из бездны, ещё не успевший смешаться со всем тем хроматическим спектром нашего, якобы, красочного мира. Это вновь прибавляло облику незнакомца некую нереальность, но я этому совершенно не удивлялся и его вопрос был также уже слышан мною не раз.
Сомкнув руки в замок, рядом тянущаяся тень подалась вперёд, хорошенько размяла кисти и вместо того, чтобы, как я мог судить, занести на меня руку, процедила всего одну фразу через едва раскрытые губы:
– Готов или снова дать время на реабилитацию?
В любой другой ситуации, встретив такого индивидуума, можно было бы сразу записать его в список сумасбродных личностей, от которых то и дело, что остаётся бежать, лишь бы сохранить свой рассудок. Я же встретил этот вопрос как неотвратимую данность, как рок, как то, что предвосхищалось мною уже за несколько дней. В отличии от большинства, у меня нет той «любой другой ситуации». Моё существование всегда складывалось из таких вот видений, поэтому, что для одного отклонение и опасность, для меня есть само собой разумеющееся.
– Как всегда. День, может два, в зависимости от того, каковы последствия от прошлого греха.
Лица моего спутника я не видел. А требовалось ли? Я и так знал, что увижу. Когда-то я и горел желанием развеять эту излишнюю скрытость. Хоть тогда я встречался с другими образами, но прикрываемый ими лик всегда был один и единожды поймав взгляд от потустороннего вестника, я охладел к затее всякий раз выискивать различия между наваждающими меня призраками, так как суть всегда оставалась одной и той же. Взору представало не лицо, а маска. Так и сейчас, я был уверен, что если бы каким-то чудесным образом лучик света упал в пространство под полями шляпы, на «лице» собеседника не дрожала бы не одна мышца, потому как маска – это отражение не жизни, а очередной смерти, какой-то роковой определённости.
Пожав плечами и взяв крен на сорок пять градусов в сторону, неизвестность верно зашагала от меня прочь, проронив напоследок одновременно как успокаивающее, так пуще разжигающее чувство озлобленности:
– В следующий раз уже приду с реквизитами, костюмом и прочей бутафорией. Ох, и чуть не забыл. Чтобы ты сильно не расстраивался, поверь, в этот раз режиссёр не такой строгий. Говорят, будет дозволено делать многое из того, на чём при былом правлении, было табу.
Обронив сих строки, так и не обернувшись, таинственная персона исчезла также тихо, как и появилась. И чтобы объяснить, кто, а вернее, что это было, мне не нужно много слов, достаточно всего одного, да и того, которое уже мною проронено. Ночной визит был ничем иным как посещением меня персоной и столь хладное отношение между нами возникло не потому, что во мне преобладает бесстрашие или отвага, а в связи с тем, что это уже не в первой и по опыту прошлого, я знал, чего ещё стоит ожидать. Два дня… Не шибко то много для разбирательства во внутреннем укладе, но хотя бы что-то.
Поставленный между выбором: провести эти двое суток в занимании себя разного рода мелочами или попробовать исповедаться в текстовой форме, я остановился на втором варианте. И не потому, что доля моего греха казалась мне неизмеримо огромной, а потому, что доселе я подобным ещё не промышлял. Так и рождается этот текст, буква за буквой, с целью развеять туманы прошлого и подготовить меня к приближающемуся настоящему.
ДРУГОЙ
Стоило бы сперва представиться, да толку? Для вас – я ещё один актёр в этой постановке, смело именующейся мною как «Эксперимент». Начало этому театру жесткости было положено более трёх лет назад и вот он всё не может закончиться. Я стал его узником, его яркой звездой, универсальным суфлёром, который мастерски перевоплощается из одного образа в другой. Кто бы захотел расстаться с таким талантливым игроком? Да ни один постановщик! Так и со мной, некая сила всё не хочет расставаться, держит меня подле себя, как собачку на привязи. А что же я? Рвусь ли я с поводка, стараюсь ли разорвать оковы судьбы? Тут тоже всё двойственно. С одной стороны, я не прочь наконец ощутить себя свободным, стать похожим на те сотни проходимцев, не ведающих ни об ограничениях, ни о лишениях; просто берущих то, что им дают, даже не задумываясь при этом, нужно ли им это или нет. По другой причине, ведь с какой-то же целью я всё ещё не разлучаю себя с моим нынешним состоянием, что-то ведь во мне поддерживает связь с театральным действом. Будто бы какая-то неосознаваемая часть меня твердит о правильности всего совершённого и только совершаемого, а для меня это значит куда больше, нежели наблюдение за простодушным людом.
1
«Аврора, или Утренняя заря в восхождении» (нем.).