Страница 14 из 65
Голос из первого ряда прозвучал как пощёчина. Ковалевский про себя усмехнулся — разве им понять, что значит жить ради того, чтобы просто жить. Предавать своё дело, тупеть и стареть, без всякой надежды на улучшение условий.
Прозвенел звонок, оставивший вопрос студента без ответа. Да и какой тут мог быть ответ. Да, сбежал, заглянув в будущее и до смерти его испугавшись.
***
Коричнево-зелёные стены приёмной, кажется, специально были окрашены в этот угнетающий цвет, чтобы посетители комитета безопасности не чувствовали себя комфортно. Ковалевский и не чувствовал. В этом пустом пространстве, где не было ни секретаря, ни столов, ни кресел, нелепо и громоздко стоял пластиковый диван с твёрдой спинкой — одно на всех место для посетителей. Здесь не было окон и паркета, лишь грязно-коричневая тоска от пола до потолка. Единственное «светлое» пятно в этом цветовом ужасе — дверь к начальнику, выкрашенная в не менее мерзкий красно-оранжевый цвет.
Ковалевский сидел в этой комнате ужасов уже около сорока минут. Он не сомневался, что его специально подвергают этой психологической пытке перед разговором с начальником безопасности. Вся ситуация была нехорошей: после одной из его лекций поднялась волна недовольства среди некоторых преподавателей и студентов. Ковалевский радовался, ведь расшевелить аудиторию, тем более заставить обсуждать лекцию — всегда непросто. В цифрозависимом мире люди теряют способность критически мыслить. Он наблюдал это уже давно: из года в год студенты — соль и совесть общества — становились всё покорнее и тупее. Их безынициативность, не способность принимать взвешенные не скоропалительные решения не устраивала профессора. Но в этот раз он перестарался. Его вызвали в ректору и долго отчитывали за отступление от программы и «диссидентство», в конце разговора вручили вызов в комитет безопасности, намекнув, что судьба его должности напрямую зависит от выводов безопасников после беседы. Ковалевский был на хорошем счету у элиты и не особенно боялся этого вызова. Он знал, что система работает на связях и дружбе, и он в этом смысле со всех сторон был «подвязан». Если бы с ним общался любой человек среднего ранга, то он общался бы с Ковалевским «снизу вверх». Именно поэтому профессора так сильно напугало, что из регистратуры его направили прямо к начальнику комитета. Тот тоже являлся частью элиты и поэтому никаких преференций перед ним профессор уже не имел. Это могло означать только одно — за Ковалевского взялись серьёзно.
Неожиданно дверь в приёмной открылась, не та, что вела в кабинет начальника, а другая — через которую сюда попал сам Ковалевский. Профессор поправил очки, чтобы разглядеть вошедшего. В поджаром, прямом, как луч, человеке профессор узнал одного из гостей благотворительного бала.
— Вы? — удивился профессор.
— Я, — смущённо пожимая профессору руку, ответил Генри Вотч.
— Как Вы здесь? Зачем? Из-за меня? — затараторил профессор, радуясь не только знакомому лицу, но и окончанию пытки одиночества в унылой приёмной.
— Почему из-за Вас? — не понял Генри.
— Из-за нашего разговора, — напомнил профессор, — там на благотворительном вечере.
— Что за вздор, — ответил Генри, пытаясь вспомнить тот день, — обычный был разговор. Вы, я помню, немного выпили, но ничего крамольного не говорили.
— Это хорошо, — профессор сразу сник, — я бы не хотел, чтобы из-за моей глупости пострадали другие люди. А почему тогда Вы здесь?
— Проверка перед повышением, — ответил Генри, подумав, что ничего секретного в этой информации нет. Тем более, что скоро об этом напишут во всех инфоресурсах. Новичок в элите — всегда большая новость.
— Должно быть высокая должность, — сказал Ковалевский, — раз проверку проводит самый главный.
— Так и есть, — подтвердил Генри. — А Вы?
— А я стал жертвой недопонимания общественности, — усмехнулся профессор. — В тяжёлые времена все дуют на воду, не успев обжечься на молоке. Память предков, видимо, заставляет. Ничего, у меня были и раньше подобные неприятности, разберутся.
— Профессор, — прозвучал твёрдый голос от двери, так что Ковалевский даже немного вздрогнул, — проходите.
В дверях стоял сам начальник службы безопасности.
— Мистер Вотч, ждите.
Профессор скрылся за дверью начальника безопасности, оставив Генри одного, с мыслями о том, что начальник комитета мог обратиться и по интеркому, приглашая профессора, но зачем-то появился сам. Непонятно только — для чего. Если это позёрство, то какое-то бессмысленное и несолидное для его положения, а если психологический ход, то на кого он рассчитан — на профессора, похоже, и так запуганного донельзя, или на Генри, которого только предстояло обработать? В любом случае, на Генри появление Стива — так его представили в тот вечер знакомства — произвело гнетущее впечатление.
Всего через несколько минут дверь снова открылась и показался профессор. По его лицу сложно было понять, как прошёл разговор с начальником комитета безопасности. Такое выражение несёт человек ещё не успевший обдумать ситуацию. Проходя мимо Генри, профессор кивнул и не прощаясь вышел из приёмной.
— Мистер Вотч, — пригласил Стив войти.
Кабинет начальника безопасности под стать приёмной был аскетичен и неприятен. Здесь присутствовали те же коричневые цвета, но только более тёмного оттенка. Из мебели здесь присутствовали небольшой монолитный стол из дерева, кожаное кресло, на котором сидел сам начальник, и два простых стула со спинками напротив стола — для посетителей.