Рубедо

В руке незнакомец сжимал стилет.

Вскрикнув, Марго взвилась из ванной. Расплетенные косы тяжело шлепнули ее по спине, и тут же кто-то тяжелый, сильный, грубый навалился на нее сзади.

— Тихо, баронесса! — захрипели на ухо. — Тихо, тихо! Вас никто не услышит. А если услышат — на помощь не придут.

Ногти беспомощно оцарапали костяшки чужих рук — сухие, мосластые, явно пережившие не одну драку. Страх запечатал дыхание, наполнив легкие жгучим паром — еще немного, и лопнут.

— Ведите себя осмотрительно, — сквозь грохот пульса донесся все тот же хриплый шепот, — я не повторяю дважды.

Встряхнув за плечи, Марго отпустили.

Она боком осела в воду: из пены постыдно вынырнула грудь, и белые хлопья собрались вокруг соска, как облако вокруг горного пика.

— Что вам… нужно? — сипло вытолкнула Марго, щурясь на долговязую фигуру незнакомца. — Я сейчас закричу!

Его глаза — две черные пуговицы на смуглом лице, — скользнули по ее обнаженному телу. Марго сразу же почувствовала себя грязной и, вздохнув, погрузилась в пену так, что остались торчать только острые колени, плечи и голова.

— Не кричите, — голос незнакомца был гулким и пустым, как далекое эхо церковного колокола. Плавно взмахнув стилетом — Марго сжалась, узнав мотылька и витую гравировку на рукояти, — он срезал с яблока тонкую кожуру и бросил ее под ноги. — И не думайте звать служанку, ею сейчас занимается Эмиль, — и, точно предугадав последующий вопрос, добавил: — С ней все будет в порядке, если вы проявите благоразумие.

— Кто… вы? — вместо ответа снова спросила Марго.

Она все еще не видела, кто стоит за ее спиной, но слышала его дыхание — тяжелое дыхание зверя, готового наброситься и растерзать по первому зову хозяина. Тем временем, незнакомец отделил от яблока кусочек и протянул Марго: кроваво блеснули рубины на длинных пальцах.

— Хотите? — и, помедлив, но так и не дождавшись ответа, заметил: — Впрочем, Господь сказал: Не вкушай плода от древа познания добра и зла, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь.

Положив кусочек яблока в рот, он приблизился к ванне — при каждом шаге подпрыгивало распятие на золотой цепочке.

— Я тот, чьей протекцией вы, баронесса, так неосмотрительно воспользовались, — ткнул в губы Марго сухой и узкой, пахнущей яблоками рукой. — Обращайтесь ко мне «ваше преосвященство».

Она рефлекторно дернула головой, но только взбила косами мыльную пену.

«Не сопротивляйся, дура! — строго прикрикнул фон Штейгер. — Хватило глупости заварить кашу, найди мужество расхлебывать!»

От бессилия и злости хотелось взвыть, но оправа перстня царапнула губы, и Марго промолчала. Епископ отнял руку и тщательно вытер ее о пиджак.

— Понимаю ваше смятение, — заметил он. — Вы не ждали гостей.

— Нет, — наконец, выдавила Марго. — Не каждый день ко мне вламывается духовенство со своими…

Шпионами? Гвардейцами? Марго покосилась, но все равно не увидела того, кто стоял за спиной.

— Мальчиками из церковного хора, — любезно подсказал епископ.

Марго подавилась смехом. Из хора? Скорее, со скотобойни: такими ручищами только шеи телятам сворачивать.

— Я знал вашего мужа, баронесса, — снова заговорил его преосвященство, продолжая очищать яблоко. — Но с вами не имел чести познакомиться лично. Мне весьма приятно восполнить пробел.

— Мне тоже было бы приятно, — не менее любезно ответила Марго, лихорадочно соображая, что делать дальше: звать на помощь? В доме только она и Фрида. Бежать? Оставив служанкуна растерзание «мальчикам из хора»?

«Не знаешь, что делать — тяни время», — подсказал барон.

Марго согласилась с ним и закончила:

— Будь я одета.

Под жгучим взглядом епископа она чувствовала себя совсем беззащитной. Остывала фиалковая вода, хлопья коростой стягивали кожу. Нестерпимо ритмично тикали часы.

— Хорошо, — сказал епископ, проглотив очередной кусок, и темный взгляд скользнул над ее плечом. — Миклош, подай фрау халат!

Массивная фигура шагнула из-за спины на свет, перечеркнув и без того тусклое пятно лампы. Схватив пеньюар — невесомый и тонкий, покорно повисший в массивной ручище, — Миклош повернулся к Марго, и его детское лицо с узким лбом и маленькими, глубоко посаженными глазами, озарилось глуповатой улыбкой.

— Дай сюда! — епископ выдернул халатик из рук помощника. — Напугаешь фрау! — и учтиво поклонился, проговорив: — Смелее, баронесса, и оставьте стыд. Вы видите перед собой не мужчину, а слугу Господа. Я давно укротил плоть и очищен от греха, потому нагота не должна смущать вас.

Дрожа, Марго поднялась. Косы расплелись окончательно, и волосы темным каскадом упали на плечи и спину. Епископ подал полотенце, а после укутал Марго пеньюаром заботливо, как отец. При этом, ловя завязки, прошелся ладонями по бокам и бедрам Марго. Стилет, все еще зажатый в его руке, опасно покалывал кожу.

«Тебя ощупывают, как кобылку на продажу», — прокомментировал барон.

Мышцы снова свело ознобом: так же фон Штейгер хватал ее шершавыми ладонями, прекрасно понимая, что вызывает у юной жены лишь отвращение, но от этого распаляясь сильнее. Тело еще помнило болезненные щипки, и Марго поспешно отступила, под пяткой хрустнуло оброненное письмо.

— Подай сюда.

Миклош выхватил листок с удивительным проворством. Епископ небрежно мазнул по нему взглядом и покривился в усмешке.

— Вижу, дело разрешается, баронесса. Знает ли герр инспектор, что ангел-хранитель носит фамилию Эттинген? Должно быть, это и было предметом вашего разговора с его высочеством?

Марго ухватилась за края ванны: отрицать бессмысленно, за кронпринцем велась слежка, и разговор в клозете Бургтеатра не мог остаться незамеченным.

«Не знаешь, что говорить — говори правду. Хотя бы ее часть».

— Мой брат арестован, — проговорила Марго, в напряжении наблюдая, как епископ вычищает сердцевину от семечек. — Я действительно просила его высочество об аудиенции. Он выслушал меня и согласился пересмотреть обвинения по делу Родиона.

— При этом, — подхватил епископ, — покушение оказалось куда более убедительным доводом, нежели моя протекция.

— Вы пришли арестовать меня? — бледнея, осведомилась Марго.

— Разве я похож на полицейского? — голос у его преосвященства безмятежный и вкрадчивый, глаза такие темные, что не разглядеть зрачков.

— Оставьте разговоры об аресте вашим друзьям из участка. Меня заботят преступления не тела, а духа. Гордыня и бесчестие, ересь и хула, нечистоплотность и вольнодумство. Как заботливый пастырь, я ищу заблудших овец и возвращаю их в стадо. Поэтому здесь.

— Я не нуждаюсь в проповедях.

— И совершенно напрасно. После смерти вашего мужа за вами приглядывали…

Марго замерла, справляясь с накатившим ознобом. Епископ заметил, и по его губам скользнула усмешка:

— Да, да, баронесса, приглядывали. И знаем, чем вы зарабатываете на жизнь: шантажом и бесстыдными сделками. Но сейчас речь идет не о шантаже, а о покушении на Божественное предназначение, на Спасителя, благодаря которому Авьенцы живут и процветают. Мне невыносимо думать, что я общаюсь с убийцей, столь миловидной, сколь и жестокосердной. Откуда у вас этот стилет? — епископ сощурился, разглядывая гравировку. — Ничто не остается безнаказанным… Это не девиз дома фон Штейгер.

— Нет, — прошептала Марго. — Это девиз моего отца…

— Он был славийцем, не так ли? Как его звали?

— Александр Зорев. Но зачем…

— Не в вашем положении сыпать вопросами, — прервал его преосвященство. — Вы должны быть благодарны, что барон фон Штейгер оплатил долги вашего отца. Да, да, я знаю и это. И знаю также, что ваш покойный муж сам задолжал имущество и дом.

— Кому? — Марго тревожно вскинула подбородок.

— Вы слышали о ложе «Рубедо»?

Дыхание перехватило. Огонь в масляной лампе опасливо дрогнул и замельтешил, бросая на лицо епископа змеистые тени.

— Вижу, что слышали, — с приклеенной улыбкой подытожил его преосвященство. — Ваш муж был казначеем, но, как выяснилось впоследствии, еще и казнокрадом.