Рубедо

Глава 3.2. Панацея

Меблированные комнаты. Парковая улица, Питерсбург.

Январь пронесся снежными вихрями, грохотом копыт по мерзлой мостовой, северным ветром, ворчанием прислуги, треском чадящих свечей, ознобом и лихорадкой. Марго лежала в постели, обессиленная, пила опротивевший клюквенный морс и видела в бреду похороны Родиона: пустую нишу в семейном склепе, слева от гроба с прахом отца. Внушительную сумму Марго отдала смотрителю кладбища с просьбой следить за склепом, изрядно заросшим за время отсутствия последней из рода Зоревых, убирать сорную траву и время от времени приносить к гробу матери любимые лилии.

Сама плакала беззвучно и долго. Качалась, сжимая плечи, на стылом январском ветру.

После забрала документы на землю.

Да и то сказать: не земля — сплошной пустырь. Где прежнее раздолье? Яблоневые сады и луга? Вместе срубов — барачные дома, над сухостоем тянется дым фабричный труб. Только река все та же — полноводная, едва прихваченная у берега ледком, а в середине неуемно дикая, несущая свои воды к волшебным южным берегам, о которых рассказывал доктор Уэнрайт, и где никогда не побывать самой Марго.

Вернувшись на Парковую, долго отпаивалась чаем и куталась в одеяло. Но все-таки слегла с простудой и болела долго, металась на постели, ругала хриплым голосом покойного мужа, может, говорила и что-то еще — все оставалось в стенах спальни. Пожилая прислуга Ольга была неразговорчивой, ни с кем не водила дружбу из-за неуживчивого характера, но исправно выхаживала молодую госпожу, за что Марго ее благодарила, хватая широкую теплую ладонь.

— Да за шо ж спасибо? — ворчала Ольга, аккуратно выпрастывая руку. — Если помрете, госпожа, кто мне жалованье платить будет?

Вздыхала, крестилась на закопченный образ Николая Угодника, потом, когда Марго погружалась в дрему, тихонько гладила больную хозяйку по волосам и шла варить куриный бульон.

На исходе января, когда лихорадка отступила, и Марго сама садилась на постель, Ольга принялась носить баронессе газеты и рассказывать, что творится в мире.

— Ишшо по осени слух прошел, быдто в канун Рождества земля налетит на небесную ось, — говорила она, усердно вытирая тряпкой шкафы, полки и прикроватный столик. — Так в деревне Шишкино один мужик, Севастьян Пяткин по прозванию, выкопал погреб на ентот случай. И сел в него вместе с женой и пятью детями. Днями молился и постился. А как Рождество случилось — вылез из погреба и давай хвалиться, что енто он своими молитвами отвел конец света.

Марго вяло улыбалась, прихлебывая бульон и наблюдая, как ходят туда-сюда круглые локти Ольги.

— Ишшо сказывают, — не унималась та, — у нашенского князя первенец народился, так он задумал Спасителя в крестные позвать. А тот взял да отказал. И осердиться нельзя, по всей империи ента… епидемия пошла. Авьён на ка-ран-тин закрыли.

— Авьен, — машинально поправила Марго и подняла взволнованный взгляд. — Как-как закрыли?

— Карантин, — быстро повторила Ольга и подала газету. — Извольте поглядеть сами.

Марго отставила чашку с недопитым бульоном и открыла страницу. Под кричащим заголовком «Последние новости!» помещался крупный снимок Спасителя. Простоволосый, в солдатской шинели он что-то говорил с балкона, а внизу ему внимала толпа.

«Неладные дела творятся в королевстве», — кольнуло мыслью, высказанной, как сперва показалось, голосом покойного барона. Марго напряглась, сведя плечи, глубоко вздохнула, затем выдохнула. Нет, почудилось. Смерть Родиона окончательно изгнала память о мерзком старике, его скрипучий голос давно не беспокоил Марго ни в горе, ни в болезни.

— Пишут, вон, по бумажкам теперь в Авьен пускают, — продолжила бубнить Ольга. — Особые торговые ряды сделаны, а деньги, слышьте, в плошке с уксусом или хлоркой передают, чтобы, значится, заразу извести.

— Я вижу, — шепнула Марго, пробегая глазами по строчкам.

Ее отъезд ознаменовал вспышку эпидемии.

По приказу принца-регента — а злые языки одно время утверждали, будто Спаситель сам болен чахоткой, однако ж его триумфальное возвращение живым и здоровым лишь подтвердило божественный статус, — начали строительство новых изолированных инфекционных больниц. Жалованье докторам, а также фельдшерам, осуществляющим подворовой обход и дезинфекцию жилищ, увеличили вдвое. На очистку улиц Авьена бросили дополнительные отряды дворников, к которым в скором времени присоединились добровольцы.

Здесь же, в заметке, цитировалась речь славийского князя, в которой он клялся оказывать любую посильную помощь столице Священной империи, и что так же, по примеру Авьена, начнет в крупнейших славийских городах строительство госпиталей и фармацевтических фабрик.

Бряцанье дверного колокольчика заставило Марго выронить газету.

— Кто там, Ольга? — испуганно спросила она. — Сходи, погляди.

— Никого не жду, госпожа, — проворчала служанка, обтирая руки о фартук и тяжело ступая к дверям. — Может, вы кого пригласили? Так мне надо было сообщить…

— Не болтай! Кого я могу позвать? Болела я.

Мерго кашлянула в платок и придирчиво оглядела его: нет ли кровавых пятен? Пятен не было, тогда она облегченно выдохнула и набросила на плечи шаль.

За дверью кто-то топтался, встряхивал тяжелое и явно вымокшее пальто. До Марго донеслось приглушенное:

— …нет, без предварительной договоренности. Да вы, сударыня, доложите!

— Какая я вам сударыня! — недружелюбно фыркнула Ольга и вернулась к постели, алея щеками и скрывая довольную улыбку. Марго приняла из загрубевших пальцев служанки карточку с золотым тиснением, на которой изящным курсивом было выведено: «Раевский Е.А. Промышленник».

— Кто таков? — Марго подняла недоуменный взгляд.

— Сама не знаю! — громким шепотом ответила Ольга. — Третий раз приходит! Настырный, страсть… ох! — Поняв, что сболтнула лишку, округлила глаза и зачастила: — А вы хворали, госпожа! Я ж и тревожить не стала. С хворой каков разговор? Вот я и…

— Приглашай уж! — в досаде крикнула Марго и приподнялась на подушках.

Из дверного проема потянуло сквозняком. Тень, возникшая на пороге, тронула белеющую, будто воротничок священника, шею, и Марго вжалась в изголовье: Дьюла?!

Но нет: больное сознание играло злую шутку. Вошедший стянул с шеи белый шарф и оказался среднего роста мужчиной, безусым и безбородым, с крупными и мягкими чертами лица, присущим одним лишь славийцам.

— Прошу меня простить за вторжение, баронесса, — начал он, склоняя светловолосую, гладко причесанную голову. — Позвольте представиться: Евгений Андреевич, я… — он поднял взгляд и резко выпрямился, побледнев. — Постойте! Я напугал вас?

— Нет, нет, — поспешно ответила Марго, и фальшиво рассмеялась. — Игра теней… простите, я не совсем здорова, вот и почудилось… Как ваше имя?

— Евгений Андреевич Раевский, — повторно представился мужчина. — Промышленник. Возможно, я опять не вовремя…

Он обвел взглядом комнату и качнул головой.

— Неважно, раз уж вы здесь, — пожала плечами Марго и крикнула Ольге: — Подай гостю стул!

— Прошу не беспокоиться, я сам, — Раевский ловко подтащил обитый бархатом стул и сел, привычно поддернув отглаженные, в мелкую полоску, брючины. Ольга глянула на него неодобрительно и отошла, поджав губы.

— Так какого рода промышленностью вы занимаетесь, господин Раевский? — осведомилась Марго.

Раевский приоткрыл рот, а потом хлопнул себя по коленям и воскликнул с явным энтузиазмом:

— Мне говорили, будто вы деловая женщина, госпожа фон Штейгер! Но я не смел думать, что настолько!

— Простите мою прямоту, — сдержанно сказала Марго. — Но, если вы действительно слышали обо мне, то знаете, что я не так давно приехала в Питерсбург, чтобы уладить дела и похоронить брата. А теперь страдаю простудной лихорадкой и не могу тратить силы на обмен пустыми любезностями.

— Конечно, конечно, — закивал Раевский, явно довольный тем, что может сразу приступить к причине своего визита. — Видите ли, моя семья давно занимается химической промышленностью, отец держит несколько крупнейших в Славии поташных заводов, я же заинтересовался производством лекарственных препаратов. Вы ведь приехали из Авьена, не так ли? Значит, должны понимать, что в сложившихся условиях это сейчас — довольно выгодное капиталовложение.