Осязание

– Яблок должно быть много в этом году, – сказал отец, уничтожая сорняки под яблоней, – если червяк не пожрёт и ветер не собьёт.

Они рыхлили землю и поливали картошку до полудня, а потом зашли в дом, не выдержав палящего солнца. Резко континентальный климат у них на Урале: зима суровая, лето сухое и жаркое.

На кухне тихо бормотал радиоприёмник, вдруг отец насторожился и прибавил звук.

– Что-то важное передают, надо послушать.

– Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление…

– Заявление опять… цены, что ли, вырастут? – проворчала мама.

– Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города… – раздавался из приёмника голос Молотова.

Они молча смотрели друг на друга, потрясённые новостью.

– …эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии…

– Война? Паш, это что, война? – Мать стала бледной как полотно.

– Война, чтоб её! – выругался отец и добавил:

– У этого сукина сына не хватило мужества самому сказать народу! Я сейчас вернусь, схожу кое-куда… – Он нахлобучил кепку и вышел за дверь.

– Что же теперь будет? – растерянно спрашивала мать.

Скрипнув, открылась незапертая дверца буфета, показывая нутро с плотными рядами мешочков и кульков.

Мама посмотрела на них странным взглядом, будто впервые увидела, перевела глаза на скорчившуюся на стуле Нину.

– Ты что, догадывалась?

– Догадывалась…

– А почему нам не сказала?

Янина потёрла лоб:

– Зачем? Чтобы прибавить вам год страхов и переживаний? Не надо… это я несу свой крест.

Мама села на низкую скамейку и стала перебирать мешочки, развязывая каждый и заглядывая внутрь.

– Гречка… пшено… горох… хватит на какое-то время. – И вдруг заплакала:

– Ох, бедная Лиля, как же она теперь с дитём-то?

Если позже у Нины и мелькала мысль пойти на фронт, то достаточно было вспомнить плачущую мать среди раскрытых мешочков с крупами. Нельзя оставлять без поддержки пожилых родителей, беспомощную сестру с младенцем и мальчишку-подростка.

***

Война набирала обороты, как катящаяся с горы машина без тормозов. Уже на другой день стали разносить повестки с приказом явиться на сборный пункт. Как голосили соседки, провожая своих мужей, какой вой стоял на улице! И Нина поняла, что у страшного нет отсрочки, оно началось сразу же, вместе с войной.

Через несколько дней населению было велено сдать все имеющиеся приёмники на хранение в органы связи, а проще говоря, в почтовые отделения. «Обязать всех без исключения граждан, проживающих на территории СССР и имеющих радиоприемники (ламповые, детекторные и радиолы), в пятидневный срок сдать их органам связи по месту жительства. Обязательной сдаче подлежат также радиопередающие устройства всех типов», – говорилось в постановлении. Объясняли тем, что ими могут воспользоваться враги для передачи данных противнику.

Отец, вздыхая, снял с полки приёмник и отнёс на почту, купив взамен на рынке чёрную радиотарелку.

Очень тревожила Лиля. Услышав об объявлении войны, она долго плакала, потом погрузилась в меланхолию и апатию. В ночь у сестры начались роды, и к утру появилась на свет здоровая крупная девочка.

Нина с матерью встречали их из роддома. Лиля скользнула равнодушным взглядом, отдала матери ребёнка в одеяльце и молча направилась к выходу. Так и шли.

Квартира Николая в бараке по меркам Ромска считалась неплохой: две комнаты, большая общая кухня с водопроводом, ванна с титаном. У них в городе были бараки и без удобств – Лиле в какой-то мере повезло.

Дома она легла на постель и отвернулась к стене, поджав ноги, была видна только круглая спина, обтянутая блузкой, и растрёпанные волосы. Малышка у Янины на руках захныкала, стала вертеть головой, ловя губками край пелёнки.

– Лиля, пора кормить.

Та не пошевелилась и не проявила ни малейшего желания взять дочку на руки.

– Как ты её назвала?

– Никак, – глухо ответила сестра.

– Значит, Людочка, – после молчания сказала Нина. – Лиля, мне пора возвращаться на работу, я отпросилась на два часа. Ребёнок голодный, он ни в чём не виноват.

– Я её не хотела.

– Поздно об этом говорить, корми.

Сестра вздохнула, тяжело села на кровати. Расстегнула пуговицы блузки, взяла у Янины дочку и дала ей грудь. Долго смотрела в маленькое личико девочки, как она, покраснев, усердно сосала…

– Бедняжка моя… – Глаза у Лили увлажнились, она часто-часто заморгала. Лёгкие, приносящие облегчение и очищающие душу слёзы, потекли по щекам.

Нина кивнула матери, подхватила сумочку и тихо вышла из комнаты.

5

С пятого сентября в Ромске ввели промтоварные и продуктовые карточки на хлеб, крупы, масло, сахар и другие продукты. К открытию магазинов выстраивались длинные молчаливые очереди. Продовольствия городу не хватало.

Они с матерью ещё успели в июле купить сахар и сделать мочёную смородину, укладывая сверху ягод душистые листочки. Тяжёленькие банки отец спустил в погреб. Насушили вишню и яблоки, посолили в бочонках огурцы. Год-полтора можно не бояться голода.

Жизнь их маленького города круто изменилась с началом войны. Из Украины и центральных областей стали прибывать эвакуированные заводы и предприятия. Приезжали рабочие с семьями, которых надо было срочно куда-то заселять. Городские власти распорядились в сжатые сроки возвести бараки в посёлках, а также «уплотнить» местных жителей.

Однажды мама рассказала новость, что выселили жильцов из дома по улице Шевченко, помещение которого понадобилось для детского сада.

– А куда выселили? – спросила Янина. Ей был знаком этот небольшой одноэтажный дом на пять или шесть квартир, он находился недалеко от горы.

– Других уплотняют, кто в казённых квартирах живёт. Если две комнаты, к примеру, то одну просят освободить, – объяснила мама. – Нас-то не уплотнят, этот дом мы с отцом сами купили, он не казённый. Попросить, правда, могут.

Они дождались отца и сели ужинать. Мама разлила по тарелкам вермишелевый суп из того сухого бульона, который повезло купить Янине.

– Вова сегодня приходил, – сказала мама, нарезая хлеб, – дала ему бутылку молока и кулёк гороха.

– Николаю повестку не прислали? – поднял глаза отец.

– Если б прислали, я бы с порога сообщила. Он надеется, что не заберут. Кто-то сказал, если с грудным ребёнком семья, то отсрочку дают… Эх, милый, если разбираться у кого ребёнки, так воевать некому будет.

– Я завтра проведаю её, давно не видела, – пообещала Нина.

***

На столе лежал целый ворох плакатов, принесённых заведующей. На днях она, зачитывая по бумажке указ, сказала на собрании, что работы у них прибавится: надо заниматься с населением, проводить политинформации, неграмотным читать газеты, доносить до людей фронтовые сводки, помогать в получении знаний противовоздушной и противохимической обороны… И особое внимание уделить оформлению библиотеки, развесив антифашистские агитки.

– Какая противная рожа, – сморщила нос Ася, прикрепляя к стене плакат с Гитлером, чью голову готов был проткнуть русский штык.

– Да уж, уродец, – покосилась Нина, разглаживая нарисованную женщину в красной одежде, символизирующую родину-мать. – Чем ты расстроена?

Она знала причину, но надо же как-то начать разговор.

– Юру взяли в училище, потом он пойдёт на фронт.

Ася расплакалась и рассказала, что у себя Юрий не прошёл медкомиссию из-за эпилепсии. Парень доказывал, что здоров и приступов давно нет, но слушать его не стали.

Тогда он поехал в Чкалов, где жила какая-то родня и, разумеется, умолчал про эпилепсию. Юру признали годным.