Страница 10 из 19
Свернув с дороги, я стал пробираться сквозь кустарник к голосам. Слов разобрать не мог, но слышал смех, а это радовало.
«Может, крестьяне возвращаются с полей? Или купец везет товар из дальних стран?»
Воображение подкидывало всё новые картинки, а я всё больше радовался.
Скажу, что путник, иду издалека, конь пал, волки загрызли. Сам чудом спасся, бреду уже неделю. Да мало ли чего набрехать можно?
Голоса раздавались всё ближе, я уже хотел прибавить шагу, но тут, наконец, стал разбирать слова, и услышанное мне совсем не понравилось.
– Смотри-ка, а он уже не такой герой. Что, небось, теперь жалеешь?
Я сбавил шаг, а потом совсем остановился. Впереди явно происходило совсем не то, что рисовало мне воображение. Подумав немного, я решил всё же посмотреть. Свалить я всегда успею, если останусь незамеченным.
Сжав покрепче меч, пригнулся и медленно подкрался ближе, оставаясь под прикрытием густого ельника, что рос по обе стороны дороги. То, что я увидел, заставило сердце пропустить пару ударов, а дыхание остановиться.
Посреди дороги стояла карета, запряженная парой лошадей. Неподалеку столпились человек десять, в грязном и рваном тряпье, но все при оружии. У одного я заметил меч, у двоих – странные кривые кинжалы, остальные же были с дубинами. На вид – стопроцентные уголовники. Морды небритые, носы почти у всех сломанные, и не один раз, целых зубов, и тех не было почти ни у кого. Перед ними на коленях стоял светловолосый мужчина лет сорока.
В отличие от «уголовников», на нем были сверкающее доспехи, лицо у него было чисто выбритое, ухоженное. Руки ему связали за спиной, и на то были причины. Рядом с каретой валялись трое оборванцев, и признаков жизни они не подавали.
Воин казалось, не слушал их, смотрел в одну точку. И взгляд у него был полон боли и отчаянья. Я посмотрел в ту сторону и чуть не выронил меч. На земле лежали две девушки, судя по всему, мать с дочерью.
Та, что была старше, лежала, широко раскинув ноги, в красивом зеленом платье, залитом кровью. Вместо одного глаза, сплошная опухоль.
Вторая, на вид лет шестнадцати, на ней платье отсутствовало вовсе, а вся грудь залита кровью из перерезанного горла. Мое проклятое воображение нарисовало картину произошедшего, и от злости челюсти сжались так, что зубы готовы были вот-вот полопаться.
Эти ублюдки напали на карету, воин отбивался, убил троих, но остальные все же скрутили его. В отместку за своих, они решили изнасиловать девчушку, явно его дочь. Жена бросилась её защищать, за что получила по лицу, а когда не пожелала успокоиться, её прирезали. Сделали свое грязное дело, заставив отца наблюдать за всем, а после перерезали дочери горло.
Как только я всё понял, первой мыслью было выскочить на дорогу, и рубить, кромсать, резать, вырывать им глаза. Заставлять жевать свои собственные яйца, и снова рубить, кромсать, резать…. Нет, злостью это не назовешь. Это бешенство, лютая ненависть.
Я представлял, как заживо снимаю с них шкуру, как они вопят, молят о пощаде, а я смеюсь и продолжаю. Нет, просто смерти они не заслуживали, это было бы слишком легко. Я желал, чтобы они мучились бесконечно долго. Готов поспорить, выскочи в тот момент из кустов Калхен, и предложи продать душу, за такую возможность, я бы даже думать не стал.
Но, как вы понимаете, я был обычным человеком из двадцать первого века. Я из того мира, где люди проходят мимо, когда других грабят и избивают. Нам ведь, по большей части, плевать на остальных, лишь бы своя шкура была цела.
Нет, я вовсе не трус, вы не подумайте. Я понимал, что ничего не смогу сделать. Ну, убью я одного, выскочив неожиданно из кустов, а дальше они очухаются, и я присоединюсь к числу их жертв. Больше всего меня пугала не смерть. Что страшного в смерти? Рубанут поперек горла, и почувствовать ничего не успеешь. Но ведь этим мало просто смерти. Они заставят меня помучаться, как заставили страдать этого несчастного. И не важно, что со мной нет жены и дочери, они найдут способ. Поэтому я просто сидел, не в силах уйти, и не в силах изменить что-либо.
– Ладно, пора кончать с этим. Чего доброго, разъезд появится.
Произнес самый здоровенный из них, с мечом в руках. Он, видимо, был главарем этой банды, а меч, скорее всего, принадлежал рыцарю в доспехах.
Я с ужасом понял, что сейчас произойдет, и смотреть на это мне совсем не хотелось. Ненавидел сам себя, но всё же решил уйти. Исчезнуть, провалиться сквозь землю, раствориться в воздухе, только бы не видеть и не слышать продолжения.
Я уже хотел отползти обратно, и тут за спиной послышался шорох. Хотел обернуться, и уже начал поворачивать голову, но тут что-то тяжелое опустилось мне на затылок, и я рухнул лицом в землю.
Ещё не успел удивиться, как кто-то схватил меня за волосы и рывком поставил на ноги. Перед глазами все поплыло, по шее стекало что-то теплое, а в кадык больно уперлась холодная сталь, пробив тонкий слой кожи.
– Мужики, я тут ещё одного нашёл.
Пинок в спину, и я полетел сквозь кустарник, споткнулся, упал лицом вперед, успел выставить руки в самый последний момент, больно ободрав ладони.
– Это что ещё за оборванец? – Обернулся на звук главарь, – Ты где его нашёл?
– Прятался в кустах. Может и оборванец, но глянь, какой у него меч.
Я с трудом приподнялся с земли, в затылке пульсировала боль, но зрение уже прояснилось.
Как оказалось, поймал меня тощий как жердь парень, в таком же рванье, как и остальные. Под левым глазом у него красовался свежий синяк, но улыбка не сходила с его лица. От передних зубов остались только клыки сверху, и два гнилых корешка снизу. Улыбался он, демонстрируя мой меч. Солнечные лучи пробегали по лезвию, вызывая разноцветные переливы. Главарь подошел к доходяге, вырвал меч из его рук, после чего отвесил тому звонкую оплеуху.
– Сколько раз тебе говорить, чтобы не лапал добро своими погаными руками?
Парень обиженно потер щеку, но возражать не стал. Главарь повертел меч в руках и явно остался доволен.
– Знатная вещица, и в руках какого-то бродяги. Поди, украл где?
Здоровяк наклонился ко мне поближе, в нос шибануло вонью изо рта. Запах перегара и никогда не чищеных зубов. Я поспешил отвернуться, не без удовольствия скривив лицо от отвращения. Здоровяк засопел как закипевший чайник, и наградил меня ударом ноги в грудь. Я повалился на землю, судорожно пытаясь вдохнуть.
Наконец, когда дыхание восстановилось, приподнялся на локтях и глянул на воина. Тот так и сидел со связанными руками, но лицо его изменилось. Взгляд застыл на мече, и было в нём что-то странное. Удивление и… узнавание? Он видел этот меч прежде? Знал хозяина? Снова моё воображение стало строить теории, но меня отвлек всё тот же голос.
– Косой, кончай обоих и побыстрей. Мы уже слишком долго торчим на тракте, не стоит искушать судьбу.
В голове пролетела вереница образов. Вот один из оборванцев подходит к воину, бьет его по затылку, тот падает. Двое других спешно стягивают с него доспехи, ещё несколько человек тянут в лес карету со всем добром. Затем ещё один подносит нож к моему горлу, резкое движение, и я падаю в пыль, захлебываясь собственной кровью. Та ещё картинка.
«А вот хрен вам».
– Эй, как там тебя, – окрикнул я здоровяка, – дело есть.
Тот обернулся, смерил меня оценивающим взглядом, ухмыльнулся. Небось, решил, что я сейчас просить пощады стану, или к ним в банду проситься, кто его разберет?
– Ну, выкладывай, что у тебя за дело?
Произнес он с издевкой. Все дружно заржали, и замерли в ожидании предстоящего зрелища.
«Шутка дня значит? Ну-ну, шутник. Ты ещё не знаешь, какое у меня богатое чувство юмора».
Косой, а им оказался тот хлыщ, что так ловко поймал меня, подошел к воину в доспехах, примеряясь как бы половчей отправить того к праотцам.
– Если этот, – кивнул я в сторону Косого, – мужичка загубит, дел у нас с тобой не будет.
– Ишь ты, какой делец. С чего ты взял, что я вообще дела с тобой иметь захочу?