Зов топи

— Я не уйду! — великан нахмурился, полный решимости стоять до конца. — Не оставлю тебя одного с чудовищем.

Рихард, знающий друга лучше, чем он сам, лукаво, совсем по-человечески подмигнул. Посылая зов, он старался действовать аккуратно, но Нивара все равно перекосило от боли. Смертельно опасное, жгучее, ослепляющее, словно тысяча солнц, чужое сознание поселилось у него в голове. «Упрямец», — сказал Рихард, и в памяти стража вдруг всплыло видение давнего разговора между ними. Они вдвоем в Общем зале замка: «Если это поможет нам выстоять, я готов. Обрати меня!» — в сердцах рявкнул Нивар, сурово сжав кулаки. «Было бы нечестно обречь хорошего человека на подобное. Обещаю, когда пробьет твой час, я запомню все, чем ты был», — ответил герцог.

Воспоминание поблекло. «Упрямец», — повторил Рихард, — «я хочу выполнить данное тебе обещание. Это чужая земля. Умерев здесь, ты исчезнешь навсегда». Его слова глубоко тронули стража. «Поэтому ты покинул колыбель?» — осмелился спросить он. «Да. Не хочу, чтобы ты умер, защищая меня. В топях я бы принял эту жертву, но не здесь. А теперь пойди прочь и дай мне встретить это гниющее недоразумение».

В сознании Нивара искрами вспыхивали десятки важных вопросов, но он задал только один. «Почему я?» — спросил страж, вложив в него всю боль, опасение, надежду. В ответ Рихард поделился незнакомым Нивару воспоминанием: Безмолвный герцог неторопливо бредет по узкой тропинке, ведя под уздцы лошадь. Между кустов осоки мелькает что-то рыжее. Рихард заинтересовано заглядывает в заросли и видит ребенка лет четырех, погрузившегося в черную вязкую грязь полную прошлогодних листьев. Над поверхностью выглядывают только руки и огненно-рыжая макушка. Топь медленно засасывает мальчика, но он спокоен, не пытается выбраться, несмотря на то, что рядом есть тропинка и кочки, поросшие густой травой за которую можно ухватиться. Мальчик очень худ — вероятней всего чужак, брошенный родней в болоте, не желающей кормить лишний рот.

Рихард склонив голову наблюдает, как топь постепенно поглощает пленника. Ребенок замечает герцога, но не зовет на помощь, не протягивает рук, лишь улыбается. Его взгляд полон затаенного облегчения. «Чему ты рад?» — спрашивает Рихард, но мальчик молчит. — «Так улыбаются уставшие скитаться путники, возвращаясь домой», — добавляет герцог задумчиво. Вздохнув, он перебирается через заросли осоки. Мальчик удивленно, но без страха смотрит на то, как Рихард идет по воде. «Впервые вижу, чтобы чужак так радовался болоту. Для тебя это верная мучительная смерть, что тут может быть хорошего? Ладно, раз моя топь тебе так мила, быть тебе ее сыном», — доверительно сообщает Рихард, не без усилия вытаскивая ребенка из холодной трясины. — «Как твое имя? Молчишь? Может, ты немой?», — мальчик отрицательно мотает головой. «Раз имени нет, то звать тебя будут Нивар. Давным-давно так называли самый могучий дуб в роще. А как дитя назовешь, таким оно и вырастет — ты будешь высоким и сильным».

Воспоминание потеряло очертания и поблекло. «Вернись к остальным», — попросил герцог пораженного стража. «Ничего не помню об этом», — признался Нивар. — «Всегда считал, что родился в топях, а я, оказывается, чужак». Рихард почувствовал, как Нивар слабеет и поспешно оставил его. После ухода герцога воцарилась темнота, хранящая отголоски последних слов Рихарда, не желающего терять мальчика, способного погружаться в холодные недра болота со счастливой улыбкой. «Ты мой друг, а не чужак», — сказал герцог на прощание.

Нивар очнулся. Реальный мир обрушился на него, не давая спуску: пугающие звуки, резкие запахи, бьющий в лицо ночной холодный ветер ошеломляли. Порождение кошмара по-прежнему угрожающе возвышалось над ним, а на руках лежало беззащитное тело герцога. Рихард строго погрозил стражу пальцем и указал на землю. В этот раз Нивар покорился и осторожно положил Хозяина в ароматно пахнущие луговые травы. От движений чудовища по земле проходила дрожь, усиливаясь с каждым мгновением.

Страж повернулся и побежал к святилищу, запретив себе оглядываться.

Наступающий вечер, перевязанный багряными лентами, был полон песен, неясных звуков, разговоров и шорохов. Рядом текла река, шум воды вечером становился слышнее, чем днем. Журчащие переливы тревожили, возникая то тут, то там, грозя затопить луг. На горизонте черная стена леса сливалась с темным небом, но уже взошла луна, покачиваясь над застывшей в ожидании землей, освещая мягким серебряным светом ее поверхность, похожую на море. Травы склонялись под порывами ветра, казалось, по лугу прокатываются волны.

Несыгранная мелодия витала в воздухе то нежная и ласковая, то властная и строгая, она диктовала свою волю обитателям этой земли, бодрствующим и спящим, тревожа их маленькое нутро, заставляя сердца биться чаще. Мелодия жизни проникала в зеленые травы, заставляя расти быстрей, источая свежий и душистый аромат.

Скрытый травами, слушая знакомую мелодию луга, обнаженный человек равнодушно смотрел на нависшую над ним чудовищную тварь, созданную из тысяч тел. Достаточно было небольшого рывка, чтобы раздавить нелепую фигурку, едва заметную в наступающем сумраке, превратив ее в кровавое месиво, но тварь не торопилось. Обращенные, имеющие глаза, одновременно уставились на дерзкого человека. Из перекошенных ртов вырвался вопль боли, когда сознание Рихарда, ослепительное как солнце, прикоснулось к тому, кто удерживал воедино этот чудовищный конструкт.

— Ты меня удивляешь! — откровенно признался Рихард, возникая в сознании змея в привычном облике. — Преследовать людей, уничтожать их следы, настаивать, что их несовершенное тело — сущее зло, клетка, не способная вместить нашу бессмертную и безграничную суть и в итоге… — герцог красноречиво развел руками. — Собрать сосуд из их мертвой плоти!

Он не ждал быстрого ответа. Пульсирующее сознание змея было переполнено ужасом, печалью, тоской и отсутствием всякой надежды — тем, чем обращенные им люди поделились в последний миг своей жизни. Змей переживал их медленное умирание, это сводило его с ума. Пойманный в свою же ловушку, он страдал, его страдания множились с каждой новой смертью, и этому не было конца.

— Суша меня не терпит! — наконец выдавил змей. — Тела слишком недолговечны и ни к чему не пригодны! — пророкотал он бодрее, но боль змея окутывала Рихарда словно саван. — Я здесь ради тебя!

— И чем ты собрался меня впечатлить? Червь, из гниющих трупов — вершина твоего творения?!

— Почему ты оставил меня, когда все было решено? — ответил змей вопросом на вопрос и Рихард услышал в нем отголосок тоски.

— Чтобы помочь. Признаюсь, я планировал этот разговор позже, но ты вынудил меня явиться сейчас. Что ж… Только я могу остановить твое бегство. Пока ты мечешься от одной живой твари к другой, пытаясь в них забыться, они от этого гибнут и на суше и в море. Их смерти еще больше травят тебя, погружая в безумие. Люди были правы, изображая Иномаха — хозяина морей, кусающим самого себя за хвост. И чем больнее он себя кусал, тем сильнее сжимал пасть.

Рихард сделал паузу, давая возможность возразить. Змей молчал.

— Мой долг рассказать тебе, что произойдет, хоть я и не рассчитываю, что ты сейчас поймешь. Существа способные к созиданию, а потому лучше других подходящие для забвения, те самые, которые тебе более всего ненавистны, неизбежно закончатся. — Герцог дополнил слова простыми понятными образами человеческих фигур из пепла, чьи очертания сдувает ветер. — Ты уже истребил большую часть населения в этом королевстве. А когда в нем не найдется никого достойного, ты обратишь взор на тварей поменьше и проще. — Перед их внутренним взором пробежала разношерстная стая из лис, куниц и крыс. — Когда и они исчезнут, примешься за самых маленьких, скрывающихся в глубинах соленых вод. В их хрупких телах ты спрячешься на какое-то время, но время не имеет значения для нас, бессмертных… — видения миниатюрных полупрозрачных тел одно за другим растворились в толще воды. — Ты дойдешь до самого дна, овладеешь ничтожными существами, чье сознание — не ярче, чем потухшая искра. И конец! — Рихард искренне старался убедить товарища в пагубности избранного им пути. — В мире останешься только ты — безумный, бесконечно переживающий чужие смерти.