Страница 8 из 16
Гога уже набрал номер Вахтанга и вовсю меня закладывал. Ответ ему, видно, не понравился. Морда у него и так длинная, а тут вытянулась ещё больше. Закончив разговор, повернулся ко мне и сказал:
– Ну, чистодел ты мой недоделанный, может, ещё и вывернемся. Будет это нам стоить половины нашей доли. Вахтанг велел нам срочно линять в Москву. А этим штемпом займутся местные. Нам его теперь не достать. Так что сейчас в гостиницу и сразу в аэропорт. Глядишь, на повяжут, успеем ноги сделать.
Обидно, блин. Я-то ведь на сегодняшний вечер стрелку Маринке забил. Думал перед отъездом отметиться. Всё-таки тёлка клёвая! Теперь, ясный пень, не получится. И ещё ножик жалко. Уж больно ухватистая ручка у него. Так в руку и просился. Ну, ничего. Придётся новый купить…
Русаков
Когда Митрич скрылся за перегородкой, внимание обеих девушек переключается на мою персону. Теперь они работют возле меня в четыре руки. То одна, то другая из них подносит к моему рту кусочки рыбы, креветок, рассыпчатый душистый рис. Не успевая толком проглатывать еду, я делаю умоляющее лицо, и скрещиваю руки на груди, давая таким образом понять, что прошу хоть маленькую передышку.
Тотчас Жасмин, сказав что-то по тайски Луне, подносит мне стакан с напитком. Как только я делаю глоток, у лица оказывается зажжённая сигарета, поднесённая предусмотрительно Луной. Сделав затяжку, я откидываюсь на диванные подушки и прикрываю глаза. Девушки сидят молча, ожидая, когда я сделаю знак продолжить.
…Вообще-то, грузовые "Илы", используемые нами на линии Москва – Бангкок – Москва могли принять на борт не более двадцати восьми тонн груза. Но это – по инструкции. На самом же деле, пилоты, получающие за лояльность наличными, закрывали глаза на перегруз самолёта тонн на десять – пятнадцать больше. По документам же груза проходило именно столько, сколько и было положено.
И московские таможенники тоже закрывали глаза на несоответствие документальных цифр и истинного количества груза, что позволяло "СаВЛу" получать солидную прибыль.
Этим Слава убивал сразу двух зайцев: и пилотам своим позволял заработать прилично на каждом рейсе, и карго можно было отправлять через нас гораздо дешевле, чем через наших конкурентов.
Уже не раз и не два те пытались разговаривать на эту тему с нами здесь, в Бангкоке, и со Славой в Москве. Пытались принудить к повышению цены за услуги, но пока нашему тандему удавалось успешно держать оборону. Правда сейчас, похоже, ситуация обострилась до предела, раз дело дошло до таких проверок. Ну, ничего, пробьёмся и в этот раз. Конечно, потеряем десяток разовых клиентов, зато остальные, постоянные, всё равно останутся с нами. Уж больно наши цены на перевозку и растаможку для них привлекательные.
Мой тайский компаньон Касем также был не очень доволен таким развитием событий. Задержки с отправлением грузов случались и раньше, но не более, чем на день-два. Но ничего, потерпит Касем. Всё же денег-то он с российского направления прилично имеет. Ведь когда я ещё год назад предложил ему вполне приличные деньги за половинную долю в предприятии, компания "Harper's Freight" хотя и не терпела убытков, однако и прибыли особой не имела.
С моим появлением дела у фирмы пошли на лад. Клиентов с каждым днём становилось всё больше, Касем открыл ещё два пункта по приёмке карго недалеко от Бо-бей Маркет, самого известного оптового рынка Бангкока. Именно там русские "челноки" в основном закупали трикотаж, джинсы, сумки, обувь и другой ширпотреб.
Сейчас мы уже могли позволить себе по четыре рейса в неделю. Если дело пойдёт и дальше так же успешно, я, пожалуй, вообще Митрича на своё место посажу. Парень он надёжный, пусть порулит сам немного. Да и деньги ему нужны сейчас. У него мама болеет. А я в Паттайю отдыхать намылюсь. Заслужил. Всё же почти целый год без передыху дело на ноги ставил!
Внезапно отчаянный женский крик прерывает мои размышления. Женщина кричит где-то рядом. Немного погодя к её крику присоединяются громкие голоса, говорящие по-тайски. По коридору мимо нашего кабинета затопали торопливые шаги. Поравнялись с кабинетом, затем, пробежав ещё немного, вернулись назад и перегородка, отделяющая наш кабинет от коридора съехала в сторону.
– Мистер, – обращается ко мне испуганный хозяин ресторана, – там ваш друг, ваш друг…
Больше он ничего не говорит. Видимо, и эти-то слова он произносит через силу. Глаза его широко раскрыты, в них плещется страх. Я мгновенно соображаю, что с Митричем что-то случилось. Выскочив из-за стола, я, позабыв про оставленную при входе в кабинет обувь, кидаюсь туда, откуда доносится возбуждённый гомон голосов и женский плач.
Прямо у выхода из ресторана небольшая толпа. Мужчины, женщины, дети. И все они глядят куда-то вниз, себе под ноги. Растолкав чужие спины, я пробиваюсь в центр, и сразу же замечаю его.
Митрич лежит на спине, неестественно подвернув ногу. Правая рука его всё ещё продолжает сжимать пачку накладных на груз, левая прижата к животу, где-то в районе паха. Рядом натекает, багровея, огромная лужа. Я не сразу соображаю даже, что это кровь. Глаза у Митрича открыты, из угла рта через подбородок стекает на тёмную рубашку тоненькая струйка крови. Дыхание хриплое и прерывистое.
Ничего ещё не соображая, я бросаюсь к нему, опускаюсь рядом на колени и пытаюсь приподнять друга за плечи. Митрич с трудом держит голову и силится что-то сказать. Видно было, что это стоит ему неимоверных усилий. Наконец, собрав силы, он еле слышно, с хрипом, произносит:
– Это они… Ма-ме… Помоги маме, друг… Шесть…
В горле у Митрича что-то булькает еще громче и кровь уже не струйкой, но тонким ручейком, пузырясь, струится по подбородку. Собрав последние силы, он смотрит на меня уже мутнеющим взглядом, сглатывает кровь и заканчивает:
– …десят шесть.
Голова его запрокидывается назад, и он сразу как-то обмякает. Только после этого я замечаю, что моя правая рука ощущает на рубашке друга что-то липкое. Глянув вниз, я осознаю, что своими коленями стою в луже крови, которая натекла из раны в его животе. И ещё неподалёку я вижу нож.
Раздаются звуки полицейской сирены и к рестораному входу подкатывают два мотоцикла с патрульными полицейскими. Через некоторое время появляется неприметная машина с несколькими тайцами в штатском. Полицейские теснят толпу любопытствующих, а те, что в штатском, перекинувшись парой слов с хозяином ресторана, стоящиим среди зевак, подходят ко мне. Один из них наклоняется и негромко произносит:
–Мистер, похоже, ваш друг скончался. Пожалуйста, мистер, встаньте с колен и отойдите в сторону.
Я всё ещё продолжаю стоять на коленях, удерживая в руках тело друга, и никак не могу осознать произошедшего. Ведь только что мы сидели с ним рядом в этом чудесном ресторанчике, смешливые девочки кормили нас с рук. И вот, он лежит, уже непохожий на себя, с открытым ртом, в луже собственной крови.
Как глупо: за целый год нашей совместной службы в Афгане Митрич выходил невредимым из десятка крутых переделок, его ни разу ни то что не ранило, но даже и не зацепило. Пули, казалось, обходили его стороной, кроша всё живое слева и справа от него. А здесь, в совершенно мирном городе, где только и делать, что веселиться, нашёл он свою смерть. Глупо, ах, как глупо! И главное – за что? Что же это за сволочь, что вонзила нож ему в живот?
Подъезжают ещё две машины, из которых выходит парочка тайцев с чемоданчиками и следом еще один, обвешанный фотоаппаратами. По всей видимости – эксперты. Патрульные полицейские, прибывшие на место трагедии первыми, отдают всем приехавшим честь и ещё усерднее принимаются оттеснять уже достаточно солидную толпу зевак.
Полицейский, натянув латексные перчатки, поддерживает голову и плечи Митрича, в то время, когда второй помогает мне подняться. Брюки и рубашка оказались перемазаны кровью погибшего друга. Руки, тоже липкие от крови, чуть подрагивают.