Страница 5 из 6
В эти планы был посвящен и Милюков:
«Кн. Львов рассказывал Милюкову, что вел переговоры с Алексеевым осенью 1916 г. У Алексеева был план ареста царицы в ставке и заточения» [22] (с. 92).
А ведь Алексеев, напомним, занимал пост начальника штаба Русской армии! И это именно он – главное лицо заговора против Государя Императора и членов Царской Семьи. А Николай Николаевич, что выясняется – также масон, занимал – пост главнокомандующего…
В лице же изменника Курбского, при Иване Грозном вошедшего в преступный сговор с такими же врагами Русской государственности, что и Николай Николаевич с Алексеевым при Николае II, мы видим, и вновь – во время ведения нашей страной военных действий, ну ничуть не меньшей властью обладающую фигуру:
«в недавнем прошлом видного деятеля Избранной Рады, ставшего главнокомандующим русскими войсками в Ливонии и наместником ее» [9] (с. 639).
Перед переходом в стан неприятеля Курбский обменивается письмами с Радзивиллом, договаривается о получении им финансовой компенсации за предательство. Причем, напоследок выдает врагу секреты предстоящего русского наступления. В январе 1564 г.:
«Сильная московская армия вторглась в пределы Литвы, но гетман Н. Радзивилл, располагающий точной информацией о ее движении, устроил засаду и наголову разгромил царских воевод. Через три месяца Курбский бежал в Литву» [23] (с. 59).
«Становится ясно, что князь Андрей оказывал услуги врагам России уже во время переговоров с ними, причем не безплатно. Он продал свое Отечество, получив за предательство немалые деньги. Русско-литовскую границу беглец перешел с мешком золота, в котором звенели 300 золотых, 30 дукатов, 500 немецких талеров и 44 московских рубля» [9] (с. 638).
История, если в ней никто так и не утрудил себя разобраться, обычно повторяется. Так и случилось, в чем теперь в очередной раз и убеждаемся.
А вот что говорит о Курбском Фроянов:
«Перед нами, так сказать, продавший душу мамоне первый феодальный демократ на Руси – исторический предтеча нынешних российских демократов» [9] (с. 641).
Но на сильнейшую по тем временам армию мира, каковой являлась, безусловно, Русская армия, посыпался в ту пору целый каскад предательств и не позволил ей в считанные месяцы победоносно завершить начатую военную кампанию. Вот как высвечиваются предательства представителей Избранной Рады, когда военные действия в Ливонии еще только начинались:
«военные действия 1560 г. в целом нельзя признать неудачными. Главным результатом их был полный разгром Ордена как военной силы» [24] (с. 48).
И все же время было упущено: тайные враги сделали свое черное дело – Русь была втянута в войну сразу на несколько фронтов. Но закончился век правления Сильвестра и Адашева в качестве представителей высшей власти на Руси в эпоху Избранной Рады:
«Созванный на Москве собор осудил их как “ведомых” злодеев» [14] (с. 69).
«Но оставшиеся при власти члены упраздненной Избранной Рады. вынуждены были перейти от легальной борьбы к борьбе нелегальной, воплотившейся в разного рода изменах» [9] (с. 627).
Измены представляли собой не только тайный, но и явный вид ведения войны против Грозного Царя.
Если Адашев и Сильвестр были уличены и посажены в темницы, то третий видный деятель Избранной Рады, князь Курбский, бежал за границу:
«Предварительно договорившись с Сигизмундом о награде за предательство, Курбский бежал в апреле 1564 года к врагу, оставив в руках “тирана” жену и девятилетнего сына. “Жестокий царь” и на этот раз проявил благородство и отпустил семью изменника вслед за ним в Литву. Более того, после смерти Курбского его потомки вновь были приняты в российское подданство (Валишевский К. Указ соч. с. 259). Таков был ответ “кровожадного” Иоанна на измену “благородного” Курбского.
В Литве предатель был встречен прекрасно и получил во владение от польского короля город Ковель с замком, Кревскую старостию, 10 сел, 4 тысячи десятин земли в Литве и 28 сел на Волыни (там же, с. 258). Все это надо было отрабатывать и “благородный” рыцарь сел за сочинение “обличительных” писем» [2] (с. 50).
Все вышесказанное подтверждено документально:
«После того, как условия измены были оговорены, Радзивилл отправил Курбскому в г. Дерпт (Юрьев) заверенную грамоту с печатью и обещанием хорошего вознаграждения за измену. Более того, сохранилось письмо польского короля Сигизмунда II Августа, из которого явствует, что Курбский вступил в преступную переписку с поляками еще в 1562 году – за полтора года до побега, когда он пользовался полным доверием царя Иоанна и возглавлял сторожевой полк во время полоцкого похода» [3] (с. 84).
Однако войска Ивана Грозного штурмуют Полоцк. Поляки понимают, что защищаться они больше не в состоянии, а потому предлагают мир. И вновь это странное наше пацифистски настроенное боярство подготавливает очередную измену:
«В этом плане, видимо, нет принципиальной разницы между перемирием с Ливонским орденом в 1559 году, заключенным стараниями Алексея Адашева, и перемирием 1563 года, предоставленном Литве благодаря усилиям бояр и старицкого князя. Оба дипломатических акта являлись предательством русских государственных и национальных интересов. Поэтому их творцов должно и нужно считать изменниками и предателями Святорусского царства» [9] (с. 652).
Именно после этой измены Курбскому пришлось:
«…ехать в Юрьев на воеводскую службу, а не в Москву за наградами и почестями» [9] (с. 653).
Тут же вскрылась и очередная измена: эта законспирированная секта планировала сдать врагу Стародуб. На этот раз Иван IV, понимая, что изменников пора заканчивать увещевать, был с ними достаточно жесток:
«Началось следствие, которое вывело на родственный адашевский клан. В результате. казнены брат Алексея Федоровича Адашева окольничий Даниил Федорович Адашев с сыном Тархом, тесть Даниила костромич Петр Иванович Туров, также “шурья” Алексея Адашева – Алексей и Андрей Сатины. Жестокость наказания была, вероятно, обусловлена не только родственными связями казненных с Алексеем Адашевым, но и тем, что измены приобрели к середине 60-х годов XVI столетия катастрофический для Святорусского царства характер» [9] (с. 654–655).
Это прозрение, когда стало понятным, что нет никакого разгильдяйства, но лишь умышленные предательства своего Царя боярами, пришло после бегства Курбского:
«Царя потрясло бегство (как обнаружилось, заранее и долго планируемое) к Польскому королю князя Андрея Курбского – близкого его друга и одного из лучших военачальников Русии. Что оставалось делать Ивану Грозному? Либо продолжать миловать и прощать предателей, а значит, – погубить в конец великое государство, завещанное ему отцом и дедом, либо сделать смелый шаг и решиться на чрезвычайные меры. Грозный, как истинный государь, сознающий свою ответственность перед Богом и Православным Христианством, избрал второе» [9] (с. 824).
То есть крамолу следовало выжигать каленым железом. Потому как предупреждения уже не действовали и самый, казалось бы, верный и надежный друг, что вскрывало дознание, уже изначально являлся предателем. То же касается и всех иных членов Избранной Рады.
Но последней каплей, переполнившей просто удивительнейшее многолетнее терпение Ивана Грозного, явилось предательство именно им самим и поставленного, после смерти Макария, нового Митрополита Московского и всея Руси:
«На наш взгляд, Грозный особенно был потрясен поведением митрополита Афанасия, на верность которого рассчитывал. Да и как не рассчитывать на человека, которому много лет доверял как своему духовнику, которого долгие годы поддерживал и сделал, наконец, Митрополитом… Те, кто обязан был повиноваться царю, приходят к нему с недовольством и неодобрением его политики, а во главе фрондирующих бояр оказывается Митрополит, пользующийся расположением и доверием Государя. Тут было чему поразиться. И здесь он должен был с неприятным удивлением признать, что впервые за все его царствование на стороне оппозиции выступил Митрополит всея Руси. Оппозиция, таким образом, заметно усиливалась и приобретала новое качество наивысшей опасности. Иван Грозный окончательно понял, что без чрезвычайных мер ему не обойтись» [9] (с. 840).