Паноптикус

   Ирина Скрински держалась как могла. Последние два месяца превратились для неё в сущий ад. Женщина всё чувствовала и понимала, полудохлая, но живая настолько, чтобы испытывать боль и отвращение. По временам она теряла сознание, выпадала прочь из реальности, превращалась в насилуемый овощ. Для неё это было славное время, лучший из возможных вариантов. Правда Людцов этому не попустительствовал, он ревниво избегал подобных ситуаций, тщательно дозируя жизненные силы женщины. Ирина жила как в тумане, смутными всполохами сознания, от чего многое из происходившего с ней казалось женщине сном. Она уже ни в чём не была уверенна, апатия пыталась её поглотить. Иногда она грезила наяву, погружаясь в неожиданно яркие и достоверные до мельчайших подробностей, детские воспоминания. Видела выплывающий из дымки свой старенький дом, гигантские деревья сада, рассеяно улыбающихся родителей: отец стоял с чёрно-белой дворнягою, а мать в клетчатом фартуке махала ей с порога. Замедленно дул ветер, очень низко и плавно гнулись травы. Вытянувшись на подоконнике, дрыхнул вконец обленившийся, флегматичный котяра. Можно было подойти и поторыгать его за жёсткие, проволочные усы. Как давно это было и как далеко от этой богом забытой планеты. Во времени не достать и не достать в пространстве. То была совсем другая жизнь в дружбе с деревьями и со всеми божьими тварями. Отец часто водил её на речку, над которой порхали сухие и ломкие стрекозы. Они хрустели, словно тонкие полупрозрачные вафли и голодные рыбы чмокали из воды толстыми, чувственными губами, привлечённые близостью десерта. Ирина отчаянно идеализировала своё детство, возвращаться из которого ой как не хотелось.

   Порой женщина приходила в себя, находясь под капельницей. Питательный раствор по прозрачным трубочкам перетекал в её пересохшее естество. Как правило, тогда она лежала на кушетке с воткнутым в вену катетером. В неё нагнетали скромную жизнь. Возле Ирины неторопливо суетился Еремей, андроид регулярно проводил осмотр своей единственной пациентки. Он тщательнейшим образом осматривал все закоулки её сдувшегося тела, заглядывая женщине в самые заповедные места - например, в зад. Её тело теперь напоминало мешок с костями, но это нисколько не отвращало от Людцова. Он продолжал с прежним азартом вожделеть и эту кожу, и эти кости. Увы, мешок с костями по-прежнему оставался симпотной бабёнкой и это не могли изменить даже самые суровые меры голодания. Ирина тяготилась своей дуплистой плотью и своим полом. С каким удовольствием она бы вырвала из себя влагалище и болотную гадюку прямой кишки. Она питала отвращение к своему печальному телу, вернее к его останкам, которые как ни в чём не бывало продолжали регулярно насиловать.

   Поначалу Ирина рьяно сопротивлялась любым попыткам искусственно её кормить, но всякий раз силы оказывались неравными. Её привязывали к креслу или обездвиживали на кушетке при помощи ремней, иной раз просто вводили лошадиную дозу успокоительного, превращая таким образом в готовый к манипуляциям, перезрелый плод. Поняв, что ей не дадут умереть, Ирина, наконец, вняла голосу рассудка и сдалась на милость победителей. Она позволяла проделывать с собой все те медицинские гадости, на которые подвязались её мучители. Теперь женщина просто лежала под капельницей, чувствуя как в неё вливается такая нерадостная жизнь. Однажды Ирина даже решила этим воспользоваться: ощутив прилив сил, она схватила неосторожно оставленный на подносе скальпель и попыталась нанести андроиду несколько ударов в шею. Получилось очень глупо: удары были произведены неумело и с детскою силой; скальпель вошёл неглубоко, оцарапав, оказавшийся достаточно плотным, кожный покров робота. Ирина даже не сумела его как следует ранить. Еремей, не обращая внимания на царапины, смотрел на своего бывшего капитана с видом холодного интереса. Он как будто изучал её под микроскопом.

  - Вы, конечно, надеялись на другой результат. - просто сказал он.

  - Чтоб ты сдох - хрипло произнесла Ирина. Она вновь чувствовала себя обессиленной, как будто пробежала несколько километров - скальпель звонко выпал из её ослабевшей лапки.

  - Я просто пытаюсь сохранить вам жизнь, согласно инструкции.

  - А если я не хочу, понимаешь, дурья башка, - не...хо...чу.

  - Понимаю, но на этот счёт у меня предусмотрены соответствующие протоколы антисуицидального характера.

  - Протоколы у него предусмотрены, идиот. А у тебя предусмотрены соответствующие протоколы антииздевательского характера?

  - Что значит издевательство в данном конкретном случае?

  - Что значит? Сексуальное и духовное насилие - вот что значит.

  - Нет. Понятия духовного насилия в моих протоколах не существует. Очевидно мои создатели посчитали его не достойным внимания.

  - Придурок.

   В целом Еремей относился к бывшему капитану очень ровно, со стороны могло даже показаться, что он её жалел. Он проявлял к женщине заботу, в которой та нуждалась, порой - даже излишнюю. Будучи равнодушной к самой себе, Ирина полностью находилась на его попечении. С некоторых пор она перестала заниматься своей гигиеной и андроид регулярно носил её в ванную комнату. Там он погружал женщину в тёплую воду и тщательно обмывал губкой. Ко всему что делал андроид Ирина оставалась безучастной. Она не выказывала никаких эмоций, неблагодарно игнорировала андроида, глядя на него, как на пустое место. Бывший капитан нарочно вела себя так, как будто все эти манипуляции над её сложной, женской оболочкой не имели к ней никакого отношения - она здесь ни при чём. Даже когда Еремей, любовно орудуя губкой, проникал в самые интимные уголки её естества, женщина оставалась невозмутимой, словно труп. Она полностью абстрагировалась от своей плоти. Если бы андроид вдруг начал грубо действовать фалоимитатором, то, наверное, Ирина и тогда бы сумела остаться полностью безучастной, позволяя безнаказанно измываться над собой, словно над мертвецом. Чтобы не делал Еремей это не имело значения - андроид заботился вхолостую. Казалось Ирина навсегда умыла руки касательно всего что имело отношение к её телу. Глубоко внутри она уже давно отдала Богу душу, так во всяком случае могло показаться постороннему наблюдателю, но так ли всё обстояло на самом деле, кто знает, женская душа - потёмки.

   Андроид содержал Ирину в полном боевом порядке. Время от времени он подбривал ей зону бикини, полировал ногти, занимался причёской. Ирина не сопротивлялась, то ли от бессилия, то ли от апатии, она молча позволяла за собой ухаживать, принимая чужую заботу как должное. Еремей на свой вкус выбрал для неё короткую стрижку, которую Людцов окрестил "девочка из Бухенвальда", хотя, надо отдать должное, она действительно Ирине шла. Раз в две недели Еремей усаживал её в кресло и тщательно подстригал успевшие отрасти волосы, приводя голову женщины в идеальное состояние. Через каждые десять дней он брил женщине ноги, подрезал ногти, делал маникюр и педикюр. Еремей было очень предупредителен, словно речь шла о несчастном инвалиде. Он буквально сдувал с Ирины пылинки, содержал её тело в чистоте, когда надо деликатно спринцуя влагалище, когда надо заглядывая в полость рта. Он оборачивался для женщины то парикмахером, то визажистом, то гинекологом, то зубным техником. Всякий раз он как будто готовил её для любовного рандеву.