Страница 4 из 23
В общем, суть моего творческого метода не так уж и важна. Тем более что у истории, в нюансы которой я всё ещё вникаю, оказалось очень тревожное послевкусие. Ах да, я не упомянул самого главного. Впрочем, разглашение этой информации может доставить мне очень серьёзные неприятности, так что на всякий случай до завершения книги я ограничусь иносказаниями.
Как я уже говорил, время – это свиток, имеющий начало и конец. Однажды наступает наша очередь, и мы – рунами, клинописью или двоичным кодом – проявляемся на нём. Но глупо думать, что свиток, на котором мы записаны – единственный во вселенской библиотеке Бытия. Или что однажды наш свиток не начнут переписывать с чистого листа.
Сейчас меня окружают любимые цветы, я в рабочем кабинете на верхнем этаже своей избы-читальни, за письменным столом, над стопкой пахнущих типографией бумажных листов. Да, библиотека расположена здесь, чтобы в случае чего её, как самое ценное, проще было эвакуировать. В принципе, верхний этаж бункера можно быстро отстегнуть и отправить на орбиту, но после тестирования я ни разу не пользовался этой функцией.
Я прекрасно понимаю, что иметь настоящую библиотеку в эпоху, когда твой мозг можно подключать к любой доступной базе данных и мгновенно выхватывать оттуда любые сведения в нужном формате – неудобная глупость. Но ничего не могу с собой поделать, таков уж мой нрав. Корешки настоящих бумажных книг на полках окружают меня, словно строй сомкнутых щитов в фаланге. Я слышу дух тлена, источаемый панцирями их обложек. Глядя на кромку моря и линию горизонта в окне, я успокаиваю себя тем, что Обсервер, быть может, тоже всего лишь писатель. Он просто создал Хроники своим непостижимым растровым сознанием, а значит, весь его мир – всего лишь искусная выдумка. Если так, то моя роль заключается всего лишь в банальном рерайте избранных эпизодов из его необъятной саги. Но чаще, когда я с тревогой всматриваюсь в пустоту неба, пугающий холодок заползает в сознание, и кажется, что Обсервер сейчас следит и за мной. А может, это вовсе не я решил написать книгу, а он пишет её посредством моего сознания, и я всего лишь исполняю его прихоть.
Сейчас я сделаю добрый глоток вина и приступлю к работе. Мне нельзя долго смотреть в безбрежное небо и слушать волны – это мешает мне скрывать от себя шальную догадку, что выдуман, как раз, наш мир. Просто время узнать это пока не пришло. Конец свитка ещё не раскрылся.
И.В.
α
Жертва революции
Некий есть город Сума посреди виноцветного моря,
Город прекрасный, прегрязный, цветущий, гроша не имущий,
Нет в тот город дороги тому, кто глуп, или жаден,
Или блудлив, похотлив и охоч до ляжек продажных.
В нём обретаются тмин да чеснок, да фиги, да хлебы,
Из-за которых народ на народ не станет войною:
Здесь не за прибыль и здесь не за славу мечи обнажают.
Кратет Фиванский
Ранним весенним утром Мария Фрейнир поняла, что в её шестнадцать жизнь уже бездарно потрачена. Ну, почти, если допустить, что титул местной царевны красоты, всё же, чего-то стоит.
Это твои лучшие годы – говорили они. Будешь потом вспоминать – говорили они. Ага, как же. Было бы, что вспомнить в этом муторном захолустье. У Марии давно зрела простая девичья мечта: уехать отсюда, куда-нибудь поближе к цивилизации. Но контуры этого желанного будущего, по ряду причин, пока оставались далёкими и размытыми.
Щупальца ядовитого цветневого1 солнца пробились сквозь бреши в занавеске и залили комнату на втором этаже особняка фигурными линиями и пятнами, повторяющими узоры на полупрозрачной ткани. Оконце всю ночь было приоткрыто, и дальше спать под лай соседских собак и надсадный клёкот петухов, было решительно невозможно. Можно смотреть сны подольше, если закрывать окно на ночь, но так Маша чувствовала себя словно в темнице.
Она убрала с подушки учебник всемирной истории для старших классов, легко вскочила с кровати и, убрав цветочные горшки на письменный стол, широко распахнула створки окна, словно собиралась сейчас же взобраться на подоконник и упорхнуть в неведомые дали. Взгляд её скользнул по сине-зеленым от пролесков клумбам во дворе, кованому забору, напоминающему ряд приставленных одна к одной алебард, поднялся выше, над крышами соседей, и потерялся в волнующемся море крон ожившего леса. Если, а вернее, когда она покинет опостылевшие Бугорки, останется только одно, о чём она будет скучать – этот лес.
Хотя… Нет, ещё кое-что. Вернее, кое-кто. Уверенный в себе, немного заносчивый и очень симпатичный.
Герман.
Если верить всему, что он говорит, скоро он станет для Бугорков, а потом и всей Богоросии2 тем, кем стал рабимаханит3 Ганнибал для Картхадашта4 в тот миг, когда поднялся к победоносным воинам на головную бирему своего флота, воскликнул «Якорь поднят!», и отчалил из гавани сожжённой Остии к Новому городу, чтобы стать его малкадиром5.
Пока она одевалась, её пальцы нащупали на подоконнике звонер и набрали заветный номер. Отклика не было. Либо Герман отключил прибор на ночь, либо по какой-то причине решил пока быть недоступным.
Осенью они познакомились во время утренней пробежки и стали приятелями. Иногда они созванивались и гуляли после занятий, а потом он познакомил её со своим кругом общения. Герман рассказывал о своей учёбе в Танаисе, где он постигал кенаанитское и эллинское право, о службе в маханате6 Укровии, куда он пошёл было по своей инициативе, однако был изгнан за крамольные высказывания и неподчинение авторитету офицеров во время подавления Херсонесского мятежа. Потом, в столичной Данапре7, он хлебнул немало лиха, пытаясь нормально устроиться. С его нордманским8 происхождением и крутыми политическими взглядами эти попытки в столице Укровии были обречены.
И слава Богу, потому что сложись его судьба иначе, он никогда не вернулся бы в Бугорки. А значит, она не встретила бы его и не переживала бы это вдохновляющее смятение всякий раз, когда надеялась, что у нее хватит силы воли открыться. Рано или поздно она всё равно это сделает; выдавшееся сегодня свежее воскресенье вполне подходит для такого поступка.
Мария нахмурила брови, вспоминая. Мама говорила, что женщина никогда не должна признаваться в чувствах первой. Не потому, что в её древнем роду скифских аристократов так было не принято, а потому что мужчины не ценят лёгкую добычу. «Тобой попользуются и исчезнут, в лучшем случае – придумав не слишком нелепое объяснение» – говорила она.
Впрочем, исчезла как раз она сама. Рассказывали, что Ольга Фрейнир, в девичестве Яфетей, спуталась с сектой андробежцев9 и покончила с собой по их обряду; другие пересказывали слух, что она стала жертвой прахманов10, хотя преданные Арходрогора давно не промышляли в Бугорках или окрест.
Маша не верила ни в одну из версий. Не хотела верить. В её девичьей памяти мать осталась насмешливой, острой на язык волшебницей, знающей самые сокровенные тайны стряпни, рукоделия и красоты. Если она исчезла, то потому что слишком увлеклась каким-то своим новым волшебством, но обязательно вернётся, когда оно ей наскучит. Скука – то, чего она не могла выносить и минуты. Машу удивляло, что же, в таком случае, она нашла в отце, таком основательном и серьёзном. Иногда казалось, что причина её пропажи кроется именно в том, что ей стало скучно, но горе отца не было похоже на горе брошенного мужчины. Отец старался не говорить о её исчезновении – ему всегда сдавливало горло, и слова, казалось, выпадали из его рта как волокна фарша из мясорубки. Однажды в подпитии он обмолвился, что её могли похитить и увезти в Транскенаанику11 боевики общины фридомитов12, но Маша почувствовала фальшь. Исчезновение матери было тайной.
1
Цветень – квитень (укровичский) – апрель.
2
Богоросия – область в Юго-Восточной Укровии, примыкающая к Меотиде (Азовскому морю).
3
Рабимаханит – кеноанитский (финикийский) термин – главнокомандующий.
4
Картхадашт – более корректная транскрипция топонима Карфаген.
5
Малкадир – (кеноанск.) великий царь, могущественный правитель. То же, что император.
6
Маханат – (кеноанск.) – вооруженные силы, армия.
7
В готском языке названия населенных пунктов имеют, скорее, женский род.
8
Нордманы – жители скандинаво-германского государства Нордмании, включающего в себя Северную Европу, Британские острова, запад Северной Америки. Франки, даны, саксы, готы и другие народы во время экспансии на Юго-Восток образовали на территории восточно-европейского речного бассейна ряд княжеств, просуществовавших несколько веков, до вхождения в состав единой скифо-нордманской державы. Евразилия частично возводит свою государственность от нордманских вождей, существенное влияние нордманы оказали и на язык страны.
9
Андробежцы – (от эллинского «сбегающие люди») – религиозная секта, проповедующая постепенную подготовку к самостоятельному уходу из жизни.
10
Прахманы – последователи «полубога» Арходрогора, жреческий орден «злокачественного» ответвления буддизма. Стержень религии составляет учение о том, что дух упорствующих в невежестве следует насильственно освобождать от плоти.
11
Транскенааника – Транскенаанское Содружество. Включает в себя Республику Кенаан, Эшмунтину, Кельтику, Этрурию, Лаций, и другие страны, которые находятся под фактическим протекторатом Магоники – наиболее развитого государства западного мира, расположенного в Западном полушарии, на территории заокеанских колоний Картхадаста. Содружество образовано после окончания Четвертьвековой войны.
12
Фридомиты – влиятельное контркультурное течение в Транскенаанике, характеризуется крайне распутными нравами.