Книга алхимика
(Роман)

— Вы только его послушайте, милорд! Какая наглая ложь и лицемерие! — с отвращением глядя на меня, Элдрик выставил перед собой длинный палец. — Да признай же, наконец, правду, иудей. Ты решил предать своего эмира-язычника Азиза, потому что тобою движет чувство мести. Мало того что он отверг твои ласки, так еще и бросил тебя за решетку. Кроме того, ты не забываешь и о своей выгоде. Хочешь получить свои тридцать сребреников, да, Самуил? Паладон, я удивлен. Как ты вообще мог водить дружбу с этой падалью?

— Наша дружба в прошлом, ваше преосвященство, — поморщился Паладон. — Это он выдал меня Азизу, рассказав, что я собираюсь сбежать с Айшой. Он всегда завидовал мне, он и еще один иудей, его приятель, Ефрем. Ефрема я прикончил, а этот от меня улизнул. И все же мне кажется, что сведениям, которые он принес, можно доверять. Зачем ему лгать? Если армии Азиза вдруг не окажется в указанном месте, милорд герцог отправит иудея на костер за колдовство. Иудей прекрасно об этом знает и все же пришел сюда. Сам! По своей воле!

— Да, звучит складно, — пробормотал Элдрик. — Тем не менее что-то мне тут не нравится…

— А чего тут думать? — грохнул кулаком по столу Санчо. — Отправимся в поход и все выясним. Мы ничего не теряем, а в случае успеха окончательно прижмем к ногтю мавров. Что же до этой твари… — он кивнул на меня, — хотите — отправьте его на костер, хотите — повесьте. Карта у нас в руках. Больше он нам не нужен.

— Пощадите, милорды, пощадите! — рухнув на колени, возопил я, протягивая Санчо с Элдриком охранную грамоту. — Вы обещали, что мне не причинят вреда. Вы поклялись именем вашего Христа, которого я тоже готов принять в свое сердце. Только сейчас я понимаю, сколь черна моя душа от совершенных мною грехов.

Я полез под стол целовать их ноги. Прежде чем меня вытащили оттуда трое монахов, усадив обратно на табурет, Санчо успел двинуть меня латным ботинком.

Санчо уже извлек наполовину меч из ножен, но Элдрик остановил его, положив ладонь на руку, сжимавшую рукоять клинка.

— Боюсь, милорд, иудей прав. Вы действительно подписали охранную грамоту, в которой поклялись, что ему не причинят никакого вреда.

— Клятвы не имеют силы, если они даны иудеям и дьяволопоклонниками.

— Но вы поклялись еще и перед Богом. Поверьте мне, милорд, я не питаю нежных чувств к этому иудею, но, нарушив клятву, вы рискуете погубить свою бессмертную душу. Вложите меч в ножны. Мы проверим доставленные им сведения. А еще мы проверим, сколь искренне этот изменник хочет обратиться в христианство. Кто знает, может, когда-нибудь он нам еще пригодится.

Выдержав паузу, Элдрик впился в меня взглядом.

— Самуил, ты понимаешь, что я говорю? Пока мы оставим тебя в живых. Если ты сообщил нам правду, то после того, как мы разгромим мавров, ты получишь свои тридцать сребреников — при условии, что покаешься в своих грехах и примешь в свое сердце Христа. Если я почувствую, что ты искренен, ты узнаешь, сколь щедрым я могу быть. На все воля Божья. Быть может, настанет день, и ты, благодаря мне, примешь монашеский постриг. Ты очень одарен, и твои познания обширны, однако вплоть до недавнего времени ты служил злу. Теперь я даю тебе возможность спасти свою душу служением Богу. Когда я повезу библиотеку твоего бывшего наставника в Толедо, я возьму тебя с собой. Переведешь так называемые философские трактаты. Это пойдет на пользу христианскому миру. Ну, что ты на это скажешь? Вместе мы займемся подлинной алхимией, а не той богомерзкой дрянью, которой ты предавался, пребывая во тьме неведения. С Божьей помощью мы отыщем в этом ворохе языческой чепухи жемчужины истины, непротиворечащие Христову учению. Мы обратим нагромождения лжи, с помощью которой Сатана морочит голову язычникам, против наших врагов. Ты только подумай, какие возможности открываются сейчас перед тобой. Благодари Господа за Его милость и милорда герцога за его добросердечие. Поразмышляй над тем, что я тебе сказал, пока будешь каяться в грехах. А теперь уведите его.

Подбадривая тычками, монахи провели меня по коридору и заперли в комнате. О насмешка судьбы! Я оказался в той самой комнате, которую мы некогда делили с Азизом. Стены выбелили, а из мебели был лишь матрас, набитый тростником, табурет, на котором стоял таз, и маленький столик с распятием.

В этой комнате я провел целых три недели. Еще никогда прежде мне не было так скучно. Я изучал Библию, зубрил молитвы и катехизис и ходил на богослужения — утром, днем, вечером и несколько раз даже ночью. Недели через полторы я поймал себя на том, что мне даже нравится григорианский хорал.

Какое же облегчение я испытал, когда за мной пришел закованный в кольчугу Паладон. Его сопровождали трое рыцарей: видимо, это и были телохранители, о которых он говорил. Паладон холодно сообщил мне, что я его пленник и мы поедем с ним вместе в обозе. Затем мой друг добавил, что если у него возникнет хотя бы малейшее подозрение в моей измене, то он с удовольствием прикончит меня собственными руками.

Через час во второй раз в своей жизни я выехал из городских ворот в сопровождении вооруженных людей, отправлявшихся на войну.

На ночевку мы встали у реки — там, где когда-то погиб, упав с лошади, Абу Бакр. Я сидел, привязанный к колесу телеги, и дрожал от холода. Моросил дождь. Подошел Паладон. Он посмотрел по сторонам, убедился, что никого рядом нет, после чего снял с себя плащ и накинул мне на плечи. Сунув мне в руки остывший кусок пирога с бараниной, он прошептал мне на ухо:

— Потерпи еще немного, Самуил. Скоро наше Братство воссоединится.

— И с нами будет Айша, — едва слышно ответил я.

— Я об этом молюсь.

— Какому именно Богу? — спросил я.

Паладон расплылся в улыбке.

— Всем сразу. — Подмигнув мне, он скрылся из виду.

На следующий день христианское воинство свернуло с тракта и направилось по узким каменистым тропам в горы. Разведчики потрудились на славу, мы двигались тихо и незаметно. Я не имел ни малейшего представления, как в данных обстоятельствах Хаза вообще отыщет нас — о засаде речи вообще не шло. Мы встали лагерем в лесу среди холмов, где-то за Зелеными Родниками, обогнув деревню окольными путями.

Я опять сидел возле телеги и слушал, как хрипло хохочут у костров норманны и франки. Они ожидали, что битва состоится в ближайшие два-три дня, и не сомневались в победе. По войску уже пошли слухи, что мавров застанут врасплох. А пока воины вовсю спорили, как будут делить добычу и женщин. В голове роились мрачные мысли. Что станет с Айшой и Джанифой, если план Хазы не сработает?

ВЕДЬМИН КОТЕЛ

Андалусия, 1938 год

Пинсон закрыл книгу и встал, не в силах сдержать волнение. Его переполняла энергия, она бурлила буквально в каждой клеточке его тела. Будущее, представлявшееся таким безысходным и мрачным всего лишь несколько часов назад, теперь озарял свет надежды. Все вокруг него казалось напоенным дыханием жизни. Профессору чудилось, что Богородица на иконе ласково улыбается, обратив к нему прекрасное лицо, а распятый Христос отделился от огромного золоченого креста над алтарем и плывет по воздуху в его сторону.

Пинсон перевел взгляд на спящего внука. «Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу… чтобы уничтожить врага и мстителя», — всплыли в голове строчки восьмого псалма. Мария держала Томаса в объятиях. «Какое же у нее ангельское личико, совсем как у ребенка», — мелькнуло у него в голове.

Он кинул взгляд на карманные часы. Десять минут третьего. До рассвета четыре часа. Огаррио будет ждать ответ фалангистов до восьми. Как же мало времени! Пинсону хотелось кричать во весь голос о чудесном открытии, но он знал, что доверяться надежде столь же опасно, как давать волю отчаянию. «Успокойся, — одернул он себя. — Вспомни одну из главных заповедей любого исследователя: все проверяй.

Пока я еще ничего точно не знаю. Нельзя строить план побега, основываясь на свидетельствах, почерпнутых в книге, написанной восемьсот лет назад. За долгие века многое могло измениться. Нет, ну а вдруг! Вдруг древняя рукопись, написанная еврейским алхимиком на классическом арабском языке, действительно содержит ключ к нашему спасению?»