Книга алхимика
(Роман)

— Фукидид[76], — подсказал я.

— Аллах… Аллах Всемогущий, что стало с моей памятью… — Саид затих.

Мы ждали, когда из соседней камеры раздастся новый крик, но его так и не последовало. Вскоре мы снова услышали шорох крысиных лапок по влажному полу. Возобновили свое движение и насекомые. Жизнь возвращалась в привычное русло.

— Составив гороскоп, ар-Рази сказал женщине, что сможет ее излечить от бесплодия, но это ей без надобности. Звезды недвусмысленно свидетельствовали о том, что через месяц ее уже не будет в живых. Транзит Сатурна по асцентденту… Черный квадрант Венеры… А женщина была по гороскопу Весы с асцендентом в Раке.

— Со звездами не поспоришь, — согласился я.

— Именно это и сказал ар-Рази перепуганной женщине прежде, чем попросил расплатиться.

Пока Саид рассказывал, я время от времени впадал в забытье. В голоде самое ужасное не пульсирующая боль, терзающая внутренности, а вялость и апатия, лишающая человека возможности мыслить здраво. Больше всего Саид поражал меня тем, что он будто не замечал очевидного. Мы умирали в застенках, медленно угасал наш разум, и при этом наставник беседовал со мной так, будто мы возлежали на коврах среди подушек в доме Салима. Когда тюремщики приходили, чтобы сменить солому или же принести нам хлеб и воду, нашу камеру заливал свет факелов. В эти моменты я старался не смотреть на Саида. Всякий раз, когда мой взгляд падал на него, мое сердце переполнялось печалью. Клочковатая седая борода ниспадала на выступающие ребра. Складками, словно лохмотья на нищем, висела иссохшая, морщинистая кожа, некогда плотно облегавшая его выпирающий живот. Щеки Саида ввалились. Мой старый наставник превратился в настоящий скелет, а его голова сделалась похожей на череп. Мрак был мне больше по душе. Тогда, слыша голос учителя, я представлял себе прежнего Саида — жизнерадостного толстяка, которым он был когда-то.

— Самуил, ты меня слушаешь? Так вот, приближался конец месяца. Бедная женщина, преисполненная отчаяния от снедавшего ее страха, сидела дома и ждала смерти. Она не могла ни есть, ни пить, ни спать. А смерть все не шла и не шла. Минуло пять недель, прошло полтора месяца, а она все никак не умирала. Само собой разумеется, и женщина, и ее муж пришли в ярость. Преисполненные гнева за страдания, которые им пришлось пережить, они ворвались в дом ар-Рази…

Я стал хихикать. Я ничего не мог поделать. Быстрые, резкие перепады настроения от отчаяния до неудержимого веселья нередко являются симптомами крайней степени истощения, за которыми следует безумие.

— Ха-ха-ха, — сдавленно смеялся я, — они хотели получить назад свои денежки. Ха-ха-ха… ар-Рази неправильно составил гороскоп…

— Совершенно верно, однако ошибку он допустил намеренно. Признав ее, ар-Рази сказал мужчине: «Взгляни на свою жену. Посмотри, как она похудела». — Саид тоже начал тихонько хихикать.

Мы оба тряслись от смеха, отчего наши цепи негромко позвякивали, словно колокольчики на легком ветерке.

— Он… он сказал… ар-Рази сказал… «Взгляни на влагалище своей жены. Складки жира, что закрывали проход, канули в небытие. Путь свободен. Войди в свою жену сегодня ночью и увидишь, что она понесет от тебя здорового ребенка», — давясь от смеха договорил Саид.

Нас охватило безудержное веселье. Мы висели на цепях в кромешной темноте и пискляво хихикали. Чем не пара летучих мышей в пещере?

— Вообще-то, я должен быть благодарен Азизу, — хохотнул Саид. — Я, как та женщина, никогда не пытался ограничить себя в еде, пока меня к этому не принудил толковый лекарь… Я чувствую… чувствую… — Он пробормотал что-то невнятное.

Звякнули цепи. Наставник потерял сознание. Я ждал, когда он придет в себя, и думал о пауке. Я его больше не чувствовал, но в паху отдавало болью. Должно быть, паук укусил меня и уполз.

Зазвенели цепи. Саид очнулся.

— Прошу прощения, Самуил. Как это было невежливо с моей стороны. Я хотел поведать тебе о своих ощущениях.

— И как же вы себя чувствуете?

— Я чувствую, что постройней… Очень постройнел…

— Какой все-таки… — У меня сильно кружилась голова. Смех отнял у меня последние остатки сил.

— Что ты сказал, Самуил?

— Какой все-таки Азиз у нас внимательный и заботливый, — наконец проговорил я. — Наверное, ему и надо было лечить вас с самого начала. Ему, а не мне.

— Не падай духом, Самуил. Подумай об ар-Рази. Он знал о силе… о силе разума… Всякий раз мысль об этой силе… вселяет в меня…

— Вселяет в вас что, учитель?

— Надежду и мужество. Она приободряет меня. Мы можем исходить весь мир вдоль и поперек, но наш разум навсегда останется для нас непостижимой загадкой. Я уверен, что если Бог где-то и есть, то Он обретается в нашем сознании. Вы… вы с Исой… с вашими исследованиями человеческого безумия стоите на пороге невероятного открытия… Я вам очень завидую, Самуил… — Неожиданно его дыхание сделалось коротким и хриплым.

— Учитель! — Меня внезапно охватила тревога. — Вам плохо?

— Нет-нет, все хорошо… Я просто немного устал и… — Саид фыркнул. — Я тут подумал о том, что перед тем, как прикорнуть днем, я выпивал бокал вина с пряностями. Милый Самуил, ты не обидишься, если… Если я ненадолго прерву нашу беседу… Мне вдруг захотелось чуток вздремнуть… Ты не возражаешь?

— Нет, конечно, отдыхайте на здоровье. Кстати, мне очень понравилась история про ар-Рази.

— Спасибо, мой мальчик, — пробормотал он, — превратности судьбы не страшны тому, у кого есть такой товарищ, как ты…

Через несколько минут я с облегчением услышал, что дыхание учителя выровнялось. Я был рад за него. Поскольку цепи с нас никогда не снимали, то спать приходилось в неудобных позах. К счастью, от усталости мы время от времени впадали в забытье, дававшее нам силы. Под тихое похрапывание Саида задремал и я.

Мне приснилось, что мы втроем, как в старые добрые времена, сидим перед Саидом. В моем сне Саид будто бы не замечал Паладона и Азиза, обращаясь исключительно ко мне.

— Не отказывайся от своих философских взглядов, мой мальчик, — говорил он, — ты лучший из моих учеников. Этот сосуд всегда должен быть полон, и в этом я рассчитываю на тебя. — В руках он держал серебряный кувшин, который обрушил на голову Азиза во время свадебной церемонии.

Внезапно Саид начал лить содержимое кувшина мне на руки. Однако в мои подставленные ладони хлынул не персиковый сок, а красное вино. Его струйки щекотали кожу, переливаясь калейдоскопом красок в солнечных лучах, ярко освещавших вершины гор и террасу королевского дворца, на которой мы сидели.

— Это небесная селитра, — пояснил Саид, — дух мудрости. Чем больше ты выливаешь, тем больше остается. Главное, Самуил, не выпускай сосуд из рук. Держи его крепко. Тем самым ты докажешь, что я не зря тобой горжусь. На! — он передал мне кувшин, а Паладон с Азизом захлопали в ладоши. Я поднял взгляд, чтобы поблагодарить учителя, но он пропал, оставив после себя лишь смятые подушки, да крошки на ковре.

Я проснулся в тишине. Ни дыхания учителя, ни звяканья цепей я не слышал.

Когда пришли тюремщики с факелами, выяснилось, что Саид умер во сне. Мне нравится думать, что тот загадочный сон был его последним посланием, адресованным мне.

В одиночестве я пребывал недолго. Вскоре Саид вернулся. Выглядел он совсем как в прежние счастливые дни — толстый, жизнерадостный, в тюрбане, с бородой, окрашенной хной. С собой он приносил массу всякой снеди. Он раскладывал угощения передо мною на ковре, а потом ложился на подушки, с усмешкой глядя на мой восторг. На завтрак мы лакомились куриными ножками и перепелиными яйцами, а на обед и ужин — бараниной. В перерывах между этими трапезами объедались фруктами и сластями. Сласти, между прочим, готовил нам сам Хасан со знаменитого Багдадского рынка, тот самый Хасан, угощениями которого не брезговал сам Гарун ар-Рашид. Теперь я редко испытывал чувство голода. Тюремщикам приходилось применять силу, чтобы накормить меня сухим хлебом и напоить вонючей застоявшейся водой. Сперва я сопротивлялся. К чему мне хлеб и вода, если я, стоит только мне захотеть, могу полакомиться любыми яствами? А потом Саид посоветовал мне не противиться надсмотрщикам. «Считай, что это лекарство, мой мальчик, — сказал он. — Ешь, что они дают, а потом, чтобы помочь избавиться от мерзкого послевкусия, я поднесу тебе свежего инжира и чашу шербета».

76

Фукидид (ок. 460 — ок. 400 до н. э.) — крупнейший древнегреческий историк, основатель исторической науки.