Книга алхимика
(Роман)

— И тебе это не дает покоя?

— Профессор, — умоляюще произнес Фелипе, — я же говорю вам, что перестал понимать, ради чего все это. Как я могу теперь во что-то верить? В коммунизм… в историческое предназначение… Это какая-то бессмыслица… Сплошная бессмыслица…

— Но ты же верен коммунистической идее, — возразил Пинсон, — ты веришь партии. Что ее решения по определению верны. А как иначе? Ведь в противном случае все действительно теряет смысл. И ты веришь Огаррио, потому что он представляет здесь партию.

— Он хороший человек. Лучшего я не встречал. Если что, я отдам за него жизнь. Так я для себя решил. Именно поэтому я согласился пойти с отрядом, но… но…

— Но теперь он хочет подорвать собор, и если это случится, то ты исчезнешь совсем как братья Эрнандес, так?

— Да, — прошептал Фелипе после долгого молчания, — это мысль для меня невыносима… невыносима…

— Но партия требует от тебя подчиняться приказам. Если Огаррио считает, что в подобной смерти есть смысл, то…

Пинсон ненавидел себя за то, что так давит на бедного юношу, но иного выхода не видел.

Фелипе несколько раз открыл и закрыл рот. По его щекам градом катились слезы. Его била дрожь.

— Ладно-ладно, — потрепал профессор солдата по плечу, — я все понимаю. Правда понимаю.

— И как… как можно обречь на смерть всех этих женщин и детей? Томаса! Маленького Томаса! Какой толк партии от их гибели? Да что вообще изменит их смерть?

— Ну-ну, успокойся, — проговорил Пинсон.

— Вот поэтому… поэтому я и спросил вас…

— Понимаешь, Фелипе, — вкрадчиво промолвил Энрике, — если мы попытаемся бежать, Огаррио это очень не понравится.

— Да, я понимаю, — закивал солдатик, — но он хочет убить женщин и детей! Так нельзя! Причем не просто убить — взорвать! Профессор, возьмите меня с собой. Клянусь, я вам помогу. Я буду делать все, что вы скажете. Все-все.

— А как же Огаррио? Ты же должен хранить ему верность? А партия? Неужели ты хочешь отречься от своих убеждений и предать товарищей?

Фелипе обхватил колени и затрясся. Он часто моргал. Наконец он повернул несчастное, мокрое от пота лицо к Пинсону.

— Я уже не знаю, во что верю… — с этими словами солдат закрыл глаза руками.

— Я что-нибудь придумаю, Фелипе. Обещаю, — промолвил Пинсон.

Интуиция его не обманула. Теперь у него есть еще один союзник.

Впрочем, праздновать победу рано. Беда заключается в том, что плана побега как не было, так и нет. Теперь просто есть еще один несчастный, судьбу которого ему доверил Фатум.

Пинсону показалось, что ему удалось подремать всего ничего. Вроде бы только несколько секунд назад он погрузился в сон, а его уже кто-то настойчиво тормошит за плечо.

— Профессор! Профессор!

— Что случилось? — пробормотала сонным голосом Мария.

— С двери снимают засов, — торопливо зашептал Фелипе, — скорее всего, это Огаррио. Что я мне делать?

— То, что ты должен, — коротко ответил Пинсон. — Тебя оставили нас сторожить, так ведь? Вот и веди себя соответствующе.

— Как дела, рядовой Муро? — прокатился по нефу бодрый, веселый голос Огаррио.

Стукнув прикладом об пол, Фелипе вытянулся по стойке смирно.

По каменному полу застучали кованые ботинки. Эхо шагов разнеслось по собору. К ним направлялся Огаррио в сопровождении двух солдат, не обращая внимания на испуганные взгляды заложников, разбуженных его неожиданным появлением.

Остановившись перед профессором, сержант произнес:

— Сеньор Пинсон, я так понимаю, вы хорошо отдохнули. Ну а если нет, то, признаться честно, мне на это насрать. Пойдете со мной. Еще мне нужна женщина. — Он окинул взглядом Марию. — Это и есть ваша пута, профессор? Ну и ну, а я-то думал, вы старый сухарь-философ. Вы меня удивили, ничего не скажешь. Что ж, сладострастие вообще свойственно монашкам. Жаль, что мы не в Валенсии. Сутана вполне могла бы стать новой формой в издыхающей буржуазной республике. Мис кумплидос, сеньорита[70].

— И мис мальдисионес а устед[71], — выпалила Мария.

— А она мне нравится. Крепкий орешек, — улыбнулся сержант.

— В отличие от вас, Огаррио, она знает, что такое честь и достоинство. — Пинсон, сам того не заметив, сжал руки в кулаки. Кровь прилила к его щекам.

Сержант с изумлением воззрился на него.

— Какой вы стали задиристый! Успокойтесь, профессор, помните о своем почтенном возрасте. Я не хочу, чтобы вас прямо тут хватил удар. Ладно, — куда резче произнес он, — пута она или святая — не важно. Сойдет. Надевайте на голову шапочку, платок, или как там еще эта хрень называется. Вы должны быть похожи на настоящую монахиню, а не на шлюху из борделя, собирающуюся удовлетворять извращенные фантазии клиента.

— А если я откажусь?

— Это вряд ли. Откажетесь — придется кого-нибудь расстрелять. Не вас. Чтобы потом вы терзались муками совести. Давайте, шевелитесь. Это касается и вас, профессор.

— Я никуда не пойду без внука. Я его не оставлю.

— Ничего с ним не случится. Мы ненадолго. — Сержант подался вперед и прошептал: — У меня хорошие новости. Фашисты согласились на переговоры, — он расплылся в улыбке. — Видите? Все идет по моему плану.

Двор утопал в лунном свете. Далеко-далеко, на фоне черных зубчатых стен, бледно поблескивали заснеженные вершины гор. Небо было усыпано звездами. Огаррио быстрым шагом повел Пинсона и Марию вперед.

— У вас все равно ничего не получится, — проговорил сквозь зубы профессор. — Если фашисты заняли город, то они скоро найдут трупы, и правда выйдет наружу.

— Держите меня за идиота? — пробурчал Огаррио. — Мы угрохали целый вечер, прибирая за этим ублюдком Леви. Само собой, рано или поздно трупы отыщут, но мы к тому моменту будем уже далеко отсюда.

— А когда они обнаружат, что вы выдаете за монашек и священников горожан?

— Не обнаружат. Мы всех возьмем с собой. В горах Сегура есть мост через ущелье. Оставим заложников с одной стороны, сами переберемся на другую, а мост подорвем. Когда фалангисты доберутся до ущелья, мы уже будем в двух переходах от них. Они нас не догонят.

— Похоже, вы все продумали до мелочей, — сказал Пинсон. — А как же я?

— А вот тут прошу покорно извинить. Вы с нами не пойдете. Как я вам уже говорил, фашисты очень заинтересовались вашей персоной. Первым делом они получат вас. Как доберусь до Валенсии, непременно расскажу о том, сколь благородно вы пожертвовали собой. Попытайтесь воспринимать происходящее как превратности войны.

— А мой внук? Что будет с ним?

— А вот это во многом зависит от вас. Если будете паинькой, я разрешу ему пойти с нами. Муро вроде бы даже привязался к нему. Может быть, он найдет его родственников, если у мальчика хоть кто-то остался. Или о Томасе позаботится Республика. Он ведь внук героя. Назначат ему в знак признательности какое-никакое пособие. Если же вы не захотите быть покладистым, то мы передадим его вместе с вами фашистам, а они превратят его в очаровательного богобоязненного католика. Хотя это вряд ли. Скорее всего, его расстреляют вместе с вами. Так что выбор за вами.

Они дошли до лестницы, что вела на стену. Наверху Пинсон увидел силуэт Бесерры, державшего над зубцами белый флаг. Рядом стоял Мартинес со знакомым генератором, который подавал электричество на лампу, освещавшую двор за стеной.

Огаррио, придирчиво осмотрев Марию, поправил ей чепец, надвинув его девушке на лоб.

— Вам тоже настоятельно советую быть покладистой, — проговорил он. — Среди фалангистов есть весьма обходительный офицер. Он спросит, кто вы такая. Скажете, что вас зовут сестра Катерина. Вам двадцать восемь лет, в миру вы были Консуэла Лопес из Малаги. Он может задать вопросы и о других монахинях и наверняка попробует загнать вас в ловушку, выкрикивая имена тех, кого никогда здесь не было. В тюрьме я нашел список заключенных. Если я дотронусь до вашей левой руки, скажете, что с названными лицами все в порядке. Если хлопну по правой, изобразите удивление и ответите, что никогда о таких не слышали. Ясно?

70

Mis cumplidos, Señorita (исп.) — Мои комплименты, сеньорита.

71

Y mis maldiciones a usted (исп.) — А вам — мои проклятия.