Книга алхимика
(Роман)

Визирь ласково посмотрел на меня. С неожиданной мягкостью в голосе он продолжил:

— Послушай, Самуил, он до сих пор любит и уважает тебя, даже несмотря на то, что ваши отношения претерпели изменения. Считаю, оно и к лучшему, причем для вас обоих, пусть ты сейчас со мной и не согласишься. Я был просто поражен тем, насколько быстро тебе удалось овладеть собой после того, как Азиз причинил тебе такую боль. Я готов тебе рукоплескать. Ты так юн, а ведешь себя совсем как взрослый. У тебя щедрая душа, ты умеешь прощать. Прекрасные качества. И, поверь мне, очень редкие. Они наверняка пригодятся тебе в будущем, равно как и ум, которым столь щедро тебя одарила природа. — Он ненадолго задумался. — Хотелось бы верить, что, когда Азиз сменит меня, он тоже сумеет воспользоваться остротой твоего ума. Всю свою жизнь я положил на то, чтобы страна жила в мире и процветала, но христиане… Эта недавняя война… Боюсь, Самуил, это не конец. Иногда я начинаю гадать — в каком состоянии окажется государство, когда его унаследует мой сын.

— Вы можете на меня положиться, визирь. Я всегда буду хранить верность Азизу. Вы и ваша семья всегда обходились со мной как с родным…

Салим поднял руку в знак того, чтобы я замолчал. Она немного дрожала. Внезапно я увидел перед собой седовласого старика, сгорбившегося от тяжкого груза лет и ответственности, возложенной на его плечи.

— Ты ничего мне не должен, Самуил. Я обязан тебе больше, чем ты мне. Ты сам, благодаря своим способностям, получил назначение на должность личного лекаря эмира — я тут совершенно ни при чем. Ты крайне одарен, и какую бы ты ни выбрал в жизни дорогу, тебе будет сопутствовать слава и успех. Но пойми, Самуил, я очень люблю своего сына. А он слаб, я это знаю. Я боюсь за него. Поэтому хочу попросить тебя об одолжении. Придет день, и меня не станет. Я больше не смогу оберегать его. Умоляю тебя, не бросай Азиза. Ему потребуется мудрый советчик. Оставайся ему другом, как бы плохо, как бы глупо он себя ни вел. — Визирь закашлялся. Возможно, от смущения столь откровенным разговором. — Я не смею ни на чем настаивать. У меня нет на это права. Если решишь отправиться за своей путеводной звездой в Каир, в одну из академий Кайруана, где тебе, по мнению Саида, самое место, я буду первым, кто окажет тебе всяческую поддержку. Однако прошу тебя, подумай над тем, что я тебе только что сказал. А теперь ступай домой и отдохни от своих трудов. Твои друзья соскучились по тебе. Еще раз прими мои поздравления.

Он резко повернулся и быстрым шагом направился обратно к тронному залу. Выйдя из дворца, я заморгал от яркого солнечного света. Пока шел по городу, я успел позабыть о мрачных предчувствиях, которыми поделился со мною Салим. Я думал о мечети, которую мы будем строить, и мне казалось, что от переполнявшей меня радости я парю над землей.

Через месяц начались масштабные работы. Человеку, смотревшему на скалу из города, могло показаться, что ее облепили мириады муравьев. Это были рабочие и рабы, отправленные эмиром Абу на помощь Паладону. Стук тысяч кирок перекрывал гам рынка. Вскоре жители Мишката настолько привыкли к этому шуму, что совершенно перестали его замечать — для них он звучал столь же естественно, как щебетание птиц.

Горожане постарше вспоминали строительство дворца. Вновь в город со всей Андалусии и из-за ее пределов устремились повозки, груженные редкими камнями, которые выбрал я. Паладон втайне передал мне образцы каждой из разновидностей породы. В свободное время я возился с ними в своей лаборатории, очищая от примесей и выделяя эссенцию каждой из них. Впоследствии мы собирались залить их в скляночки и заложить под соответствующие колонны.

Тем временем скала обрастала диковинными механизмами, которые придумал Паладон: с их помощью он намеревался убрать огромное количество валунов, громоздившихся у входа в пещеру. Скала теперь напоминала окруженный баллистами осажденный замок. На самом деле это были не осадные орудия, а чудовищно сложная система рычагов, шкивов, канатов и противовесов, позволявших перемещать глыбы столь гигантских размеров, что их не смогло бы поднять даже все великое множество наших рабочих.

На вершине скалы возвышался таран, который Паладон построил по образцам тех, что использовались в военном деле. Целый месяц кузнецы трудились над стальным наконечником размером и весом с дом. Потом таран целый месяц по частям поднимали на вершину и еще несколько недель собирали. И вот настал день, когда весь город замер в ужасе. Над равниной прокатился грохот первого оглушительного удара металла о камень, звучавшего, словно прелюдия надвигающегося землетрясения. На самом деле это Паладон решился пробить слой камня, служивший потолком пещеры. Даже гранит не смог выдержать подобного натиска.

Позже огромный таран, оставивший широкие трещины, откатили на несколько локтей в сторону, и снова закипела работа: целая армия каменщиков кирками стала расширять полученные отверстия. Через год в потолке пещеры удалось проделать внушительных размеров дыру, и рабочие, которые равняли стены и пол внутри, теперь могли днем трудиться, купаясь в лучах падавшего сверху солнечного света.

Каменщики работали денно и нощно, сменяя друг друга, вне зависимости от погоды и времени года. По ночам неугасимо горели огни, что придавало скале жутковатый, призрачный вид. Всего через три месяца удалось несколько расчистить вход в пещеру, так что теперь можно было относительно легко в нее проникнуть. Трудившимся внутри рабочим требовалось яркое освещение, поэтому в пещере горели тысячи факелов, костров и свечей, своим мерцанием напоминавших звезды. В те первые месяцы Паладон любил в шутку говорить, что уже воссоздал чудо, прославившее в веках это место: «Видите — священный свет уже есть. Теперь дело за малым: построить вокруг него мечеть. А это, мой милый Самуил, сущие пустяки по сравнению с тем, что мы уже совершили».

Порой даже меня потрясала дерзость нашего начинания и в голову лезли мысли о Вавилонской башне. Не бросаем ли мы в нашем безрассудстве и святотатстве вызов самой Судьбе, уподобляясь царям прошлого?

Для Паладона строительство мечети было просто сложной математической и технической задачей, которую он, в силу своего честолюбия, хотел решить. Он все рассчитал и спланировал в мельчайших деталях и потому не сомневался в успехе. Паладон забил целый шкаф в библиотеке Салима чертежами, расчетами и набросками, при виде которых у людей непосвященных, включая меня, голова шла кругом. С точки зрения моего друга, он опирался на многократно проверенные законы природы. Казалось, само шестое чувство подсказывало ему, что реально и осуществимо, а что — нет. Другой на его месте начал бы зазнаваться. А как иначе-то — возглавить столь масштабное строительство в таком юном возрасте!

Надо сказать, что вход в пещеру полностью расчистили за два дня до того, как Паладону исполнилось двадцать лет. Но мой друг не был гордецом. Его скромность озадачивала, сбивала с толку. Он казался искренне впечатленным моими алхимическими забавами, а к собственной одаренности относился совершенно спокойно. Да, он гордился своей работой, но исключительно как мастер, влюбленный в собственное дело. Если обнаруживалось отставание от намеченного плана даже на день, он сидел над чертежами, нахмурив брови, пока ему не удавалось выяснить, в чем загвоздка. На следующий день он отдавал новые распоряжения, не гнушаясь личным примером показать, что именно и как нужно делать. Рабочие боготворили его. Он был подлинным вождем, покоряющим сердца людей. Именно таким мы знали его с Азизом еще с юных лет.

По мере того как двигалась работа, менялся и Паладон. Он стал держаться уверенней, а распоряжения, что он отдавал, сделались гораздо точнее. Он и раньше-то был немногословен, а теперь открывал рот, только если это было действительно необходимо. Возможно, причиной такой перемены стали уроки с Салимом и обращение в ислам. В силу его непоколебимых убеждений, касающихся того, что есть подлинная честь и достоинство, я считал Паладона самым верным из друзей. И вот теперь ему предстояло быть преданным не только нам, своим друзьям, но еще и Аллаху.