Даева

– Я понял, – прервал меня директор и криво улыбнулся. – Вы сами сказали, что мое время дорого, поэтому посидите, пока я все устрою.

Он вытащил из кармана айфон, набрал чей-то номер, дал краткие и четкие указания, затем вновь обратил свое внимание на меня.

– Значит, так. Вы пройдите сейчас в седьмой корпус, это за церковью надо повернуть направо, там подниметесь на третий этаж, найдете двенадцатое отделение, у двери звонок – позвоните и спросите доктора…

Тут его взгляд упал на конверт, он замолчал, затем вздохнул и добавил:

– Ладно, я сам вас провожу…

Не знаю, действительно ли мой провожатый был серым кардиналом больницы, но определенный вес здесь имел. Заведующего отделением, на которое мы с ним пришли, звали Роберт Михайлович Калигари. Он провел нас к себе в кабинет и предложил кофе. Дергач отказался, и я за компанию. Кабинет доктора отличался от завхозного, как отличался старый больничный уазик от дергачевской иномарки. Впрочем, и хозяева кабинетов представляли собой такую же контрастную пару: доктор был худым, выглядел замотанным, а его белый халат было бы неплохо погладить. Зато письменный стол эпохи Ломброзо впечатлял сильнее иномарки. Правда, завален он был кучей всевозможных бумаг.

Заведующий начал спрашивать Дергача про ремонт какой-то палаты, заглядывая ему в глаза, а тот свои глаза закатывал, рассказывая про долги, отсутствие денег на счетах и прочие проблемы. Беседа грозила затянуться, и кардинал завхозов, буравя взглядом психиатра, поинтересовался: «А сколько ваше отделение в этом месяце заработало?». Тут доктор закатил глаза и, блуждая взглядом по потолку, отвечал, что развивать коммерческие услуги на психиатрическом отделении нереально!

– А как же третье отделение? – ядовито спросил Дергач.

– Но это же наркологическое! – воздел руки к небу заведующий.

Наконец завхоз ушел, Роберт Михайлович предложил мне сесть и сам расположился напротив.

Я посочувствовал доктору, мол, на бедной медицине и то хотят нажиться, но он даже не обратил внимания на мои слова. Он сидел некоторое время задумавшись, но затем, вспомнив, что он не один, обратился ко мне:

– Что вы хотели? – и поскольку прозвучало это не слишком гостеприимно по отношению к протеже директора, он, спохватившись, добавил: – Весь в вашем распоряжении.

Я вновь посочувствовал ему, на этот раз про себя.

– Если вы заняты, то, может, я побеседую…

Он жестом остановил меня.

– Нет проблем. А занят я всегда. Так чем могу вам помочь? – на лице появилась дежурная улыбка, а в голосе – профессиональные интонации.

Я рассказал ему, что мне нужно, но он как-то не сильно обрадовался моей просьбе.

– М-да? – он посверлил меня недоверчивым взглядом. – Юлечку Иванову я веду сам. Я дам вам возможность побеседовать с ней. Но! Это в качестве исключения. Во-первых, ее отец…

– Ее отец меня и нанял. Можете позвонить ему сейчас. – Я расплылся в улыбке.

– Хорошо, – хмуро ответил психиатр. – Просто мы не разрешаем ее допрашивать даже полиции и прокуратуре. Не говоря уже о…

– А я и не собираюсь ее допрашивать. Мне хочется с ней просто поговорить. Если она вдруг вспомнит, что с ней произошло, или с ее матерью…

– Исключено, – покачал головой мой собеседник, – точнее, невозможно. У нее антероретроградная амнезия. Но проблема даже не в этом…

(Я хмыкнул – проблема была в том, чтобы понять, что он говорит!)

– Она ни с кем не вступает в контакт, – продолжал доктор, глядя мимо меня в окно. – Только на фоне нашей терапии мне удалось немного пообщаться с ней. Не стану вас загружать терминами, но «достучаться» до нее вам, скорее всего, не удастся.

Теперь он перевел взгляд на меня, слегка наклонил голову, и я почувствовал себя пациентом.

«Ага, – решил я, – не иначе, как диагноз ставит. Главное – это обойтись без лечения».

– У девушки имеет место реактивный психоз, – продолжил он, не реагируя на мои вежливые улыбки, – ну, это когда у человека выраженная психотическая реакция на что-либо… да еще на неблагоприятном преморбидном фоне… то есть, когда уже имеется почва для помешательства. Привезли ее с сильным галлюцинаторным синдромом… Галлюцинации у нее были.

– Спасибо! – радостно поблагодарил я его за разъяснения.

– Причем, истинные, – добавил он тоном продавца, сообщающего, что его товар настоящий, не подделка. – Зрительные, угрожающего характера…

– Извините, Роберт Михайлович, а можно поподробнее? – попросил я, предположив, что она могла видеть убийцу матери, или какого-нибудь Аримана…

Психиатр с явным интересом уставился на меня.

– А зачем вам подробности галлюцинаций? – подозрительно спросил он.

Я решил отделаться шуткой:

– Дело в том, – чуть наклонившись к нему, начал я, – что я еще и режиссер… а вдруг продолжение «Острова проклятых» сниму?

Я сделал большую глупость. У психиатра не было чувства юмора.

– Это больной человек! Мало того, моя пациентка! И использовать полученную информацию!.. А вы знаете, что существует статья о неразглашении медицинской информации? Я не говорю уже об этической стороне! – бушевал доктор.

Я несколько раз извинился и сказал ему, что просто неудачно пошутил.

– Это больница, а не цирк… Тяжелая больная, которую с большим трудом удалось компенсировать…

Мне стало стыдно. Доктор еще минут пять кипел и негодовал, но затем сменил гнев на милость и стал рассказывать. Угрожал ей в галлюцинациях, по-видимому, мужчина. Но был ли это реальный человек, он сильно сомневался. Совершенно не обязательно, пояснил психиатр, что мужчина из галлюцинаций имеет к ней прямое отношение, она могла видеть его мельком где-нибудь, или он работает вместе с ней, или…

– А не может быть так, что она его действительно видела? Он преследовал ее, скажем, пытался убить. Она сумела убежать, у нее развился, как вы говорите, психоз…

Психиатр усмехнулся.

– Она галлюцинировала около суток, находясь уже в клинике. И этот мужчина, по ее словам, находился рядом с ней. Только никто, кроме нее, его не видел. Пойдемте, я сам собирался ее посмотреть. Да, естественно, в момент вашей…гм… беседы, я буду присутствовать.

Заведующий попросил меня надеть белый халат поверх моей одежды. А в ответ на мое удивление – зачем мне халат? – рассказал историю:

– Как-то раз мы вызывали дерматолога из города для консультации одного нашего больного. Он приехал, оставил вещи в ординаторской и пошел смотреть пациента. Время было вечернее, и все наши доктора разошлись. Консультант решил, что халат ему не нужен, а потому пошел прямо в пиджаке. Осмотрев больного, он собирался вернуться, чтобы записать результаты осмотра, подошел к двери, которая оказалась, естественно, закрыта, и крикнул дежурную санитарку. Когда та подошла, попросил ее открыть дверь. На вопрос «зачем?» пояснил, что хочет вернуться домой. Разумеется, она посоветовала ему пройти в свою палату и не пытаться уйти с отделения. Тот посмеялся и попробовал объяснить санитарке ее ошибку: «Я доктор!» – утверждал он. «Ага, – ответила женщина, – вот и ступай в палату, там тебя пациенты ждут!»

– И чем дело кончилось? – спросил я, спешно облачаясь в белую одежду.

– Повезло ему, – бесстрастно ответил заведующий, – случайно вернулся один из наших докторов и вызволил несчастного.

Мы поднимались по лестнице на третий этаж. Лестничные пролеты были заделаны металлической сеткой. На площадке мы подошли к обитой железом двери, доктор достал из кармана четырехгранный ключ-ручку, вставил в замок, провернул и толкнул дверь вовнутрь. Перед нами было еще две двери, обе массивные, металлические, без ручек, но с отверстием для четырехгранника. На одной из них была табличка «Пост беспокойных», а на другой было маленькое зарешеченное окошко. Доктор Калигари посмотрел в него, после чего открыл дверь, и мы оказались на женском психиатрическом отделении. Доктор шел довольно быстро, и я еле поспевал за ним. Сумасшедших женщин было много. В застиранных длинных халатах они ходили по коридору, забредали в палаты – комнаты без дверей, точнее, без одной стены со стороны коридора. Увидев нас, многие оживлялись. Одна вскочила с постели, подбежала к нам сзади и, махая рукой, как ребенок, изображающий «до свидания», заголосила: «Женихов привели! Девочки, женихов привели!» Волосы у нее грязные и растрепанные. Мне стало не по себе. Я прибавил шагу и уже чуть не наступал на пятки заведующему. Внезапно он остановился, и я налетел на него.