Страница 6 из 53
Опустив голову, мучительно выдавил из себя:
- Погиб.
Услышал, как женщина вскрикнула. Негромко, на какой-то странной тональности. Заметил ещё, что зажала рот руками, а затем очень медленно, хватаясь за перила потными ладонями, поднялся по лестнице на второй этаж, завернул на свою площадку и открыл ключом двери квартиры.
Оказавшись внутри, вдруг понял, что нахожусь среди стен совсем один. Не помню, чтобы рядом со мной никого не было в такое раннее утро за последнее время. Пространство вокруг вымерло, высохло, показалось пустым, стало внезапно таким безжизненным!
В коридоре остановился перед большим зеркалом, которое досталось нам в качестве одного из презентов от прежнего хозяина квартиры. Строители отхватили, чтобы поместить большое отражающее предметы полотно, огромный кусок стены в коридоре - целиком проход между дверями, ведущими в зал и на кухню. Высотой, как и длиной метра в два с половиной иллюзорное пространство показывало противоположную стену и тем самым создавало впечатление дополнительного, на самом деле не существующего объёма.
У зеркала задержался и посмотрел на себя. И не узнал. Отчасти от горестной маски, плотно обтянувшей лицо, а так же от одной маленькой мелочи - за ночь у меня поседели виски.
Внезапно, наверное, под воздействием влаги изображение напротив задрожало, и вдруг стабильный и устойчивый мираж разбился на тысячи и миллионы маленьких осколков. Мой ушедший и потонувший мир отобразился какой-то знакомой картинкой, сюжетом из общего прошлого в каждом из них. В них всех присутствовал Саша. От того момента, когда я впервые взял на руки почти невесомое тельце до самого последнего дня. Сверкающее прошлое поднялось в воздух и закружилось вокруг меня, а потом разом вонзилось в грудь тысячами острейших обломков, кучно попав в самое сердце.
Я застонал голосом, в котором не осталось ничего нечеловеческого, голосом смертельно раненного зверя.
Часы в комоде и на стене, всюду и везде показывали одно роковое и ненавистное время - полтретьего ночи.
Никогда раньше не мог бы и подумать, что может стать настолько плохо. Кое-как добрался, доплыл, добрёл до своей комнаты. На секунду остановился перед входом и заглянул в соседнюю комнату сына. На большом, недавно купленном раскладном диване возвышалась умело сооружённая обманка для родителей. Перед уходом мой хитрец что-то засунул вместо тела под пёстрое покрывало, что-то положил на подушку вместо головы. Потом накрыл сооружение одеялом. Получилось настолько умело и убедительно, что я первым делом, забыв обо всём, направился к бутафории. Для меня причина создания 'куклы' казалась предельно очевидной. Несколько последних дней, терзаемый непонятыми и непонятными предчувствиями беды я запрещал сыну ночные вылазки в город, а в последний вечер, сбитый совсем с толку смутным беспокойством, и вовсе наложил строжайшее 'вето' на любую попытку покинуть дом. Аргументы приводил довольно веские и серьёзные - я болею, мать на сутках, поэтому никуда его не отпускаю. Помню, он легко и послушно согласно мотал головой, давая слово и ещё одно, потом третье и четвёртое, что будет неотлучно сидеть за компьютером, а после преспокойно ляжет спать. Помню, не мог заснуть в тот вечер и ещё часов в одиннадцать вечера встал проверить правдивость обещания и увидел его сидящего за столом с включенным компьютерным экраном. Заметив меня, Саша как всегда, улыбнулся и небрежно махнул в мою сторону рукой:
- Иди спать!
И я пошёл. Чтобы потом вдруг проснуться в кошмаре.
Теперь же стоял растерянный, совершенно одинокий.
Моя рука коснулась одеяла и легко пошла вниз, не встречая сопротивления его тела.
Разочарованный, отвернулся от много обещавшей находки и поплёлся к себе.
С большим трудом добрался до своей кровати и лёг на неё.
Сквозь бушующие эмоции пришла совершенно разрушительная и пугающая мысль, что нужно как-то набраться сил и мужества и известить о трагедии моих престарелых родителей. Добираться до них не составило бы большого труда, ведь жили они совсем рядом. Саша часто бывал у них, а в последнее время и вовсе 'зависал' почти каждый день - либо, помогая деду в обустройстве частного дома, либо просто для того, чтобы сладко поспать днём в тиши практически деревенских улиц.
Впрочем, дело заключалось вовсе не в расстоянии.
Мне было страшно представить их реакцию. Не хотелось травмировать родных и самых близких для меня людей, ведь обоим давно перевалило за восемьдесят. Мне стало ещё тревожней. Сама собой появилась мысль отсрочить поездку на сутки, потянуть время, подарить им ещё один светлый день. А потом подумал о том, как буду оправдываться в том случае, если они услышат о несчастье от кого-то другого? Вдруг кто-то узнает о трагедии и позвонит раньше меня?
Я вздрогнул. Пусть лучше услышат всё от меня.
Когда попытался сесть, решившись незамедлительно разобраться с вопросом, понял, что снова возникли проблемы с ногами. Опять появилась резкая и беспощадная боль в травмированном позвоночнике, в районе пояснице с левой стороны. Ноги подкашивались при каждом шаге, словно кто-то бил по суставам сзади. Тем не мне, как-то доплёлся до телефона и вызвал такси.
Пока спускался вниз по лестнице, услышал, как хлопнула дверь - вернулась с дежурства Наташа. Я ждал её, ждал всё время, пока был один. Увидел сверху, сгорбившуюся и осунувшуюся. Она поставила сумочку на пол, себе под ноги, повернулась ко мне и заплакала, тяжело привалившись плечом к стене. Я остановился на лестнице. Мы смотрели друг на друга и, не произнося ни одного слова, плакали. Лишь наши плечи сотрясались.
Мы в тот момент были двумя потерявшимися и забытыми всеми детьми, у которых забрали всё, что нам было так дорого.
- Я вызвал такси, - сообщил я ей, вытирая слёзы.
- Куда ты? - она скинула туфли и прошла в зал, к дивану. Одновременно я спустился сверху и последовал за ней.
- Нужно сказать отцу. И матери...
- Надо... - согласилась она. Немного помолчала и с непередаваемой тоской произнесла. - Как жить-то теперь... Без него... Вчера вечером насмотрелся какого-то видео в интернете и как дурак скакал, гоготал над всякими глупыми смертями. Один подавился гамбургером, другой ещё умер от чего-то... Я его ругаю, говорю, разве можно смеяться над смертью, разве она простит насмешки? А он... Он смеётся...