Страница 10 из 17
Рая вытянула шею и прижала руку ко рту:
– Но она же противная. Как ее можно пить?
Тетка хрюкнула и аж присела от радости, что есть возможность с кем-то обсудить столь деликатный вопрос:
– Если вы начнете правильно питаться, она станет приятной на вкус, как чаек, и даже будет пахнуть благовониями. Я вам больше скажу. Раз в полгода практикую уриноголодание и пью лишь мочу и воду. А еще втираю ее в тело, массируя себя по два часа. Главное – не кипятить и выполнять основные правила: только утреннюю и натощак, и только залпом, делая нечетное количество глотков.
На следующий день Рая купила книгу Малахова, закрылась в ванной и выпила первую «ароматную» чашку. Через несколько месяцев ее забрала «скорая» с сильнейшим расстройством желудка, рвотой и болями внизу живота. Больше она к урине не притронулась, но за время лечения набрала дополнительных три килограмма.
Жили они хорошо. Дружно. Как все. Когда приходили гости, играли в «Следователя». Люська обожала эту игру и на всех скоростях бежала на кухню за пустым спичечным коробком. Отец в таких случаях вытирал с подбородка майонез, одергивал рубашку, выходил на середину комнаты и объяснял правила:
– Вот пять копеек. Когда я выйду, один из вас может взять монету и спрятать. Обещаю, что с легкостью определю того, кто окажется вором.
Все смеялись, не верили. Самый шустрый быстро опускал денежку в карман, и потом все хором кричали: «Можно!» Он с невозмутимым видом возвращался, смотрел рентгеновским взглядом, приставлял ладонь к уху и имитировал звонок по телефону:
– Алло! Милиция? У меня украли пять копеек. Да, минуту назад. Что вы говорите нужно сделать? Постучать по коробку?
Затем предлагал каждому несколько раз стукнуть, утверждая, что по характеру стука найдет жулика. И никогда не ошибался. Артистично хмурил лоб, сдвигал к переносице брови и спрашивал:
– Неужели это сделал ты, мой родной брат?
И только в выпускном классе Люська догадалась, в чем секрет. Отец играл исключительно с мамой, и она всякий раз барабанила по коробку сразу после «вора». А если не успевала, давала ему тайный знак – покашливала.
Иван Петрович был строгим и справедливым. Упрямым. Носил прозвище «летчик» из-за своей фанатичной любви к самолетам. В юности мечтал поступить в Рижский Краснознаменный Институт Инженеров гражданской авиации, но струсил. Да и мать отговаривала: «Ну куда ты поедешь? Это же такая даль, больше тысячи километров. Никого там не знаешь, никому там не нужен, когда у нас под боком ПТУ». Поэтому он сдал документы в «бурсу», устроился в бригаду и тяжело вздыхал, заслышав рев пролетающего борта. По количеству двигателей с легкостью отличал ТУ-134 от ТУ-154, и всю жизнь коллекционировал громкие случаи авиакатастроф.
Все болезни лечил «Ротоканом». Порезы, воспаленное горло, глаза и зубы. Ротоканом у него пахла постель, полотенца и майка. Разило изо рта и от пропитанных землей и глиной пальцев. Он вырос в очень бедной семье без отца. Мать работала санитаркой в две смены, и они с братьями сами готовили себе похлебку: одна луковица и несколько картофелин. Немного подворовывал по садам, а в семь лет обокрал продуктовый магазин. Набил конфетами карманы, а еще прихватил банку сгущенки и пачку какао – очень хотелось сделать шоколадную сгущенку. Бабушка жила в соседнем селе в пятнадцати километрах от них, и он ездил к ней электричкой. Как-то в первом классе он попросил открыть к чаю банку яблочного варенья, а она – ни в какую. Уперлась, что это начинка для пирожков на Рождество. Он молча вышел, смачно сплюнул на порог и, не попрощавшись, отправился домой по рельсам. Добрался только к ночи.
Всю жизнь мечтал наесться от пуза и никогда не выбрасывал еду. Задубевшие макароны, пожелтевшее масло, скисший творог, хвостик тюльки – все прятал в холодильник и повторял: «Не трожь! Я позже доем». Однажды у них осталась банка с недоеденной тушенкой. Она стояла на верхней полке недели три, не меньше, пока Люська не швырнула ее в ведро. Вечером жестянка опять оказалась в холодильнике.
Очень бережно относился к одежде. Брюки, поношенные куртки, дырявые ботинки лежали на балконе. Иногда рылся в мусорных баках и, не стесняясь, доставал пластиковые бутылки, застиранные плюшевые игрушки и сгоревшие чайники.
– А что? Отмоем – и на дачу. Чего добру пропадать.
Ненавидел коммунистов и никогда не состоял в партии. Даже тогда, когда ему предложили повышение и должность бригадира, но только при условии получения партийного билета, твердо отказался. Вернулся домой хорошо выпивши, долго на карачках раскачивался в коридоре, как «соломенный бычок», а потом отчетливо выкрикнул: «В гробу я видел вашу партию!» и отключился. Так и проспал до утра, уткнувшись носом в свой рваный ватник. Рая попробовала его поднять, но не осилила – она как раз ждала третьего ребенка.
С болью вспоминал, что его тетку посадили на четыре года за спекуляцию. Она при Брежневе ездила поездом в Ригу и скупала женские платки. Простые, белые все в знатных фиалках и пионах. Перепродавала по пять рублей, и бабы ходили к ней, как на праздник. А потом кто-то позавидовал, донес, и ее посадили. За что? За то, что рубль «наваривала».
А еще очень любил поговорить, порассуждать, пожаловаться. За воскресным обедом, за рюмкой в дешевой «наливайке» и в конце рабочего дня, еще не вытерев руки ветошью, разглагольствовал:
– Хрущева не уважаю за церкви. Слишком много он их переделал под музеи и склады. Даже под клубы. Засевал поля кукурузой, будто мы куры сраные. Но строил хорошо. Всех переселил из бараков. И в космос мы полетели, и ЗИЛ-130 сделали. Хорошая машина. Неубиваемая. И доллар был по пятьдесят копеек. При Брежневе, пока председательствовал Косыгин, у нас считалась сильной экономика. А потом тот помер, Брежнев все на охоту ездил, и страна медленно покатилась вниз. И катится до сих пор, только в три раза быстрее.
После таких выступлений открывал широко рот, опрокидывал рюмку и некоторое время прислушивался к ощущениям. Затем выдыхал, хватал кусок луковицы и с силой макал в соль.
Уважал Кашпировского и Чумака. Завороженно смотрел телемост «Киев-Тбилиси», во время которого проводились две полостные операции по удалению грыж без наркоза. Каждую неделю заряжал воду, а потом пил натощак. Литрами употреблял чайный гриб, и банки с рыжей марлей стояли на всех подоконниках. Понятия не имел о своем дальтонизме первого вида и узнал об этом только после рождения Люськи. В ЦУМе выбросили итальянскую обувь, и Рая попросила купить для нее красные туфли. Она о таких мечтала с седьмого класса. Он поехал, отстоял четырехчасовую очередь, дважды проверил размер и с гордостью вручил ей коробку. Рая открыла и ахнула – туфли оказались ядрено-зелеными.
В 1989 году Иван Петрович съездил в круиз по Восточной Азии. Это событие стало одним из самых главных в их семье. Им гордились и вспоминали во время каждого застолья. По возвращению он всю ночь рассказывал Рае о Желтом море цвета коровьей мочи, о близоруких корейцах и супах из собачатины. Она слушала, подминая под себя огромную подушку, зевала в кулак и уточняла детали. А на следующий день в их квартире нельзя было пройти – друзей и знакомых набилось множество. Они сидели на стульях, креслах и даже на полу, задавали вопросы, а он только отмахивался: «Спрашивайте у жены, она уже больше меня знает».
Иван Петрович услышал о круизе по радио и в тот же день бросился оформлять документы. Его не смутила даже стоимость – 1600 рублей. До Владивостока восемь часов летели самолетом, а потом два дня плыли на пароме «Байкал». Заканчивалась зима. Море невыносимо штормило. Каюта находилась в передней части судна, и каждый раз, когда на океанских волнах нос поднимался на три метра, а потом стремительно летел вниз, появлялось стойкое ощущение, что наступил конец света. Иван Петрович и его друг Саша лежали пристегнутыми и блевали, а по радио веселым дикторским голосом излагалась история парома. Напоминали, что он на плаву с 1927 года, и это его последний рейс, так как по прибытию сразу же пойдет на переплавку. Иван Петрович считал часы до конца круиза, молился и вспоминал ради чего это все затеялось. Очень хотелось купить японский магнитофон и лекарства от давления для жены. В Союзе ходили слухи о чудодейственных женьшеневых препаратах.