Шепоты старой усадьбы

Маргарита Малинина

Шепоты старой усадьбы

Летний ветер, запутавшись в моих волосах, нежно прошелся по коже рук и покинул незнакомку, устремившись в то место, где в один поток романтично соединялись две реки. Я успела попрощаться и с ним, и с водителем такси, и зашагала ко входу в усадьбу.

– Ну как там Марья-то? – спросила меня смуглая шестидесятилетняя женщина, встретив у ворот и успев сперва выяснить, точно ли приехавшая девица является тем человеком, которого она и ждала. – А то мы толком пообщаться не успели.

– У нее все хорошо, – тихо ответствовала я, позволяя бойкой пенсионерке провожать себя до места ее нынешней работы и, видимо, моей предстоящей.

Мы шли по ровной, на совесть, которая редко присутствует у строителей, выложенной плиткой дороге по направлению ко дворцу, выкрашенному в нежный, мягкий розовый цвет. Здание, возвышающееся на небольшом пригорке, отвечало всем канонам классицизма: выдающаяся вперед белая колоннада, увенчанная треугольным фронтоном, строгая симметрия гладких стен, холодная внушительность и вместе с тем простота. Площадку перед дворцом украшал скромный, но красивый фонтан, к которому мы как раз приближались.

– А как сын?

– Нормально, – пожала я плечами, чуть помедлив с ответом.

– Как нормально? – два черных, будто вороны, изумленных глаза перевелись с дорожки на мое лицо. Сейчас заклюют – не иначе, промелькнула мысль. – Он же попал в аварию! Я слышала, что теперь не сможет ходить.

– Да, – не могла я не согласиться. – Я имею в виду, что теперь нормально, до этого было хуже.

– А-а, – поняла меня пожилая женщина. – Вот и вход, прошу за мной.

Мы поднялись по высокой белокаменной лестнице, прошли между колоннами и двумя сторожащими их львами-статуями и уперлись в коричневую, достаточно облезлую для такого величественного дворца дверь, которую спутница, именуемая Галиной Викторовной Сударышевой, сейчас открывала целой связкой ключей.

– Аня, запомни… Аня, да? А то я к старости что-то часто стала…

– Аня, – перебила я, удовлетворенно кивая.

– Ага, так вот, деточка, запомни, на этой двери пять замков, вот этот, третий, – она ткнула в щелочку в двери и продемонстрировала нужный под нее ключ, – очень туго идет, нужно немножко на себя потянуть и чуть вверх, вот так, – комментировала она собственные действия, – во-от, теперь пошел, здесь только два оборота, на остальных три. Необязательно, конечно, на все закрывать, но лучше уж по правилам…

Да, Галина Викторовна походила на ту породу людей, которые все и всегда делают по правилам. Будь то нормативы-акты-законы или тщательная, скрупулезная глажка постельного белья. Надо – значит, надо. Никаких тебе «завтра», «не хочу – не буду» или «и так сойдет».

Дверь с легким скрипом отворилась, обнаружив за собой таинственный полумрак, скрывающий множество загадок бывшего усадебного дворца. Теперь это здание официально именуется административным корпусом института животноводства и располагается в двух минутах ходьбы от известной церкви Знамения Богородицы в облюбованном туристами поселке Дубровицы. Помимо библиотеки, аспирантуры, зала заседаний (он же Гербовый зал) и прочих помещений института, в здании располагаются также загс и ресторан (как мне поведала Сударышева, последний находится в подвале и имеет отдельный вход). Пару дней назад дворец закрыли, по официальной версии, на реконструкцию. Загс не регистрирует браки, администрация института временно переехала в другой корпус. На самом деле, руководство крайне обеспокоено частой сменой вахтового состава: ночные сторожа увольняются один за другим, проведя в этом историческом здании одну-две ночи. По их словам, им жизни нет от бушующего ночами привидения. Глава района постановил во что бы то ни стало «изгнать из института призраков, духов и прочую нечисть».

– Повезло, что человек попался широких взглядов, – объясняла Галина Викторовна, включив общий свет и расположившись на вахте – немного ободранном кресле за широким письменным столом с несколькими телефонными аппаратами и множеством каких-то журналов. Компьютер и экраны видеонаблюдения здесь отсутствовали как класс. Было ощущение, что я переместилась во времени сразу в два периода: в царскую Россию с ее роскошными усадебными дворцами и в советское время со скучной однотипной мебелью, вечной нищетой и полным техническим отставанием от западных стран. – Завтра сюда прибывает специалист по непознанному. Возможно, еще кто-то приедет сверху наблюдать: спецслужбы такими событиями тоже интересуются. Ну а я до кучи еще вызвала тебя. Ты же культуролог-историк, может, сможешь помочь чем-нибудь? Ну то есть знаниями.

Я благодарно кивнула и, устроившись на стульчике неподалеку от Галины Викторовны, начала осматривать помещение. Холл был просторным, стены выкрашены светлой краской, слева от дверей вахта (где мы и находились) и раздевалка, справа в углу кадки с фикусами и другими безынтересными растениями, а дальше, у стены, напротив вахты, огромное зеркало в полный рост, с добротной рамой из темного дерева, по виду и интуитивному ощущению ему явно перевалило за сотню лет.

– Оно всегда тут стояло? – заинтересовалась я, не отрывая взгляда от посеребренной поверхности, в которой отражались моя собеседница, шкаф за ее спиной и часть раздевалки. Ну и мое плечо. Пришлось даже немножко подвинуться вместе со стулом, чтобы этого избежать: не люблю зеркал.

– Да, – с интонацией приговоренного к смерти ответила Галина Викторовна, – как говорят, еще с времен последних владельцев имения. В нем-то я и видела… его.

При слове «его» голос собеседницы приобрел какой-то ледяной привкус. Я ассоциативно перенеслась на Северный полюс, подальше от июньского тепла сегодняшней погоды, и даже зубы сделали инстинктивную попытку застучать друг об друга. Что же настолько ужасного испытала пожилая женщина минувшей ночью?

– Расскажите поподробнее. Мне тетя говорила, конечно, но хочется все же из первых уст.

– Да-да, конечно. Так вот, зеркало…

Сударышева нервно покосилась на собственное отражение. Мне, сидящей слева от рассказчицы, были видны они обе: одна в профиль, угнетенная, отчаявшаяся, унылая; другая анфас, зловещая, коварная и будто бы злорадствующая.

Да нет же, быть не может. Та часть холла, где висит зеркало, хуже освещена, да и ближайшая к нему лампа трагически подмигивает, явно указывая на то, что находится на последнем издыхании и требует срочной замены. Вот это темное, мерцающее отражение и создает такую пугающую иллюзию живущего своей жизнью призрака. Это просто Галина Викторовна. И она просто отражается в зеркале. Вот и все. Никакой мистики. В мистику я, кстати, не верю.

– Вообще-то… я давно уже слышу по ночам разные звуки с верхних этажей, – так и не закончив мысль про зеркало, решила она начать издалека. Два черных глаза смотрели уже не через холл, а на стоящую на столе кружку с остывшим чаем. Или на торчащую из нее ложку, располагающую интересным орнаментом на ручке. – Шаги, шорохи и даже стоны.

– Давно – это сколько?

– Я здесь год работаю, и вот за последние пару месяцев чуть ли не каждую смену.

– Вы пытались установить причину звуков? – тут же активизировалась во мне любящая зрить в корень и допытываться до самой истины беспокойная натура. Все люди разные. Некоторые, например, всегда все делают по правилам, но за то действие, которое хоть и логично в данной ситуации, однако не прописано в должностной инструкции, ни за что не возьмутся. На все вопросы они отвечают: «А зачем?», «Оно мне надо?» или «Мне за это не платят». А другие, хоть и с ленцой выполняют свои скучные, каждый день одинаковые обязанности, но всячески приветствуют задания, выходящие за рамки обыденности.

Галина Викторовна была, увы, из первой категории.

– Ты что, деточка? – вздрогнула она всем телом. – Если бы не слухи о призраке, я бы, может, и решила, что это вор какой забрался. Или сотрудник припозднился – у них это бывает. Только вот я всех отмечаю. Поздних, имею в виду. Мне же знать надо, когда закрывать здание. Но в два часа ночи, поверь, никто на работе не задерживается, даже самые рьяные.