Попутчики

— Я что, так похожа на дуру? — оборвала Мэй. — Конечно ты виноват. Я чувствовала твою злость. Очень много злости. И ни капли удивления. Ты знал, что это может произойти. И всё равно не ушёл домой, уговорил меня вернуться на бал… Ты должен был понимать, чем всё может кончиться. Я слышала про историю с Линой. Это ведь на самом деле не слухи, да? И тебе даже не пришло в голову меня предупредить. — Она помолчала и добавила с безапелляционной твёрдостью: — Ты виноват. И мы оба знаем, что это значит.

Край крыши был совсем рядом, и Крис медленно придвинулся к нему, сел рядом с Мэй.

— Ты виноват, — повторила она. — Значит, ты можешь это контролировать. Ты можешь сделать так, чтобы больше никто не пострадал.

Слова звучали просто и твёрдо — будто уже доказанная теорема. А Крис всё не верил. Он чувствовал её поле с той самой минуты, когда очнулся на берегу реки — пытался отстраниться, но Мэй всегда оказывалась слишком близко, и её эмоции говорили вместе с ней и говорили вместо неё, когда она молчала. А он всё ещё не верил. И чувствовал себя круглым дураком. Самым везучим дураком на свете. Удивительно, феноменально, незаслуженно везучим.

— Ты повёл себя как самонадеянный эгоист. Но я уверена, что ты умеешь учиться на своих ошибках. И в следующий раз остановишься вовремя.

— Почему? — спросил Крис и сглотнул сжавший горло спазм. — Почему ты всё ещё в меня веришь?

Мэй с усмешкой пожала плечами.

— Потому что я так хочу, — сказала она, и, кажется, это был единственный ответ, которому он мог поверить мгновенно, без объяснений и доказательств. — И потому, что одна ошибка — это всего лишь одна ошибка. Один штрих на портрете, если хочешь. Он добавляет акцент, но не может полностью изменить картину.

Крису казалось, что в груди появилась какая-то новая мышца, и сейчас она медленно расслабляется, освобождаясь от болезненной судороги.

— Тогда я не понимаю. Если, по-твоему, эта картина даже в таком исчёрканном виде чего-то стоит, почему ты постоянно пытаешься меня оттолкнуть? А если ты действительно хочешь от меня избавиться, зачем сейчас всё это говоришь?

— Я никогда не хотела от тебя избавиться, — возразила Мэй. — Я хотела избавить тебя от себя. Это разные вещи.

— То есть весь этот цирк с одноразовыми собеседниками, дурацкими оскорблениями и последними разговорами — это такой способ борьбы с привязанностями? — Он громко рассмеялся. — Что ж, поздравляю: ты капитально проваливаешься по всем фронтам. Если только у тебя в запасе нет какого-нибудь способа стереть память или откатить время хотя бы на неделю, а лучше — на десяток месяцев назад. Ну, чтобы наверняка.

Мэй не спешила поддерживать его тон.

— Я действительно хотела бы вернуть наши отношения в начальную точку. Потому что… Я всего этого не планировала. И это не смешно!

— Ты права. — Крис резко оборвал наигранный смех. — Не смешно. Это звучит как навязчивая идея. И грандиозный самообман. Это совсем не смешно. — Мэй упрямо поджала губы, но возражать не стала. — Мышь, ты правда-правда, на полном серьёзе веришь, что можешь полностью контролировать отношение к тебе других людей? Я видел тебя в «Тихой гавани», видел тебя на балу, видел, как ты говоришь с сокурсниками. Они не смотрят на тебя как на чужую. Да, возможно, они считают тебя странной. Возможно, они не назвали бы тебя другом. Возможно, кому-то ты не нравишься. Но ты правда веришь, что никто из них не заметит, если с тобой что-то случится?

— Им не будет больно. — В её тоне сквозила ледяная уверенность. — Людям становится больно, когда уходит кто-то, кто был частью их жизни, занимал в ней много места. Когда человек исчезает, это место остаётся пустым и болит, как рана. И чем больше эта пустота, тем дольше она затягивается. Я — не часть их жизни. Их раны не будут болезненными и заживут быстро.

Крис откинулся назад, лёг на спину, подложив под голову руки.

— Меня пугает твоя убеждённость.

— Я пытаюсь быть последовательной. Это мой выбор. Я считаю, что он правильный. Почему ты так хочешь меня разубедить?

Крис смотрел в высокое синее небо, пытаясь найти подходящий довод.

— Почему ты потащила меня гулять после бала? — наконец спросил он.

— Это другое! — В голосе Мэй прорезалось возмущение. — Совсем другое! Совершенно несопоставимый масштаб. — Эта формулировка, очевидно, должна была придать высказыванию веса, но рвущиеся наружу эмоции испортили эффект. — То, что я немного… растерялась, не значит, что у меня проблемы.

— Неужели? — Он приподнялся, опираясь на левую руку, и заметил, как взгляд Мэй быстро метнулся к правой, словно его движение напомнило о недавней травме. — С каких пор мысли вроде «я хочу, чтобы всё поскорее закончилось, потому что нет смысла ждать» — это нормально? Давай начистоту, Мышь: тебе действительно впервые пришла в голову такая чушь? Я действительно преувеличиваю?

— Это временно, — сказала Мэй, но слова звучали уже не так уверенно. — Это просто эмоции.

— Ты эмпат, — улыбнулся Крис. — Ты знаешь, что не бывает просто эмоций. Просто вообще мало что бывает. У меня болит нога, но мне почему-то не приходит в голову говорить, что это просто боль. У любой «просто боли» есть конкретная причина. Не обязательно такая эффектная, как падение с моста, но всегда есть.

Мэй отвернулась от него, вновь устремив взгляд на далёкий город.

— И всё-таки ты проигнорировал свою «не просто боль», чтобы привезти меня сюда. Потому что посчитал это более важным. Потому что есть ценности, которые мы ставим выше собственных желаний и слабостей.

Крис нервно запустил пальцы в чёлку. Ему показалось, что он уже слышал этот тон — спокойно уверенный, будто доносящий очевидное. Тон человека, который выслушает все возражения, будет мягко улыбаться и терпеливо кивать, но никогда не сдвинется с единожды выбранного пути.

На сердце упала маленькая жгучая искра досады.

«Просто эмоции, — подумал Крис. — Конечно. Ничего больше».

— Никакую ценность нельзя возводить в абсолют, — сказал он вслух и выпрямился, снова усевшись на краю крыши. — Никакую цель нельзя делать единственным смыслом жизни. Всегда нужно что-то, за что ты сможешь удержаться, если всё пойдёт наперекосяк. Иначе даже самая распрекрасная идея сожрёт тебя с потрохами и не поморщится. — Он сцепил руки в замок и медленно вздохнул. — Мне очень жаль, что это случилось с Бэт. И я не хочу, чтобы это случилось с тобой.

— А как же «пожертвовать собой ради великой цели»? — Ирония, прозвучавшая в этой фразе, была едва ощутима, но отозвалась в груди искренней радостью.

— Отличный девиз для героев и сумасшедших. И то насчёт первых я не уверен. В любом случае, если я что-то смыслю в героизме, то беспричинное вычёркивание из своей жизни ни в чём не повинных людей не имеет к нему никакого отношения.

— Ну уж тебя-то фиг вычеркнешь, — фыркнула Мэй. — У меня был такой хороший план, а ты просто взял и сломал мне всю схему.

— Увы, со мной это случается. — Крис расплылся в довольной улыбке. — Грэй должен был тебя предупредить, прежде чем отправлять на поиски. Возможно, если бы он знал о твоих принципах, так бы и сделал.

Мэй хихикнула и легко ткнула его кулаком в бедро.

— Ты сам-то следуешь своим мудрым советам? Или они работают только до тех пор, пока тебе не сносит крышу очередная гениальная идея?

— Я не герой и не сумасшедший. — Пальцы сжались так сильно, что напряжение отдалось болью в раненом плече. — По крайней мере, я над этим работаю. Хотя мне тоже надо бы чаще вспоминать, что бывает, когда я слишком увлекаюсь.

Разомкнуть руки удалось с трудом. Казалось, на это ушли все силы, которые у него были.

— Вот поэтому, даже если бы я могла стереть тебе память, я не стала бы этого делать. — К Мэй вернулась прежняя серьёзность. — Я хочу, чтобы ты помнил о том, что случилось. Хочу, чтобы ты помнил, как причинил боль человеку, который не был для тебя чужим. Хочу, чтобы это стало твоим якорем. Потому что тебе слишком нравится рисковать, слишком нравится подходить к краю и смотреть вниз. Это часть тебя, и ты не сможешь стать другим. Ты всегда будешь опасным. И достаточно сильным, чтобы кому-то навредить.