Попутчики

— Криса нет, — вздохнула Анита Гордон в ответ на смущённое бормотание гостьи, и в этой фразе отчётливо звучало непроизнесённое «опять». — Я бы предложила подождать, но не знаю, когда он вернётся. Что-то случилось?

Мэй увидела, как тревога, которую она принесла с собой, отражается в глазах стоящей напротив женщины, и торопливо замотала головой, отступая обратно за порог:

— Нет-нет, мы просто… просто работали вместе над одним проектом, и я случайно оказалась рядом и подумала: может, он дома…

— Может быть, что-то ему передать? — предложила Анита. — Сказать, что вы заходили? У него есть ваш номер?

— Нет, ничего, спасибо… Он знает, где меня найти… То есть… — Жар заливал щёки. Мэй хотелось сбежать, и одновременно — остаться здесь и ждать. Столько, сколько придётся. И лишь необходимость вернуться к работе помогла сделать выбор. — Я буду в «Тихой гавани». Если он захочет поговорить, пусть ищет меня там.

Сейчас, пересыпая кофе в холдер, Мэй думала о том, что это было очередной её глупостью — если не сам визит, то трусливый побег. Она не нашла в себе сил даже на то, чтобы узнать его номер. Побоялась, что это покажется странным? Что это вызовет больше подозрений и беспокойства, чем едва знакомая девица с панически блестящими глазами, явившаяся неизвестно откуда и неизвестно зачем? Какая чушь!

Выравнивая кофе в рожке, Мэй привычным взглядом окинула зал и едва не выронила темпер, заметив за дальним столиком Кристину Гордон.

Раз-два, три-четыре, время на исходе…

Что ж, возможно, это знак. Ещё один шанс, который нельзя упустить.

Мэй вставила холдер в кофемашину, залила молоко в питчер. Руки действовали автоматически — выбирая режим, запуская подачу пара, слегка покачивая кувшин с молоком, которому предстояло стать пышной пеной.

Решено. Эспрессо — за пятый столик, вопросы — за восьмой.

Лана появилась из кухни с подносом разноцветного печенья. Принялась не спеша перекладывать его в витую корзину.

— Уверена, что тебе это нужно? — поинтересовалась она так буднично, словно отвечать на мысли подчинённых было обычным делом. — Некоторые люди похожи на стихийные бедствия. Они опасны уже по своей природе.

— Но при этом они всё-таки остаются людьми. — Мэй посыпала поверхность кофе корицей. — Они мыслят, они чувствуют.

— Оказавшись на пути урагана, ты будешь думать о его чувствах? — Лана заинтересованно изогнула бровь. — Или всё-таки о том, как от него спастись?

Мэй задумалась. Чуть наклонив чашку, аккуратно влила в неё молоко, создавая на поверхности кофе основу будущего рисунка. Помедлила пару секунд и взялась за стальное перо.

— Мне интересны чувства стихии, которая знает, что разрушает, — произнесла она, превращая озерцо молочной пены в жар-птицу.

Когда, отнеся кофе, Мэй вернулась за стойку, Лана уже закончила с печеньем, но не уходила — будто ждала продолжения разговора.

— Мне кажется, случилось что-то плохое. — Слова сорвались с языка сами — просто потому, что не могли больше оставаться несказанными. — Или скоро случится. С ним или с кем-то другим из-за него. Мне нужно с ним поговорить.

— Даже если этот кто-то другой — ты?

Мэй не ответила. Правда прозвучала бы слишком глупо и высокопарно.

Лана вздохнула. Не то из невидимого кармана, не то и вовсе из воздуха извлекла небольшой лист бумаги и пододвинула к Мэй по столешнице. На листе был аккуратно выведен телефонный номер. Ничего больше.

— Только после смены. — Лана с напускной строгостью погрозила Мэй пальцем, а после ободряюще коснулась её плеча. — Удачи.

И скрылась за дверью кухни.

Номер Попутчика Мэй набрала, едва выйдя из кафе.

Абонент был вне зоны доступа.

* * *

Из жизни Криса последняя неделя выпала напрочь.

Ночь после бала вспоминалась урывками. Он бродил по улицам, не разбирая дороги, мечтая заблудиться, и темнота снаружи казалась ослепительно яркой по сравнению с той, что клубилась внутри. Заблудиться не получалось — он слишком хорошо знал этот город. Несколько раз ноги сами выносили к реке. Тогда Крис отворачивался и шёл в противоположном направлении. И не знал, радоваться ли тому, что способен отвернуться. И был благодарен. И эта благодарность отзывалась болью — невыносимой, почти смертельной. Глаза слезились от ветра, усталости и недосыпа. Чувство вины ворочалось и росло, сжимая внутренности. Кружилась голова, к горлу подкатывала тошнота, не хватало воздуха, и Крис останавливался, втягивал его ртом, проглатывал, насильно заталкивал в лёгкие.

Он не помнил, как вернулся домой. И, если бы узнал, что его нашли спящим в каком-нибудь глухом переулке, не удивился бы. Но ни родители, ни Тина не выказывали беспокойства, а значит — скорее всего, он пришёл сам. И либо не наткнулся на родных, либо выглядел достаточно прилично, чтобы не вызвать подозрений. В конце концов, студент, всю ночь проторчавший на балу, заслуживал определённого снисхождения.

Всю неделю он почти не выходил из комнаты, плохо спал, мало ел и много злился. И думал. О том, что оставлять всё как есть больше нельзя. О том, что нужно поговорить с Джин. О том, что, если кто-нибудь узнает о случившемся, его свободе придёт конец. О том, что теперь это вопрос времени, и от него больше ничего не зависит. О том, что чёрт с ней, со свободой, но как быть с Тиной? И как вообще быть?

Совесть требовала что-то решить и на что-то решиться. Хотя бы на то, чтобы пойти в «Тихую гавань» и попросить прощения. Но даже само предположение, что его можно простить, казалось преступлением, поэтому, почти дойдя до кафе, Крис в последний момент свернул к университету. Хотел забрать домой оставленные в лаборатории расчёты, но не смог. Здесь всё напоминало о праздничной ночи: забытые на столе стабилизаторы поля, закатившийся в угол огрызок карандаша, ваза для фруктов, которую никто так и не удосужился убрать с гранитной плиты. И бумаги. Заметки, ради которых он остался здесь, наплевав на осторожность.

Да гори оно всё!..

Он подавил желание спалить зажатые в руке листы. Забрал стабилизаторы. Запер лабораторию. Отнёс Грэю ключ и заодно отдал расчёты — не пропадать же хорошей идее. Пусть кто-нибудь другой её раскручивает. А Крис этим больше заниматься не будет. И вообще больше в университет не придёт. Потому что… Придумать достойное враньё не получилось, и, объясняя Грэю причины своего решения, он порол какую-то откровенную чушь. Но профессор в любом случае не слушал: его не устроили бы даже самые разумные доводы.

Лишь к концу недели мысли начали понемногу приходить в порядок. По крайней мере, Крису почти удалось убедить себя, что он справится. Что сможет собраться с духом, восстановить прежний контроль над полем, стать внимательней и осторожней. Вернуться в университет. Прийти в «Тихую гавань». Посмотреть в глаза Мэй. И если не оправдаться, то, по крайней мере, извиниться и объяснить, что произошло.

Он договорился о ещё одной встрече с Грэем и, зайдя на кафедру, обнаружил профессора в прекрасном расположении духа — известие о том, что взбалмошный студент передумал бросать учёбу, его явно порадовало. Грэй был непривычно улыбчив, смотрел понимающе, с лёгкостью шёл на любые уступки, а под конец разговора с напускной ворчливостью рассказал об очередной поклоннице знаменитого студента.

— Утверждает, что вы сами предложили ей соавторство, Гордон, — весело фыркнул профессор, и едва утихомирившиеся эмоции вновь накатили угрожающей волной. — Что скажете?

Сказать было нечего, поэтому Крис лишь усмехнулся через силу и торопливо распрощался, пообещав выйти на связь ближе к сентябрю.

До самого закрытия «Тихой гавани» он крутился рядом, не решаясь зайти и стараясь не показываться перед окнами. Он видел, как Мэй выходит из кафе, сжимая в руке телефон. Видел, как она набирает номер и ждёт ответа, не дозванивается и повторяет попытку через несколько минут — так же безрезультатно. Какое-то время Крис шёл за ней по пятам. Хотел, чтобы она обернулась, боялся этого и отдавался на волю случая.