Попутчики

Попутчик будто не услышал, и Мэй упёрлась ладонями в его грудь. Бесполезно. Всё равно что останавливать асфальтовый каток. Он не замечал её сопротивления — или не обращал на него внимания. Одно движение — чтобы расстегнуть широкий пояс, второе — выдернуть из-под него блузку…

— Не надо! — Мэй попробовала вывернуться из рук, бесцеремонно скользящих по коже. — Ты не так понял…

— Неужели?

Он улыбнулся, и она почувствовала, как струйка холодного пота пробежала по спине.

Его эмоции искрили, раздирали на части, сливались в безумный вихрь. Возбуждение. Предвкушение. Нетерпение.

Дыхание Попутчика было сухим и горячим, ладони — чуть влажными и холодными. Настолько холодными, что даже гранит балюстрады, царапавший оголившуюся спину, казался теплее.

Происходящее то теряло связность, то вдруг делалось ослепительно чётким. Более чётким, чем она могла выдержать.

Сильная рука распласталась на рёбрах, заскользила вверх, проникла под бюстгальтер, так что жёсткая косточка сдвинулась в сторону и больно впилась в кожу.

И тогда Мэй ударила. Чистой энергией, в солнечное сплетение, в грудь, в которую до сих пор упиралась уже без надежды освободиться. Ударила изо всех сил, не думая о последствиях. Лишь бы вырваться. Лишь бы…

Ничего не произошло. Поле Попутчика сдерживало её силу так же легко, как его руки удерживали её тело.

— Осторожнее, — прошипел он, и пальцы на её спине сжались, прихватив кожу между лопатками. — Так и убить можно.

Она рванулась ещё раз, выскользнула из крепкой хватки, упала, вскочила на ноги, бросилась к выходу, едва не упала снова, устояла… Лишь для того, чтобы врезаться ладонями в издевательски захлопнувшуюся дверь. Замок демонстративно щёлкнул. Мэй обернулась.

Он даже не торопился. Приближался медленно, почти вальяжно. Знал, что она не сможет сбежать. Играл, как кот с мышью. Давал понять, что она не вырвется, пока он сам её не отпустит.

— Пожалуйста, прекрати.

В глазах вскипели слёзы.

Дура. Какая же она дура!

И как быстро она поверила, что ей позволено что-то иное, что-то человечное…

Мэй хотела отступить, но ноги дрожали и отказывались подчиняться. Попутчик вновь оказался рядом. Нетерпеливо облизнул губы.

Он не хотел её заставлять. Он хотел, чтобы она разделила его жажду. И это желание было настолько сильным, что становилось волей — мощной, почти материальной. В груди колотился ураган. Мысли путались. Мэй снова чувствовала за двоих. Чувствовала, как чужая сила проникает в её поле — беззащитное, как плоть перед скальпелем хирурга. Вот только на этот раз хирург не пытался быть осторожным.

Жажда. Вожделение. Нестерпимое желание обладать. Присвоить. Здесь и сейчас. По праву сильного.

Всё верно. Он действительно слишком силён, чтобы она могла сопротивляться. Но это к лучшему. Ей и не нужно сопротивляться. Нет, всё должно произойти именно так…

Громко звякнула пряжка ремня. Пальцы Мэй бессильно скользнули по руке, расстёгивающей брюки.

Всё должно быть именно так. Чтобы они больше никогда не приблизились друг к другу, всё должно быть именно так.

Она подняла глаза и столкнулась с его взглядом — одновременно блестящим и тёмным. Чернота огромных зрачков почти не оставила места серой радужке.

Нужно успокоиться. Смириться. В конце концов, так уже было. Забыться. Ни о чём не думать. Утонуть в его чувствах и расслабиться. Тогда ей даже не будет больно. Да, физически будет совсем не больно.

Когда его возбуждённое тело прижало её к стене, Мэй зажмурилась. Видеть его лицо — знакомое до мельчайшей чёрточки, но теперь пугающе чужое — было невыносимо. Сейчас ей хотелось одного — чтобы всё поскорее закончилось. Эти немыслимые минуты, после которых можно будет вновь собрать себя из осколков. Слепить подобие прежней Мэй Фокс из каменного крошева, в которое вот-вот превратится её существо.

Застыв между жёсткими холодными камнями и жадным теплом человеческого тела, Мэй чувствовала, как горят под прикосновениями спина, грудь, бёдра. Она была почти уверена, что, открыв глаза, обнаружит на коже ожоги.

Правая рука Попутчика чуть задержалась на пояснице, спустилась ниже, потянула с бедра тонкое кружево. Пальцы левой огладили шею, до боли впились в волосы на затылке.

Мэй поняла, что плачет. Слёзы скатывались по щекам, щипали обкусанные губы.

Ноги оторвались от пола.

Жар чужого тела опалил бёдра.

Гранатовое ожерелье соскользнуло с шеи. Кроваво-красные бусины застучали по камню.

Очередной всхлип обратился криком, когда в грудь вонзилась ненависть. Яростная, отчаянная, напалмом выжигающая все прочие чувства — до корней, до зияющей пустоты, до боли, настолько сильной, что сознание заскользило куда-то в чёрную пропасть. Беспамятство показалось вечностью, но, очнувшись, Мэй обнаружила, что всё ещё стоит на ногах. И что её больше никто не держит.

Руки, только что сжимавшие тело, теперь впивались в камень по обе стороны от её плеч. Попутчик уронил голову, и Мэй не видела его лица — только длинную тёмную чёлку, взмокшую от пота. Он дышал тяжело, с каким-то напряжённым шипением — будто проталкивал воздух через сжатые зубы.

Мэй проскользнула под его рукой и торопливо отступила на несколько шагов, жадно глотая воздух. Остановилась, дрожащими пальцами поправляя одежду. Попутчик ткнулся лбом в стену, сжал кулаки и снова замер, не открывая глаз. Мэй хотелось исчезнуть, пока он не обернулся. Прошмыгнуть через зал и бежать не разбирая дороги. И никогда, никогда больше его не видеть. Она даже взялась за ручку двери, но снова застыла. Где-то в груди болезненно натянулась и задрожала тонкая струна, которую отчего-то было очень страшно порвать.

«Не хочу, чтобы ты делала что-то, о чём пожалеешь. Или что-то, о чём я пожалею».

Струна вибрировала в такт его тяжёлому дыханию и паническому биению её сердца.

На обморочно бледном лице Попутчика плясали огни праздничной подсветки — то бросая кровавую красноту на шею, то окрашивая мертвенной голубизной щёку, то окружая болотной зеленью закрытые глаза.

Он пошевелился, медленно опустился вдоль стены и сел, прислонившись к ней спиной. Скользнул вокруг мутным взглядом. Вздрогнул, заметив Мэй. Вдохнул судорожно, будто хотел что-то сказать, но подавился воздухом. Прикусил губу и вновь отвернулся, невидяще уставившись в темноту за краем балкона. Провёл ладонями по лицу, зарылся пальцами в волосы и снова замер, сжавшись, уткнувшись лбом в колени и закрыв голову руками.

В груди, где только что бушевал ураган, теперь царила пустота, посреди которой ледяной глыбой стыла бессильная ненависть.

«Бывают моменты, когда сидеть в одиночку на балконе четвёртого этажа — самая дурацкая из всех возможных идей».

В неверном ночном свете Мэй казалось, что плечи Попутчика едва заметно вздрагивают.

Что-то тяжёлое клубилось в воздухе. Что-то упрямое — будто чужая воля — толкало в спину, гнало прочь.

Уходи. Беги. Не оглядывайся.

Дверь приоткрылась, потянув Мэй за собой — торопя, выпроваживая.

«Я могу хакнуть страховочную схему…»

Её вдруг окатило волной спокойствия. Холодной уверенности: это больше не повторится. Никогда.

И Мэй поняла, что не уйдёт. Не сможет. Не сейчас.

— Проводи меня домой.

Голос прозвучал неожиданно тихо, но Попутчик вздрогнул и поднял голову. Глаза влажно блеснули в свете праздничных огней. Он снова хотел что-то сказать и снова не смог — только смотрел на неё молча, кусал губы, нервно царапал пальцы, сдирая кожу до крови и не замечая этого.

— Мне страшно идти одной, — сказала Мэй. — Я хочу, чтобы ты меня проводил.

* * *

Противоположный берег реки тонул в темноте, но Мэй знала, что там заканчивается Зимогорье и почти от самой воды начинается лес. Ей нравилось смотреть на него отсюда, с высокой набережной, по которой они с Попутчиком сейчас шли, пересекаясь тенями в свете фонарей.